Отзыв на Три подарка, Источник прекрасного, Знак перемен Katie в переводе Мильвы

[multifandom]

Знаете, чем хороший перевод отличается от плохого?
Это очень просто. Чтобы перевод был хорош, он должен всего лишь выглядеть так, как если бы оригинал был написан на языке перевода. Если смысл текста полностью передан, если атмосфера и впечатление переданы верно, если каждое предложение перевода выглядит понятным, изящным и выстроенным по законам русской грамматики - честь и хвала переводчику, сумевшему создать органичный текст. Кстати, этот текст может (и должен) не соответствовать оригиналу дословно, а лексика оригинала должна быть передана не подстрочником, но адекватным лексическим эквивалентом. В противном случае вместо целостного и гармонично выстроенного текста переводчик рискует получить нежизнеспособную химеру, полную смысловых и стилистических шероховатостей.

В идеале, переведенная фраза должна быть такой, чтобы из нее нельзя было бы выкинуть ни слова, чтобы не изменить смысл и эмоциональный настрой фразы.(с)Mockingbird.


Данный отзыв посвящен сразу трем произведениям: Три подарка (The Three Favours), Источник прекрасного (That Which Gives Extras) и Знак перемен (The Sign of Change) за авторством Katie. Несмотря на некоторое сходство, все три текста являются вариантами развития одной идеи, а не циклом - и все-таки все три объединены кое-чем большим, нежели фэндом и пара.

Прежде всего их объединяет качество текста и перевода. В данном случае профессионализм автора и переводчика бесспорен, более того - искренняя любовь обоих к канону не подлежит сомнению.

Вообще фик по Шерлоку Холмсу - это всегда как минимум интересно просто в силу очарования канона. Мало найдется людей, не читавших Конан Дойла; если же вы разделяете мое недавнее блаженное невежество и еще не знаете, каким созвездием фикрайтеров осиян этот немолодой фэндом, прошу вас вслед за мной приобщиться, так сказать, тайн. Не потребуется расследования и дедуктивного метода, достаточно википедии - и времени, которое уйдет на то, чтобы прочесть все те литературные упражнения, которыми грешили (ручаюсь, благодаря милостивому разрешению автора канона в том числе) весьма и весьма знаменитые персоналии.
На этом я заканчиваю лирически-популяризаторское отступление и перехожу к делу.

Во-первых, все три фика написаны и переведены так, что прекрасная стилизация - подробная, красочная, полнокровная, - заслуживает как минимум двух медалей: одну - автору, вторую - переводчику. Katie создала, а Мильва сохранила - и узнаваемый стиль канона со всей его обманчивой простотой поддался и автору, и переводчику. Хотелось бы заметить, что имитировать приходилось не только стиль, но и жанр - довольно коварный, кстати, - и одно это могло бы сыграть с автором дурную шутку. Однако не сыграло. Все три текста написаны в достаточной степени различно; это не клоны, не безликие оттиски с одного образца, это, скорее, побеги, растущие из одного корня. Заслуга Katie в том, что ей удалось создать три новых истории о Шерлоке Холмсе и Джоне Уотсоне: истории, которые могли бы быть написаны самим Конан Дойлом, будь он не только виртуозом детективного жанра, но и записным романтиком-самоубийцей (вспомним, в какое время он писал). Заслуга Мильвы в том, что она позволила нам прочесть написанное, ничем его не ухудшив. Напротив. Некоторая тяжеловесность стиля Katie уступила истинно викторианской витиеватости, которую Мильва ухитрилась загнать в рамки удобоваримости.

Норвудское дело началось как раз в конце двухмесячного периода, в течение которого я получал телеграммы по три раза на дню. Первую приносили в промежутке между шестью утра, когда Холмс еще не ложился, и одиннадцатью, когда он находился в постели. Вторая телеграмма приходила между тремя и четырьмя часами пополудни, а третья – вскоре после десяти.


Собственно, в этих трех фразах вся завязка "Трех подарков" - и примерно половина описания конфликта как такового. Интрига заявлена, темп задан (и этот темп, должна заметить, практически идеально соответствует таковому у текста, ставшего сюжетной основой фика). Такое соответствие темпов для автора - норма жизни, а не случайная удача, равно как и умение вписать дополнительную сюжетную линию в заданный каноном участок мира. Во всех трех фиках авторская позиция не входит в противоречие с каноном, но напротив, развивает его. Особенно радует тот факт, что это развитие относится не только к сюжету, но и к реакциям персонажей, описанным исключительно достоверно. В "Трех подарках" это и "качели" болезненного ожидания, обиды, разочарования, влечения и попыток в сложной ситуации сохранить не столько собственную целостность, сколько целостность партнера (пусть и бывшего). Объяснение сути конфликта, данное задним числом, при этом выглядит как дополнительное объяснение того, что читатель и так уже понял: невозможное случилось. Идеальный тандем не просто распался - он лопнул с треском, этот разрыв кровоточащ, его виновник сейчас прилагает все силы к тому, чтобы восстановить утраченное, второй же изо всех сил пытается инкапсулироваться и свести контакты к необходимому минимуму. В "Знаке перемен" и "Источнике прекрасного" основные конфликты также касаются сферы чувств, но в том, насколько это разные конфликты, можно убедиться, лишь прочитав сами тексты. Везде напряжение страсти, везде достоинство и взаимное уважение партнеров (не обязательно постельных), и везде верибельность. Никакой натянутости, тщательная проработка завязки конфликта - и почтительное отношение автора к тем характерам, которые были заданы Конан Дойлом.

Что еще объединяет столь разные тексты, так это баланс. Между детективной линией и любовной драмой, между четкими и совершенно Конан Дойловскими описаниями событий и романтической составляющей, между авторской "отсебятиной", вложенной в текст, и сугубо каноническими реалиями. Нет решительного перевеса ни в том, ни в другом; истинное золотое сечение. Пожалуй, кое-что в этих фиках даже лучше, чем в каноне (да простится мне подобное святотатство) - из жестких рамок детективного жанра вырастает история, в которой напряжение интриги детективной не уступает напряжению интриги любовной. Более того, сюжет настолько сбалансирован, что и друг другу эти две интриги не противоречат, напротив - дополняют. Мелкие детали (улики, выражаясь в рамках соответствующей терминологии) свидетельствуют о том, как глубоко и основательно автор прорабатывал не только литературный канон, но и исторические реалии соответствующего периода - одна сцена с обновлением фасада стоит десятка романтических объяснений! Всегда приятно читать текст, содержащий, помимо прямого смысла, множество косвенных ссылок-намеков - и этих намеков Katie предоставляет изрядное количество.

Одним словом, то, почему Мильва выбрала именно этого автора, кристально ясно. Это как выбирать себе компаньона для совместного проживания на Бейкер-стрит: необходимо, чтобы основные точки соприкосновения не царапались, а малозначительные нюансы не раздражали.Выбор произведения для перевода сам по себе - значительная часть успеха, и в данном случае выбор оказался удачен.

В "Трех подарках" читателю предлагается ПОВ одного из персонажей. ПОВы традиционно считаются довольно коварным приемом, но в данном случае ни малейшего пережима в изложении внутренней логики и мотиваций персонажа нет, так же как излишнего внимания к собственным переживаниям. Если есть деталь "Его руки были худыми и бледными, но не дрожали.", то обязательно есть и вывод: "«Значит, он перестал принимать кокаин», – подумал я." Только таким и может быть ход мысли врача, учившегося вдобавок дедукции. И тут же: "...спросил себя, какого дьявола меня это волнует. А потом мне сразу стало ясно, что я должен как можно быстрее уйти из его дома." - то есть практически нигде нет болтающихся смысловых хвостов. Деталь-вывод-реакция. Очень предметный, как то и присуще врачу и детективу на подхвате, подход.

Диалоги. Ну, во-первых, они выдержаны в том же стиле, что и весь текст - то есть безусловно соответствуют и смыслом, и формой, и подбором лексем и оборотов тем персонажам, в чьи уста вложены. Во-вторых, можно не опасаться частой, увы, ситуации, при которой диалог нужен автору для того, чтоб короткими строчками разбавить долгие заунывные описания потока бессознания героя. В-третьих, эти диалоги просто блистательны, они показывают и разницу характеров героев, и даже разницу их мышления.
Небольшой пример подобного диалога здесь:

– Неправда! – Я боролся с переполнявшим меня желанием избить его в кровь, но где-то в глубине души чувствовал, что эта драка может закончиться совсем не так, как нужно мне. – Невозможно любить человека, и в то же время сфальсифицировать для него свою смерть, и если вы еще хоть раз посмеете заикнуться мне о вашей так называемой любви, я вас ударю.

– Я начинаю сомневаться в том, что вы владеете английским языком на уровне, достаточном для профессионального писателя, – повышенным тоном заявил Холмс. – Сначала вы похваляетесь тем, что не знаете значения слова «единственный», а теперь бессовестно перевираете смысл слова «невозможно». Да, я убедил вас в том, что я мертв, и в то же время я вас люблю. Следовательно, в этом нет ничего невозможного…

– Я ухожу, – в отчаянии сказал я. – Ухожу немедленно.

– Зачем же вам уходить в разгар столь познавательной дискуссии о терминологии?

Меня несколько разочаровал классический - а в моем понимании уже приобретший черты штампа - прием из серии "Если вы сможете поцеловать меня впервые за три с лишним года, а затем, глядя мне в лицо, скажете, что я вас не люблю, я перестану..." - и далее по тексту. Вероятно, в англоязычном фэндоме этот штамп рассматривается как продукт здорового консерватизма, но лично мне он показался несколько напыщенным. Так же и пресловутое "я ненавидел его, как никого другого в своей жизни... и все-таки его хотел." вызывает у меня некоторое недоверие. С другой стороны, и эту довольно старую завязку автор исхитрилась реализовать блистательно: никаких ангстово-розовых секреций, вместо них - та самая прочная и привлекательная основа, из которой, собственно, и вырос штамп. В таких Уотсона и Холмса веришь. Это не куколки с каминной доски, которых взяли на поиграть-сослэшить и поставили потом обратно. Это полноценные, достоверные, обоснованно реагирующие мужчины. Я особенно хотела бы отметить истинно мужскую мстительность Уотсона - качество, довольно редко описываемое фикрайтерами, и еще более редко описываемое без перегибов в истеричность, - и столь же мужскую, жгучую ревность Холмса, изображенную со знанием дела и в полном соответствии с характером, заданным Конан Дойлем (вспомнить хотя бы то, с какой собственнической ревностью Холмс утаскивал из-под носа Скотланд-Ярда любое дело, представлявшее для него интерес). Ну и, разумеется, отдельной благодарности стоит изумительный Лестрейд, необычайно живой для героя второго плана - и представляющий собой прекрасный пример того, как из статиста, картонной фигурки на заднике сцены можно вырастить полноценного персонажа-двигателя сюжета. Кстати говоря, очень хорошо показана разница между тем, как говорит Лестрейд (человек довольно простой), и тем, как разговаривают главные герои. Например:

– Я знаю это, потому что, как вы помните, именно я арестовал полковника. Если вам удастся выяснить суть дела, будет лучше, если вы узнаете ее с другой стороны забора. Это не моя тайна, и я не могу ее разглашать, но она стоит того, чтобы вы ее знали. Эта информация может вас расстроить, но все равно, если вам не безразличен этот полоумный, который сейчас топчется по моим вещественным доказательствам, я настаиваю, чтобы вы спросили его о полковнике Моране. – С этими словами Лестрейд вышел из комнаты и аккуратно закрыл за собой дверь.

Обратите внимание на это "с другой стороны забора". В английском языке существует идиома "трава зеленей с другой стороны забора", но в данном случае значение фразы несколько иное - "получить информацию из первых рук". Однако для того, чтобы получить неизмененную, истинную информацию иногда необходимо вторгнуться в чужие владения, заглянуть, если можно так выразиться, через преграду предубеждения, чтобы суметь посмотреть на произошедшее чужими глазами (и именно этот путь советует Лестрейд Уотсону), потому я считаю подстрочный перевод в данном случае наилучшим из возможных - найти адекватный аналог в русском языке практически невозможно, и потому буквальный перевод идиомы в идиому мог бы привести к смысловой ошибке.
Katie, кстати говоря, щедра на идиомы. И многие из них, внешне весьма простые, требуют особенного внимания. Мильве можно только поаплодировать - даже в самых спорных моментах, как то с божбой пораженного до глубины души человека, она исхитрялась находить адекватный аналог. Сравните, к примеру "Гром меня разрази", "черт побери" и "чтоб мне провалиться!", затем разместите их в контексте, попробуйте выбрать наилучший из вариантов - и поаплодируйте Мильве, преуспевшей в этом нелегком деле.

"Источник прекрасного", в отличие от "Трех подарков", посвящен не описанию дел минувших дней, но животрепещущей детективной истории, затрагивающей личные интересы излюбленной пары. По-прежнему изящный слог, по-прежнему великолепно спаянные элементы канона и авторской трактовки - но куда более динамичный текст. Акценты в отношениях смещены самую малость - и история выглядит не римейком, не частью авторской фантазии, а описанием отдельной и полноценной вселенной. Признаки текста, однако, остаются: говорящие детали, отсутствие провисаний, умелое обращение с лексикой и стилем. Кое-где текст настолько ярок, что воспринимается как кинематографическая картинка. И, несмотря на это, автор отнюдь не теряется в деталях, а целенаправленно гнет свою линию - не противоречащую канону. Самое поразительное, что даже весьма откровенная сцена воспринимается абсолютно органично - и даже некоторые шероховатости вроде "покрыть поцелуями правую часть моей шеи" воспринимаются не как англицизм, а как свойственная Уотсону скрупулезность и привычка думать о происходящем в медицинских терминах. В целом и тема "Источника" перекликается с таковой у "Трех подарков" - не обретение любви, - невозможно получить то, что и так есть, - но обретение понимания между любящими.

Со "Знаком перемен" дела обстоят иначе. Во-первых, ПОВ Уотсона в нем перемежается с повествованием от лица рассказчика, весьма щедрого на оценки и описания. Это оправданный прием (хотя и несколько сбивающий с толку), однако в противном случае автору не удалось бы изобразить интригу во всей ее полноте - кроме того, описания бы тоже пострадали. А описания в тексте восхитительные: несколькими словами передается настроение, многозначительная деталь определяет восприятие всей сцены, и яркость этих сцен по-прежнему почти кинематографична. Аналогично выглядят и второстепенные герои - они нужны для того, чтобы двигать сюжет, и потому органичны. Очевидно, автор уже натренировался в использовании удачных приемов, уверенно чувствует себя на собственном поле (я имею в виду и композицию с хронологическими кувырками назад, и стиль, довольно очевидный и устоявшийся, и привычку развязывать сюжетные узлы с помощью блистательных диалогов). Здесь гораздо меньше от Дойла и гораздо больше от автора - и, по большому счету, "Знак перемен" - вовсе не детектив. Это любовный роман, короткий, полный интенсивных переживаний и прелести сугубо любовной интриги; я бы сказала, что в нем несколько слишком часто "откидываются на спинку кресла", "дрожат руки", плачут и прочими способами проявляют буйство чувств, но не будем забывать о том, что чувствительность натуры в описываемую эпоху была не недостатком, а достоинством мужчины.
Одним словом, все три перевода более чем достойны внимания. Они небезупречны, они могут шокировать, но не разочаровать.

В завершение - цитата, произведшая на меня сногсшибательное впечатление (что немудрено, учитывая, что Холмс и Уотсон волею автора цитируют реплики Бенедикта и Беатриче из комедии Шекспира "Много шума из ничего").

– Не беспокойтесь. Я дам вам знать, когда смогу без вас обойтись.

– И вы надеетесь, что этот день скоро наступит? – робко спросил я.

– Вовсе нет. Я люблю вас больше всего на свете, – ответил он. – Не странно ли это?*

Мои глаза наполнились слезами, а затем я невольно рассмеялся, вспомнив строки, идущие вслед за этой репликой.

– Странно, как вещь, о существовании которой мне неизвестно. Мне кажется... вот черт, я учил это столько лет назад... Точно так же и я мог бы сказать, что люблю вас больше всего на свете.

– Но вы ни в чем не признаетесь, – закончил Холмс за меня.

– Но и ничего не отрицаю.

– Не клянитесь шпагой, лучше проглотите ее.

Одновременно: показать особенности характеров двух мужчин, предпочитающих объяснение в любви, уже написанное до них и наилучшим образом выражающее их чувства; намекнуть на полученное образование и любовь к театру; избежать излишнего напряжения в объяснении и заставить классика сделать половину работы за тебя.
Восхитительно.