понедельник, 30 июня 2008
Название: Двенадцатая параллель;
Автор: Citrina;
Ориджинал;
Рейтинг: NC - 17;
Жанр: romancе, школьные будни.
Фик написан в 2005м году и размещен на сайте Цитрины (
citrina.ruslash.net/), иллюстрацию к тексту вы можете найти там же.
читать дальше
Ларисе Григорьевне, толкнувшей меня на грешный путь графомана
Анне Платоновой, которая проводила самые интересные уроки
РД, повернувшей мою жизнь
Аллочке, к которой я питаю некоторую нежность
Вал Мих, которую я очень, очень уважаю
Валерьянычу, Беате Валентиновне, Лене Бутар - с которыми было просто прикольно
и Павлу Петровичу, который, увы, не прототип 
Паша
Паша застонал в голос и откинулся на подушку, судорожно шаря рукой по тумбочке.
...Чертов будильник орал, как ангелы Судного Дня – по крайней мере, в голове был сущий Апокалипсис. Несколько раз ухватив пальцами пустоту, Паша скинул проклятую тарахтелку на пол и уже там прикончил одним точным и безжалостным нажатием на кнопку. Несколько секунд он лежал в тишине.
Итак, это случилось. Самое жестокое и самое неминуемое зло пришло в его дом: утро понедельника.
С новыми стонами он сполз с дивана и, шатаясь, побрел – ориентировочно в ванную. В комнате царили бедлам и полумрак. Паша отдернул тяжелые шторы и зажмурился: через окно ворвался бессовестно яркий свет. Кофе, и срочно. По дороге на кухню Паша наклонился за вчерашним леопардовым гольфом, насквозь пропахшим сигаретами и потом; охнув, выпрямился, рефлекторно поглаживая ягодицы.
Вчерашнего любовника, кажется, звали Лукас.
Солнечный зайчик издевательски подмигнул на лакированной черной коже брюк. Носки нашлись в коридоре. В стирку, все – в стирку... Кофе. После прохладного душа Паша ощутил себя человеком, но каким-то слегка пришибленным и явно беззащитным перед суровой реальностью. Господи, ну какой же идиот изобрел понедельники?
Выражая бурную радость жизни, запиликал оптимист-мобильник.
- Ты проснулся? – деловито осведомилась Алечка. - Ты живой? С кем вчера кувыркался?
- Его зовут Лукас... кажется.
Прижав трубку щекой к плечу, Паша распахнул шкаф. С тоской отодвинув в сторону цветастые тусовочные рубахи, достал простую, светло-серую.
- Ну и как он тебе? – Алька, будучи школьным психологом, сумела убедить всех окружающих в том, что имеет право знать о них все, поэтому Паша честно ответил:
- По самые гланды.
Следом за рубашкой из шкафа были извлечены черные брюки со стрелками, свежие носки, нижнее белье от CK: Паша к нему, ультрамодному в определенных кругах, имел слабость.
- Что-то ты без энтузиазма об этом... Ой, ладно, на перемене поговорим, мне уже выходить пора. Смотри не опоздай, не то Регина отымеет почище всяких Лукасов!
Одевшись и стараясь не делать резких движений, Паша выпил кофе, неторопливо собрался. Была своя прелесть в том, что до работы – десять минут пешком.
Солнце грело вовсю – осень вступила в свои права только формально, всего три дня назад. У самой школы Паша остановился: достал из футляра очки без диоптрий, мельком посмотрелся в карманное зеркальце. Все как обычно. Обычная суета школьных коридоров, обычные темно-синие пиджаки, от безнадежности которых он успел было отвыкнуть за лето. Обычные "Доброе утро" и "Павел Петрович, здрасте". Инфарктный визг звонка. Понедельник официально начался.
***
Первый урок в году прошел без сюрпризов. Паша вдохновенно говорил, одиннадцатый А послушно конспектировал: романика – мощные стены, башни, подъемные мосты, религиозное искусство... Девчонки на первых партах слушали с интересом, и Паша старался. Легкой рукой набросал на доске схему капителя, переслал по рядам кое-какие репродукции; потом, дав классу задание, наконец-то смог перевести дух и присесть.
...Вчера он познакомился с Лукасом. Вечер был уже в самом разгаре, голова кружилась от разноцветных коктейлей и эйфории танца. Рядом смеялась Алечка: Ольга что-то воодушевленно рассказывала ей, пытаясь перекричать музыку. Лукас не танцевал, он был слишком респектабелен, чтобы потеть. Смотрел издалека; потом подсел за их столик, угостил коктейлем – и через полчаса Паша уехал с ним, с легкостью забыв все, что обещал себе практически каждые выходные...
Со звонком кабинет рисования опустел. Хотелось курить, но Паша пересилил себя: он бросал. Пока что получалось – вот уже два месяца. Ему впервые удалось продержаться так долго, раньше он ломался в течение недели, как только приходила пятница. Выходные - значило клубы. Там даже воздух был пропитан никотином, а то и чем покрепче... Пассивное курение – как вуаеризм: когда получаешь удовольствие только таким способом, это извращение. Паша в это верил и часто предпочитал горькую правду сигареты на губах - сладкой лжи торжества силы воли.
Но если завязать с сигаретами пока получалось, то воздержаться от легкомысленных знакомств оказалось гораздо сложнее. Сигареты не имели привычки вылезать из пачки, улыбаться и заговаривать зубы. У них, слава богу, не было темных страстных глаз с лучиками морщинок, не было благородной седины в висках. И уж конечно абсурдно было бы представить сигарету за рулем новенькой хонды цвета мокрого асфальта. К тому же, если в войне с курением у него был союзник – Алечка (а вернее – Ольга, ревностно следившая за здоровьем своей сожительницы), то здесь Паша был совершенно одинок.
Миновал еще один урок, и случилось то, чего он боялся. В его тихую заводь завернул катер береговой охраны.
Самым страшным человеком в школе, после директрисы, была Марьяна Климко, завуч по внеклассной работе. Когда при учениках старших классов говорили "Климко", все как один обреченно вздыхали; закатывали глаза и учителя – те, в ком еще осталось что-то человеческое. Эта молодая женщина с кукольными глазами и невнятной улыбкой вела драм-кружок, и ни одна линейка не обходилась без ее питомцев. Дошкольники, мямлившие отвратительные стишки, вызывали разве что сочувствие; пятиклашки в костюмах цветочков, грибочков и сказочных персонажей всех мастей, от гномиков до "лени", которую детишкам полагалось с позором прогонять, дабы грызть гранит науки, - просто вставали поперек горла. Попытки привлечь контингент постарше выливались в банальную похабщину: в этом году на первое сентября две юные акселератки на здоровенных каблуках вытанцовывали что-то загадочное под "у меня две телки, я их пасу".
Увидев эту хрупкую миловидную женщину на своем пороге, Паша содрогнулся. Подумалось - ей ведь что-то около тридцати, как и ему самому. А кажется, что их разделяет целая эпоха. Она и сексом наверняка занимается только в полной темноте и под одеялом, и уж конечно только с мужем.
Климко ожиданий не обманула:
- Павел Петрович, вы ведь знаете, двадцатого августа был день рождения Андрей Сергеича, но в этом году так много хлопот, еще это профилирование... Поэтому мы с Региной Дмитриевной решили перенести дни Кончаловского на весну. Но конечно, нельзя просто так обойти и нынешний праздник, ведь не зря наша школа носит его имя!
Паша вздохнул – его слегка тошнило от псевдопатриотизма кончаловцев, - и приготовился услышать самое страшное.
- В пятницу у нас будет День Киноискусства. Ребят нужно сводить куда-нибудь, пусть приобщатся к культуре... Вы предпочитаете восьмой или двенадцатый?
Здесь всегда так делалось: добровольно-принудительные мероприятия, почетные задания... комсомольский островок в демократической системе образования свободной Литвы. Паша даже мысленно не стал возмущаться: он давно устал. Климко несла Волю Регины, а значит ей нельзя было сказать "нет", даже если речь шла о законном учительском выходном. Он представил себе орущую толпу восьмиклашек. Разница между полами настолько очевидна, что становится забавной: мальчишки еще играют в свои детские игры с беготней и воплями, девчонки носят каблуки и красят ногти, - и все они сосут одни и те же чупа-чупсы, на которых школьная столовая делает огромные деньги. В этом возрасте они на грани, за которой начинаются все самые сладкие грехи молодости, но пока еще их гораздо больше интересуют компьютерные игры, и каждый третий тайком смотрит "Покемонов". Пашу передернуло: дети его пугали. Они были громкими, быстрыми и непредсказуемыми, они выдували огромные розовые или зеленые пузыри из жвачек и истерично влюблялись в поп-идолов.
- Двенадцатый, - решил он, не медля.
- Замечательно! - Климко сделала аккуратную пометку в блокноте и торжественно удалилась.
...Так Паша дожил до Часа Кофе – большой перемены. В столовой была давка: дети, целая толпа детей. Соплячки в макияже и с химией; инфантильные юноши с отсутствующими лицами; бритоголовые пожиратели семечек и пива – не будь директриса строга насчет формы, они ходили бы исключительно в тренингах, а этого Паша не любил страшно... Он вообще был тонкой натурой. Ненавидел, когда стадно гогочут над сальными шуточками, когда бьют бутылки на природе и когда плюют на пол. Ад в его представлении был очень похож на Гарюнайский базар субботним утром: толпы, суетливые белорусы, бывшие инженеры с грустными униженными глазами, "тутейший" сленг с польским акцентом, шелуха от семечек под ногами, безвкусные шмотки и тряпки... Поэтому одеваться Паша предпочитал в модных бутиках, хотя на учительскую зарплату особо не шиканешь. Впрочем, всегда оставались виртуальные халтурки – баннеры, логотипы, - и их было достаточно, чтобы жить неплохо.
Паша мечтал о кофе: о нежном, сладком капучино с пенкой, которая тает на губах. Первый кофе в день был черным, для пробуждения, второй – легким, сливочным, для удовольствия... Вдыхая аромат Айриш Крим, учитель устроился за одиноким столиком. Настроение исправлялось... Во время урока звонил Лукас – надо же, он еще и заботливый, просто мечта молодого гея. Деньги вроде не кончались, разве что ждал выбор – продолжать откладывать на новый монитор или купить в "Акрополе"Akropolis" - Акрополис / Акрополь - торгово-развлекательный центр" тот обалденный свитерок... За окном светило осеннее солнце, зеленели листья и трава. Мама обещала много яблок и картошку с грибами, если он приедет навестить. Так что в общем и целом жизнь шла не так уж и плохо...
Кофе был божественным. Едва не постанывая, Паша слизывал с губ воздушную белую пену – и вдруг ощутил на себе незнакомый взгляд... Вернув лицу приличное выражение, Павел Петрович огляделся. И обомлел.
В глубине холла, у самого входа, сидела компания – две девушки и шестеро парней. Девушек он знал, они были двенадцатиклассницами. Довольно бестолковые жертвы пероксида, Катя и Алена: они нравились ему чисто по-мужски, потому что флиртовали с ним беззастенчиво. Парни были незнакомые, но Паша всем телом возжелал это исправить: дивно хороши! Высокие, ладные, весьма мужественные фигуры, оживленные лица, белозубые улыбки... они предназначались не ему, конечно: девушкам. Жеребцы. Взгляд учителя скользил по широким плечам – все как на подбор, просто мечта. Акселерации – да!!!
Он прикрыл глаза. В мысли постучалась эротическая фантазия. ...Пирожное – корзинка с шапкой кисловато-сладкого крема – падает из его рук на брюки сидящего. Того светленького, что чуть сутулится... Или симпатяги с веснушками во все лицо... Парень тянется за салфеткой, но Паша воркует – "Я почищу", и опустившись на колени, слизывает белковый крем умелым язычком... Сильные пальцы, вплетаясь в черные волосы, пригибают голову ниже, ближе...
- У тебя такой вид, будто сейчас дым из ушей повалит, - негромкий голос вернул его к реальности. На соседнем стуле устраивалась несравненная Алечка, его надежда и опора, его прикрытие в глазах стареющих сплетниц и прекрасный друг.
- Привет. Извини, задумался.
- Так задумался, что не заметил мои новые туфли? – сощурила глаза Алечка. Паша заглянул под стол.
У Альки были потрясающие ноги. Она вообще была шикарной женщиной: по выходным и дома, как он сам. В школе Регина контролировала длину юбки и высоту каблука... Однако Алечка даже при всех строгих правилах всегда выглядела хорошо. Она была молода, жизнерадостна, и она любила.
- Отпадные, - честно сказал Паша.
- Оля выбирала, - засияла польщенная улыбка.
Ольга и Алечка были парой. То есть – настоящей, семейной. Об этом, разумеется, в школе не знал никто, кроме Паши, который случайно столкнулся с ними в гей-клубе позапрошлым летом – то-то была немая сцена... Они удивительно подходили друг другу – учитель и патологоанатом – и жили в любви и гармонии вот уже четыре или пять лет. Паша ломал голову – как у них это получается?! – но не понимал. Его собственная личная жизнь представляла собой нескончаемую череду знакомств на одну ночь. На две ночи, на три, пусть на месяц – но жить вместе? Просыпаться и засыпать в одной постели? Вместе готовить и мыть посуду, ходить за покупками, обсуждать проблемы на работе?.. Нет, это было выше его сил. Алечка говорила – мол, ты просто еще не встретил правильного человека... Ольга, более прямолинейная и грубоватая, - ты еще не перебесился. Когда надоест прыгать по чужим постелям, ты подцепишь какого-нибудь богатенького папика и заживешь с ним как примерная жена.
Паша поморщился: она всегда такая. Язвительная и непробиваемая, как дверь от холодильника "Снайге". С Алечкой было не в пример проще – хотя он прекрасно знал, что судит Ольгу с предубеждением. Он уважал ее, спору нет. Раз Алечка ее боготворила, значит, было в этой дикой кошке что-то нежное, человечное... Ольга любила его: как мать - сына-неудачника. Ей было тридцать два, самое время для материнских инстинктов. Из них троих она была самой... взрослой, что ли. Повзрослеешь ненароком, кромсая трупы.
Алечка задумчиво поболтала в кофе ложечкой, звякнула о край.
- Знаешь, я иногда думаю – ведь наверняка наши ученики считают нас бездушными роботами, не способными на простые человеческие чувства. Мы не пьем и не курим, не занимаемся любовью, не ругаемся матом и видим во сне периодические таблицы и спряжения.
- Это значит, что мы хорошо прикидываемся.
- Но они не видят в нас людей, Паша.
- Не дай боже кто-то из моих учеников захочет узнать меня поближе...
Она засмеялась в ладошку, как школьница младших классов. Веселые искорки танцевали в глазах – а может, просто отражались бившиеся о стекло бабочки-однодневки.
- О чем ты думал, а? – спросила Алечка, пряча улыбку в уголки губ. Она достаточно хорошо знала Пашу, чтобы все понять и без ответа: полуприкрытые глаза, невиннейшее выражение лица, легкий румянец, и пальцы, в задумчивости кружащие по ободку кофейной чашки...
- Алечка, родная, - понизив голос, начал Паша, - кто это такие?..
Вопросов она не задавала, сразу поняв, о ком он – ей хватило одного взгляда.
- Двенадцатый Б, новенькие. Их школу разогнали. Ох, Паша, смотри мне...
- А что я? – взвился учитель.
- Не наживи проблем.
Она опустила взгляд в капустный салат, отказываясь дальше любоваться широкоплечими старшеклассниками. Паша демонстративно уставился в окно.
- Пфф! Не думал даже, - буркнул он, глотая ставший безвкусным кофе.
- А ты думай. Головой думай. Вот этой, - она постучала по Пашиному лбу коротким наманикюренным ногтем, - а если плохо будет думаться, вспоминай Регину. И не забывай, что вылетать из школы тебе очень невыгодно.
И Паша зарекся: смотреть, но под дамокловым мечом увольнения и уголовной ответственности за развращение несовершеннолетних – не трогать. Это будет очень, очень трудный год... Среди бритоголовых дегенератов и инфантильных подростков Кончаловки объявились настоящие мужчины.
О крестьянах и интеллигенции (Enter Storyteller)
В марте 200* года на стол С.М.Милоша, директора ***ской средней школы города Вильнюса, лег приказ из Гороно, в котором значилось, что оная школа прекращает свое существование. Это не было неожиданностью. Милош безропотно покинул свой уютный кабинет, и больше никто из учеников его не видел. Только иногда всплывали слухи, что работает он теперь завхозом где-то в польской школе. В опустевшее здание переехали старшие классы переполненной литовской гимназии, - обычная практика: по слухам, комиссия из Гороно особенно любит те русские школы, в которых недавно сделан ремонт за счет родителей учащихся.
Учителя... кто-то седел, кто-то срочно переквалифицировался, кто-то на чем свет стоит материл Милоша: можно было отстоять, можно было... Но тому оставалось два года до пенсии, а бороться за иллюзии, да еще и чужие, не позволяло здоровье.
Ученики же равномерно растеклись по близлежащим школам, и так в Пашину жизнь вошла эта удивительная компания.
Шестеро парней и девушка переступили порог Кончаловки первого сентября. Шестеро парней и девушка ждали Пашу у кабинета в пятницу после уроков. Только они, новенькие, и на то была простая причина: двенадцатый Б мог выбрать между Пашей и физруком. И все, кроме этих семерых, знали: физрук отпустит, ему эти экскурсии – как трамплину нипель, а соревнования уже на носу.
- Имейте в виду, - сказал Паша, запирая кабинет, - если вы со мной, то мы действительно идем на выставку в ШмэцШмэц – ЉMC – Љiuolaikinio meno centras – Центр Современного Искусства. И по дороге никто не отсеивается. Мы друг друга поняли?
- Не вопрос, - кивнул высокий, кареглазый, с густыми черными бровями, почти сросшимися на переносице. Сережки в ушах, тень щетины на подбородке. Диковатый взгляд из-под бровей. При всем при этом – удивительно умное лицо. Сердце замерло: нет, они правда-правда школьники?..
Три часа спустя, выходя их дверей Шмэца, Паша уже знал, что чернобровый плечистый Эдик был в компании негласным лидером, что смазливого юношу с актерскими замашками зовут Никиш, что самоуверенный и немного раздражающий этим Диня шел по жизни, разбивая хрупкие девичьи сердца, а Ирма, как кошка, гуляла сама по себе. Маленького, но громкого Илью звали Мух, высокий Валера был его лучшим другом, и современное искусство их обоих, мягко говоря, как-то не вдохновляло. У Артема был потрясающе приятный голос, очень подходивший для дворовых песен, а сам он был прямолинеен, как черенок от лопаты.
Сентябрьский день еще не клонился к закату. Шелестели запыленные листья, теплый ветер ласкал под рубашкой. Тонул во взрывах смеха Пашин голос: "Уборщица получила выговор за попытку отскрести с пола произведение искусства, которое она ошибочно приняла за... нечто непотребное..." - и удивительно гармонично вплетался в общий хор.
Никому не хотелось расходиться по домам. До самого вечера, пока не зажглась подсветка Ратуши, они пили чай в Pieno Baras – Молочный бар – кафе в Вильнюсе на Ратушной площади – шесть парней, девушка и учитель, которого уговорили остаться, - и разговоры убегали в неведомые дали, но продолжали захватывать.
Распрощались, когда стемнело, и весь оставшийся вечер Паша пребывал на редкость в хорошем настроении. Не раздражали камышовые жалюзи окон с видом на Паменкальнис, не наводил тоску нежилой порядок квартиры, снятой на одну ночь. "Malonu ћiūrėtMalonu ћiūrėt - Приятно посмотреть", - улыбался Лукас.
Да, соглашался Паша, - действительно, приятно посмотреть... Но кому же из них принадлежал тот обжигающий взгляд?..
***
Телефон запищал с самым невинным выражением кнопок, но Паша знал, что доверять ему нельзя. Несколько секунд поколебавшись, он все же снял трубку.
В ухе защебетала Алечка: мол, на дороге пробки, троллейбусы еле ползут, в магазине очередь, Оля так устала, даже по клубам не хочется... Паша слушал, поддакивал, вздыхал и ждал: что-то тут было нечисто. Сегодня весь день состоял из неприятных сюрпризов.
С утра настроение было паршивое, даром что пятница. За окном было серо, мерзко, моросило что-то мелко-пакостное. Понадеявшись на удачу, Паша выскочил без зонта – и, как назло, немедленно припустил дождь. Весь первый урок пришлось сидеть мокрому, взъерошенному и совершенно не солидному. В столовке кончился капучино. Звонила мама, и он опрометчиво пообещал приехать на выходные; Лукас поругался с женой из-за постоянных "совещаний" вечером по пятницам, поэтому секс откладывался – в лучшем случае, на неделю... Паша уже слегка начинал сходить с ума. Рабочая неделя прошла в анабиозе, он всегда оживал только к выходным, а эти выходные не предвещали ничего хорошего...
Просто бывают такие дни. Обычно – по понедельникам, но лично для Паши закон подлости делал исключение.
Алечка наконец-то окольными путями добралась до самого главного.
- Пашааа, у нас кресло поломалось...
Он вздохнул и пообещал:
- Сейчас приеду.
К вечеру потеплело. Учитель шел в куртке нараспашку, улыбаясь уголками губ. Было тихо и приятно, и усталость отступила на второй план. Хотелось жить. Хотелось целоваться посреди улицы с любимым человеком, который смотрел бы на мир такими же глазами... Но его у Паши не было: был ставший постоянным партнер. Вот просто так, по-деловому.
Прохожие исподтишка провожали завистливыми взглядами: молодой, привлекательный, стильно одетый мужчина, идет, конечно, к какой-то счастливой девушке на свидание... В такт размашистому шагу подрагивают черные прядки, упавшие на лоб. Только сигареты не хватает для завершения облика мачо... Нет. Курить он не будет.
Он действительно шел к девушке – правда, она выглядела не слишком счастливой, скорее замученной. Ольга кивнула ему и вернулась в комнату, кутаясь в махровый халат. Даже в нем она была изящнее, чем он привык ее видеть: обычно она таскала джинсы и кроссовки, злорадно называя себя "оно". В этом была вся Ольга: она язвила и издевалась над всеми, включая себя.
Пахло чем-то вкусным. Алечка выглянула из кухни, улыбнулась; без макияжа она казалась Паше красивее. Но если Ольгина работа требовала асексуальной внешности – коллеги-врачи на короткую юбку реагировали как бык на красную тряпку – то школа подразумевала как минимум взрослость, а уютная домашняя Алечка походила скорее на студентку-практикантку.
Ольга приглушила "Дискавери", прижала к животу чашку с чаем.
- Знаешь, иногда я вам, мужикам, завидую.
- Зато нам приходится кресла чинить, - философски заметил Паша, копаясь в коробке с винтиками, гайками и всяким железным мусором. - Куда ж я в прошлый раз отвертку засунул?
Ольга издевательски выгнула тонкую бровь. Прикинув ход ее мыслей, Паша возвел глаза к небу. Он иногда катастрофически не понимал, как нежная душа Алечки выдерживает эту чудовищную пошлячку.
Ольга. Очаровательный беспорядок коротких волос, турецкий загар в разъехавшемся вырезе халата. Трогательная девочка, пока молчит. Но молчит она нечасто.
Ей тридцать два.
Она счастлива.
Паша возился с креслом; пальцы пахли железом. Ему нравилось создавать иллюзию "мужчины в доме" - здесь, где он был нужен и где принимали его таким, какой он есть... Совсем по-другому все было в доме матери.
Мама. Хм. Паша вздохнул: в субботу-воскресенье он обещался копать картошку на даче. И перспектива провести два дня в привычной позе на этот раз не радовала. Полоумная родня, долгие застольные беседы и, как всегда, косые взгляды в его сторону... Жалобное лицо матери: "Павлик, женись" - и вечный ответ, шутливо-жестокий: "Замуж – пожалуйста, хоть завтра." Больше, чем гопников, Паша ненавидел только одно: когда его называли Павликом. Но маме это прощалось, как и многое другое: в конце концов, у него нервы были крепче. Мама свои измотала, когда на первом курсе Паша наконец решился ей рассказать о своей ориентации. По большему счету она смирилась, но почему-то продолжала неутомимо надеяться, что это всего лишь сложный период в его жизни. Сильно затянувшийся сложный период.
Ольга допила чай, запахнула на груди халат, уставилась в одну точку. Паша насторожился: усталую голодную Ольгу порой тянуло на проповеди. Он был благодарным слушателем, хотя национализма ее и не разделал – говорила она излишне зло.
- Вильнюс населяют крестьяне...
Он не ошибся: Ольга завела свой очередной ехидный монолог.
Она говорила о "лицах типично крестьянской наружности", которые зимой и летом ходят в стоптанных кедах, спортивных штанах и синтепоновых куртках. На макушку они нахлобучивают самого крестьянского вида шапчонку, штаны с вытянутыми коленями заправляют в шерстяные носки.
Она вспоминала о двухдневном референдуме о членстве Литвы в Евросоюзе: тогда, субботним апрельским вечером, в верхах пробежал панический ветерок - пугающе слабенькая активность... И дабы привлечь народ, была объявлена акция. Наклейки, свидетельствовавшие об участии в будущем родины, в крупных магазинах давали солидные скидки на стиральный порошок, пиво и другие продукты первой необходимости. Однако власти волновались совершенно напрасно.
- В воскресенье крестьянин вернулся с полей, вкусил цепеллинов со сметаной, луком и шкварками, выпил рюмочку беленькой, икнул довольно – и со всей своей семьей отправился в ближайший пункт голосования: решать судьбу родимого государства...
О, земля Марии, твои дети предприимчивы и просты, как олово белых центов. Сколько еще по оврагам и кюветам недораспиленных оранжевых велосипедов – ставших символом несбыточной утопии мэра Вильнюса... Увы, господин Зуокас, вашему городу еще очень далеко до Амстердама. Пусть Литва свободна как ветер – во всяком случае, была до вступления в ЕС, - у нее нравы сварливой толстой кухарки, весьма практичной в деле и не слишком много думающей о высоких материях.
Здесь торжество выливается в агрессию, и праздники завершаются битыми стеклами. Не приведи господь попасть на традиционную литовскую свадьбу. Усевшись за длинный стол, соединив в знак единства руки над головами, крестьяне раскачиваются из стороны в сторону и нестройными голосами поют...
Да, самые предприимчивые крестьяне живут в новостройках и загородных коттеджах. Они по праву могут гордо именовать себя мещанами. Легендарных слоников на буфете им заменила ванна розового мрамора в форме ракушки, не менее легендарные занавеси из бус в коридоре сменились лепниной под потолком. Особенность этого вида – навеки отмершая фантазия. Интерьер их домов изобретает дизайнер, гардероб их зависит от ассортимента бутиков в "Акрополе" и "Европе""Акрополь", "Европа" – торговые центры. Но под ароматами дорогой туалетной воды, под деловыми разговорами в навороченный мобильник, под пиджаками и жилетками, обтягивающими пивной животик, они все были и остаются простыми литовскими крестьянами: жадными, завистливыми и хитрожопыми... Всю интеллигенцию сослал еще Сталин. Кто есть у этой страны? Холина со своим балетом и Коршуновас с театром, не самые литовские люди, согласись... Да что далеко ходить: МэнсФакториМэнсФактори – гей-клуб в Вильнюсе кто основал? – Алексей Терентьев, вечная ему слава. Петрович, ты ведь гордишься, что ты русский?
- Аминь, - усмехнулся Паша, не желая с ней спорить.
- Славься, Марийос жямеМарийос жяме – Земля Марии, ака Литва! – вздохнула Ольга тяжко.
На этом месте в комнату вошла нахмуренная Алечка, и Ольга прекратила дозволенные речи.
...За окном стемнело; с креслом и ужином было покончено, и трое пили чай на кухне, как в старые добрые времена. Казалось бы, не такие уж и старые – но из литовских детей, родившихся в конце восьмидесятых, каждый второй уже не помнит русского языка. Казалось бы, не такие уж и добрые – но...
- Послушай вот это, - сказала Алечка, достав из сумки с тетрадями мятый листок.
Над небоскребом подохла вера
В силу и власть.
Запомни, брат – терроризма эра
Давно началась.
Гробы вспороли мне вены осенью,
Я полный дурак.
Я помню сербов, Вьетнам и Боснию,
Чечню и Ирак.
Скажи, пространство, кто моя Родина?
Литва или Русь?
Рожден в огромной стране был вроде я,
Но не разберусь...
Свобода типо... Ну да, прекрасно...
Но мне-то – пофиг.
Я знаю только один флаг – красный,
Знак той эпохи.
Мне серп и молот ударят в голову,
Не стоя рубля.
Я – самолет-игрушка из олова,
До встречи, земля.
Орут старухи – не делай этого!
Не лезь на карниз!
Я камикадзе, мне фиолетово.
Лететь? – только вниз!
- Сказочник?.. – тихо спросил Паша.
Алечка кивнула. Бережно сложила листок в папку. Долго вдыхала аромат чая, молчала.
Сказочником посвященные называли Максима Романовского. В бывшей одиннадцатой параллели Паша уважал только его. Макс оставлял впечатление обычного замкнутого подростка – внутри он был не то эксцентричным неуравновешенным готом с уклоном в суицид, не то невротиком-нацистом, не то вовсе Просветленным. Алечка так и порхала вокруг него: школьному психологу полагалось знать, кто из учеников видит апокалиптические видения. Бритолобые гопники по неизвестной причине его боялись; похоже, опасались даже собственные родители. Девушки Макса не интересовали – да и не было среди них желающих пробить ледяную скорлупу его отчужденности. Романовский был из тех людей, над которыми вечно тяготеет свое собственное грозовое облако. Он был всегда один.
В середине прошедшей недели Сказочник сидел в столовой вместе с новыми одноклассниками – Ирмой, Эдиком, Валерой, Ильей и Никитой. И – по коже пробежал мороз, невероятно, но Паша видел своими глазами – Сказочник улыбался.
Вино, сигареты и секс
Незаметно, солнечным лучом по одеялу, проскользнул сентябрь. Пожелтели листья трогательно тоненьких березок в пашином дворе, покрылась бордовым вершина клена перед школой. Запросились в руки колючие мячики каштанов – из разломов маслянисто поблескивали коричневые бока; гладкие, будто лакированные, каштаны было приятно носить в кармане куртки, перебирать задумчивыми пальцами, бросать с моста в Нерис. За несколько дней они засыхали, темнели, скорлупа становилась бугристой; Паша каждое утро подбирал по несколько свежих, про себя решив, что последний оставит до следующего года. На удачу.
Новички сотрясали сонную Кончаловку. Они, взрослые дети, почему-то отказывались становиться серыми и скучными... Они не нарушали правил, нет – ходили в форме, как все, не опаздывали и почти не сбегали с уроков, - но в этих ребятах было что-то... живое. Рядом с ними даже дышалось легче, будто сквозняком приоткрыло дверь в затхлом чулане. Преступно заразительный хохот; утренние улыбки, искреннее "здрассте, Палпетрович" - с ними было странно, как с пришельцами.
Рядом с ними – чудо – ожил нелюдимый Сказочник: превратился в интересного и общительного, хоть все еще мрачноватого юношу.
Очаровательный Никиш, шумный Мух, нахальный Валера, строгая Ирма, рассудительный Эдик – и темный Макс-Сказочник... В учительской им дали прозвище – "великолепная шестерка", и Паша был совершенно с ним согласен.
Однажды утром выпал снег. Под удивленными солнечными лучами он растаял ко второй перемене, но в душе осталось тихое – лето кончилось. Зиму Паша любил – она все упрощала: прятала под бесформенные свитера истосковавшееся сердце в стройной упаковке торса... Осень, тянущее предчувствие зимы, пугала. Свинцовое небо на кончиках голых ветвей угнетало сильнее, чем грядущие холода. От холода можно было спрятаться, грея колени в ребрах батареи на кухне, с дымящейся кружкой супа-полуфабриката. Одиночество было внутри, и Паша знал, что вместе с долгими осенними дождями оно станет наводить тоску, спасти от которой могут только жаркие объятия.
Он все еще встречался с Лукасом. Уму непостижимо – у Паши наконец-то появился постоянный партнер... Они встречались каждые выходные, проводили вместе вечер или два, мало разговаривали; умело и изысканно занимались любовью, спокойно расставались. Лукас возвращался к жене и детям, Паша – к компьютеру и узкому диванчику; за окном неслышно опадали листья и таинственно исчезали поутру вместе с шорохом метлы дворника... Паша не был один, но почему-то тихая тоска все же приходила холодными ночами. Иногда он вставал и смотрел в монитор, писал письма каким-то совершенно ненужным знакомым, читал стихи Сказочника.
Мы глинтвейна стакан разопьем
На двоих с моим одиночеством.
На двоих – это значит, вдвоем,
Разопьем – это стало пророчеством.
Мы в граненый стакан нальем
Цианид, такой ароматный.
Со стаканом – значит, втроем,
Значит, вечер будет приятный.
И сидели бы мы до утра,
Только звякнули вдруг оковы:
Смерть подсела, плащ подобрав,
Что ж... моя? Ну, будем знакомы...
За знакомство дернем винца:
Подогрею еще по случаю...
Я останусь собой до конца,
Разговором тебя замучаю.
И к рассвету, дурной во хмелю,
Перепутав постель с могилою,
Я старушку-смерть завалю,
И немножко ее изнасилую...
И тихонько звенела цепь:
Откровенное садо-мазо!
Поцелуй, не попавший в цель
По щеке ее слезы размазал...
Что обиделась? Видишь, косой
Я от винных, блин, испарений...
Будь ты другом – махни косой
И избавь меня от похмелья!
Что ты смотришь? Давай скорей
Добивай без суда и следствия:
Ты сама назвалась моей,
Так сама отвечай за последствия!
Стихи Макса-Сказочника как листовки ходили по рукам учителей. Неясно, в качестве кого Алечка их получала – психолога или учителя русского – но это и не имело особого значения. Главное – Сказочник не стеснялся открывать перед ней эту сторону своей души. По части развода на откровенности ей вообще не было равных: скрыть от этой женщины что-либо просто не представлялось возможным, хотя Паша не считал себя особо болтливым.
Кое-что он очень даже хотел бы скрыть, и пока получалось. Два дня назад – затянутое тучами небо с утра наводило злость – он шел по школьному коридору, шаги гулко бились об пол. Торопился: уже смолкли последние трели звонка, перестали хлопать двери кабинетов... Вдруг он застыл. Закрыв глаза, прислушался к ощущениям... нахмурился: пахло его любимыми сигаретами. Чертовы малолетки, да как они смеют столь цинично издеваться над его таким здравым и таким сложным начинанием!!! Решительно распахнув дверь в туалет, Паша шагнул навстречу судьбе.
У приоткрытой форточки настороженно замерли Валера и Мух. Нежная, недовыдохнутая струйка дыма из ноздрей Валеры, наивно спрятанная за спиной рука... Павел Петрович обязан был сдать их директрисе: Регина была беспощадна к курильщикам. Но... почувствовав, как что-то внутри надломилось, не Павел Петрович – Паша шагнул вперед.
- Барклай?.. – спросил он несмело, и Валера протянул ему дымящуюся сигарету. Растянутый в тысячу лет миг. Пашины пересохшие губы коснулись фильтра... Три вздоха смешались в один. Уже не таясь, затянулся и Мух, деловито присаживаясь на подоконник.
Голова чуть кружилась. Они с Валерой курили одну на двоих, улыбаясь друг другу глазами, в полной тишине затягиваясь по очереди. Отточенно-небрежным движением подносили руку ко рту, обнимали губами сигарету. Застал бы их кто-то в этот нежный момент – и Паша искал бы новую работу. Но все стало неважным – больнично-белый кафель, заждавшийся в кабинете рисования класс, Регина, школа, мир – и только дым имел значение. Только сильные пальцы, ласково и как-то интимно державшие сигарету. Только изгиб шеи под темно-синим пиджаком, когда Валера отворачивался к форточке.
Паша представил себя сигаретой и почувствовал, что сейчас задымится... он не мог оторвать взгляда от Валеркиных губ. И уже знал, о чем будет долго и обстоятельно думать этим вечером... Холодная лапа ужаса сжала все внутри: как, почему у него рождаются эти мысли... об ученике, несовершеннолетнем мальчишке, пусть даже тот шире в плечах и на полголовы выше своего учителя?
- Это какой-то бред, - шепнул он. Валерка помотал головой:
- Это любовь! - и утопил окурок в унитазе.
- Я бросил три месяца назад, - вымученно улыбнулся Паша и механически взял протянутую пачку Дирола. Один из его любовников когда-то сказал, мол, выкурить на двоих сигарету – все равно что сделать минет одному и тому же мужчине: чертовски сближает... И видимо, он был прав, потому что в серых глазах Валеры на миг промелькнуло серьезное, щемяще-свое... и тут же вернулась его обычная нахальная улыбка. Маска? Душа? Может быть, ответ был у Алечки – но Паша пообещал себе, что она ничего не узнает об этой сигарете.
Как и о тех мыслях, что были ею спровоцированы.
***
Эдик потихоньку начинал беспокоиться. В общем-то особых на то причин не было пока, но что-то смутное висело в воздухе.
Поначалу все шло отлично. Тусовка без проблем влилась в новый класс, встретили их дружелюбно и вполне даже радостно. Диня, сердцеед и порядочная сволочь, с первого же дня начал очаровывать одноклассниц, благо выбор был широкий. К первому снегу он завел уже пятую или шестую подружку. Мух везде себя чувствовал как рыба в воде, Никиш умел приспосабливаться, Ирма вообще думала только о своих высокохудожественных проектах. Артем постепенно привыкал; нашел в расписании кружков какой-то клуб авторской песни и пропадал там. Валерка – тот вообще расцвел, смена обстановки, как ни удивительно, пошла на пользу. С первых же дней сентября он как-то ожил, это заметили все.
Сам Эдик был вполне доволен. Даже личная жизнь неожиданно наладилась: тихая скромная отличница Снежана еле заметно начала строить глазки, ему одному давала списывать английский. Быстро раскусив, в чем дело, Эдик перебрался к ней на первую парту. Он вовсе не хотел быть ее парнем, ему нравились другие: раскованные, волевые, как Ирма, - но Снежанка вроде пока об этом и не мечтала. А раз так – почему бы не сделать девушке приятное своим присутствием рядом с ней?
Конечно, было все еще грустно. Они не могли не сравнивать новую школу со старой, и не всегда сравнения были в пользу Кончаловки. Нравы, правила, традиции, - многое заставляло печально усмехаться, переглядываться друг с другом: мол, вот как оно теперь будет... Дежурства на лестнице: подниматься – по правой, спускаться – по левой... Форма, - Ирма ненавидела ее, как все, что ограничивало ее свободу, "Я в клетке", - говорила она... Зато – пластиковые окна и белые подоконники, зато – ксерокс в читалке. Перемены – это сложно, но о выборе своем они не жалели. Любая школа поначалу казалась бы чужой, а назад дороги все равно не было.
Последняя осень. Последнее первое сентября, последние осенние каникулы. Потом последняя зима, последняя весна... А дальше все уже будет опять первое.
Эдик не любил грустные мысли. Он предпочитал находить хорошее вокруг, а хорошего было немало. К примеру, Сказочник. Когда Ирма увидела его впервые, она сказала:
- С этим парнем мы еще потусуемся, помяните мое слово!
И хотя все недоуменно пожимали плечами, Эдик заставил их подсесть к Максу в столовой и сам проставил чай – за знакомство. Женской интуиции Ирмы он уже давно привык доверять.
Повезло и с педагогами. Двенадцатому Б попалась обалденная классная, математичка, толковый учитель и добрый человек. Александра, по русскому, была молодой и очень привлекательной, мужская часть класса уроков ее не пропускала принципиально, да еще частенько наведывалась на переменах: Александра Анатольевна была школьным психологом. И уж конечно радовал Палпетрович, учитель рисования, свой мужик и вообще чумовой фрукт. Ох и посмеялись они с Ирмой и Никишем, когда прибалдевший Мух – глаза по пять литов – рассказывал, как втроем курили на уроке...
И все вроде было здорово... только что-то захандрил Валера. Вот уже неделю он ходил какой-то тихий и непохожий на себя, задумчивый, рассеянный... Ирма долго приглядывалась, потом выдала:
- Эд, мне кажется, мальчик серьезно влюбился.
Эдик поперхнулся пивом и долго кашлял, садюга Никиш с удовольствием мутузил его по спине. Сказанное было очень похоже на правду, вот только Ирма не знала одной мелочи...
Давным-давно, когда Ирма еще игралась с куклами-барбями и закатывала истерики, если на обед была цветная капуста, жили-были в соседних домах два мальчика. Одного мама звала Валерик, другого – Эдвардэк. Как и полагается мальчикам, играли в войну всем двором, еще не подозревая, что совсем скоро увидят танки на улицах родного города... Танки пришли и ушли, сменилась власть, дети пошли в школу. Они продолжали играть вместе: машинки, солдатики, конструкторы... На игрушках еще тогда не было надписи "маде ин кореа", но от этого они не становились менее увлекательными. Иногда, как водится, мальчики дрались; иногда – сладко замирало внизу живота – трогали друг друга, наивно и любопытно до жадности. Дети, познающие мир, познающие друг друга, всегда чисты, хотя и приподнимают завесу запретного.
Годы шли, время измерялось уроками и переменами. Мальчики превратились в Валерку и Эдика. Теперь они редко оставались наедине: в их класс пришел Илья, став Валерке лучшим другом. Только однажды – им тогда было по пятнадцать – доломав Эдикову компьютерную приставку, вспомнили детство. Все началось с шуточек, а закончилось тридцатью минутами жарких объятий и поцелуев. Эдик всегда был авантюристом. Валера... горячий, страстный, совсем непохожий на девчонок, с которыми доводилось целоваться, у него были нахальные руки, залезавшие под одежду – и Эдик, не желая уступать инициативу, раздевал его. Вышло так, будто поспорили, будто на "слабо": забыв о стеснении, о вбитых родителями приличиях, об анекдотических стереотипах... Голые лежали на кровати, целовались со страстью новобрачных, ласкались везде, ласкались, пока оба не... Вот этот момент Эдик вспоминал с некоторым смущением. Как тут не смутиться – если первый оргазм, не считая собственных экспериментов, был с парнем...
Потом они на кухне пили чай, невпопад смеялись и краснели, глядя друг на друга, как заговорщики. Было немножко неуютно, немножко стыдно... Эдик не жалел, что это случилось, но больше не хотелось. С девчонками он чувствовал себя как-то надежнее, проще. Ну а Валерка... Несколько раз он намекал, что не против зайти дальше. Эдик отшучивался. Со временем все это как-то затерлось, забылось, и жизнь шла по-старому...
Валера, как и все они, периодически кадрил на школьных дискотеках накрашенных под Бритни и Агильеру девчонок. Как все, водил их на третий этаж, тискал в темноте коридора. Но для него это было нечто обыденное, вроде уроков английского. Затяжка сигареты или бряцанье простеньких аккордов на гитаре вызывали в нем больше эмоций. Со стороны это не было заметно – но Эдик хорошо помнил, каким счастливым и нежным может быть лицо Валеры, когда ему действительно хорошо.
Они выросли под два метра, и весной обоим стукнет восемнадцать. Эду – когда еще не полностью растает грязно-серый лед у дорог, Валере – перед экзаменами, когда малолетки будут искать пятилистники в гроздьях сирени.
Ирме стоило верить, о, Эдик всегда говорил, что одна такая девчонка мудрее десяти парней... Она не бросала слов на ветер. Эдик отхлебнул пива, задумчиво захрустел орешками. Она считает, что Валера влюбился... Вполне логичный вопрос напрашивается – в кого же?..
***
Стиснув зубами уголок подушки, замер, борясь с желанием мягко, сладко, протяжно застонать. Задержал дыхание – пока предельно явственно не ощутил тяжелые удары сердца. Шумно, чуть не захлебнувшись, втянул густой воздух: валерьянка на тумбочке матери, вареное мясо и лук на кухне, что-то спиртное в соседней комнате. Сквозь узорчатое стекло двери – голубой свет телевизора: мать смотрит "Барас"Барас" - литовское реалити-шоу". Хорошо.
Дыхание успокаивалось. К влажной спине прилипла простыня, кожа медленно остывала; не простыть бы, - подумал и завернулся в одеяло.
Тело расслаблялось. Слегка подрагивало, снова и снова всплывали в голове красочные образы. Узкая полоска тела между ремнем и облегающей маечкой... Движения, от которых натягивается ткань брюк... Влюбленные взгляды девчонок, от которых в горле клокочет ревность... Взмах влажными от пота волосами цвета воронова крыла... Острое желание сжать в объятиях, впиться в губы, до стонов терзать, теребить, покусывать...
Кайфа или боли было больше в этом оргазме – Валера не знал.
- Где ты, - беззвучно шевельнулись губы, - с кем ты...
Опять вспоминал вчерашний вечер... В актовом зале ревели колонки. Глухие удары ритма отдавались в ногах, и Ему, кажется, с трудом удавалось стоять спокойно. Музыка пульсировала в Нем, тянула – туда, в толпу, где бурлят подростковые гормоны, где девочки в коротеньких юбочках двигаются пленительно и легко, а пацаны исподтишка поедают их глазами... Школьная дискотека. Пульс стробоскопа. Пестрые зайчики бэйбистаров. Романтичные звездочки, рассыпающиеся по полу от зеркального шара. Их мир.
Дежурство во время дискотеки учителя считают пыткой. Их можно понять. Это пытка – невозможность слиться с восхитительным жарким дыханием танца, стоя совсем рядом, за стеной... Ученики выныривают из пестрой тьмы вспотевшие и раскрасневшиеся, бегают в классы за дезодорантами и лимонадами, прикольно смотрясь в своих коротеньких маечках и топах рядом с одевшимися по погоде учителями, и вновь скрываются в ритмичном безумии. И глаза их блестят, а завучи мучительно смотрят на часы.
Он дежурил – чуть в стороне от других, чуть ближе к сердцу света и звука, мысленно шепча слова песен. Танцпол звал, как наркотик. Валера следил из темноты, из эйфории – все время лицом к двери. Беззвучно звал: иди сюда, иди ко мне, ты ведь хочешь, я знаю... О, он хотел. Он выдержал час; потом нарочито-небрежным шагом вошел в пеструю темноту.
Господи, какое тело он прячет под просторными свитерами...
Господи, какие взгляды он прячет под стеклами очков...
Господи, какие танцы он прячет под обычной скованностью движений...
Господи, какие еще тайны он прячет под маской учителя?..Части 4 - 6 находятся
здесь:http://www.diary.ru/~multifandom/p44523538.htm#183414852Части 7 - 9 находятся
здесь:Части 10 - 12 находятся
здесь:ТВС.
Примечания к частям 1-3
читать дальше
"Akropolis" - Акрополис / Акрополь - торгово-развлекательный центр
Шмэц – ŠMC – Šiuolaikinio meno centras – Центр Современного Искусства
Pieno Baras – Молочный бар – кафе в Вильнюсе на Ратушной площади
Malonu žiūrėt - Приятно посмотреть
"Акрополь", "Европа" – торговые центры
МэнсФактори – гей-клуб в Вильнюсе
Марийос жяме – Земля Марии, ака Литва
"Барас" - литовское реалити-шоу
Примечания к частям 4 - 6
читать дальше
ВУ – Вильнюсский Государственный Университет
"Норфа" - торговая сеть, одна из самых дешевых и с соответственного качества продукциейПримечания к частям 7 - 9
читать дальше
Лабас (от лит. «labas» - привет) – разг. пренебр. литовец (в стиле «хохол», «москаль», «пшек» и т.п.)
@темы:
Romance,
NC-17,
Ориджинал
-
-
15.06.2008 в 17:53Питая слабость к школьному слэшу не могла не прочитать... и пожалела, что не прочитала раньше. Потому что в далеком)) 2005 была еще история про Джекки той же Citrina. И было светло и радостно. Замечательный автор...
Школьный слэш, имхо, сложный жанр. Потому что нужно и детскую психологию изобразить, и знать реалии с той, учительской стороны, и все всё знают и поэтому придирчивы и разборчивы - читатели. И как тут не перейти на детскую литературу? Ведь так мало серьезных (или детских книг в понимании Льюиса) историй о детях.
А в этом тексте - удивительно все, правдиво: и литовские реалии, и характеры, и язык. Я верю в этих героев и логичность их поступков. Только... как эти шестеро взрослых-новичков оказались в школе? Как и почему они так повзрослели? У меня первой мыслей было: "А казачки-то не засланные ли?"
И закольцовки - маска учителя, танцы, пробуждение. Такой лейтмотив. Фактически ведь учитель учит жить двойной жизнью: есть правильное и признаваемое и есть настоящее, скрытое и оттого более сладкое. И все повторяется, повторяется. На каком вите спирали они догонят друг друга?
И мне кажется, или это не весь текст? Потому что если весь - то жаль...
Потому что непонятна и основная линия сюжетная, и история Макса-Сказочника...
-
-
15.06.2008 в 17:56-
-
15.06.2008 в 19:43уже читаю остальные на авторском сайте)). Спасибо, что напомнили о замечательном авторе и ее библиотеке)))
-
-
15.06.2008 в 19:55-
-
15.06.2008 в 22:18Спасибо за отзыв!
Насчет засланных казачков - я официально заявляю, что это факт моей личной биографии. Мою школу закрыли (именно по тем причинам, что упоминаются в тексте), и мы с друзьями перешли всей компанией - нас, новичков, в одном классе было десять человек (и еще куча народу по параллельным), треть класса. Правда, это был одиннадцатый, не двенадцатый.
Suum_cuique
Возможно, стоит делать пометку "продолжение следует" в текстах, которые выкладываются частями? Чтобы не путать читателей.
-
-
15.06.2008 в 23:26м.пр,)))) твой иИзбранный,копаюсь в твоем дайри, ищу ссылки на фики..Где?)))
Арт твой я видела. Проникнулась давно)
Не смогу уснуть, недочитав этот рассказ(или оно-повесть? Роман? все равно хочу)) )
-
-
15.06.2008 в 23:43Все тексты, которые я могу предложить на данный момент - у меня на сайте, раздел Тексты и соответственно Цитрина. Параллель (полностью) - здесь.
Спокойной ночи))))
-
-
18.06.2008 в 19:13Позже Паша так и не смог вспомнить, в какой именно момент он подписался на эту авантюру.
"Великолепная шестерка", усевшись на парты, наперебой рассказывала о неком знаменательном событии – по крайней мере, столько он смог уловить из их басовитого хора. Он был привычен к галдящим оравам, но обычно это бывали младшеклассники; здесь же отказывала даже учительская выдержка. Минут через пять они немного угомонились, и Паша заставил рассказать все по порядку.
- Сегодня на английском приходит Климко... – начал Эдик.
"Великолепная шестерка" издала тяжкий вздох и театрально закатила глаза.
- ...приходит, и говорит: будет конкурс Мисс Школы, выбирайте от класса претендентку, - попытался продолжить он и немедленно был перебит:
- Конкурс между одиннадцатыми и двенадцатыми, всего восемь девчонок получается, а в одиннадцатой параллели таакие кобылки, каждая – королева...
Валера, не церемонясь, накрыл лучшего друга курткой и слегка придушил, возвращая Эду право повествования.
- Мы, естесственно, смотрим на Ирму.
"Естессно!", - хором подтвердили Валера и Никиш; из-под куртки донеслось одобрительное мычание. Ирма вежливо улыбнулась в ответ, стараясь казаться равнодушной, но в глубине души, конечно, была довольна.
- Тут Ирма встает и говорит... Скажи!
- Я встаю и говорю, "королевой будет Полина."
- Что тут началось!..
Под курткой приглушенно захихикали. Валера, изображая задумчивость и трогательную нежность во взгляде, баюкал Муховскую голову; завернутая в пеструю кожанку, последняя напоминала баскетбольный мяч. Эдик размахивал руками:
- Мы - все - в шоке!..
- ...Почему не Ирма?
- ...Смильгина побелела...
- ...Катька с Аленкой вскочили, стали права качать...
- ...Мух у меня спрашивает – а Полина это кто?.. Я ему – да Смильгина, придурок...
- ...она сидит, глаза поднять боится... Королева, блин...
- Тут!!! встает Сказочник, сразу тишина гробовая...
Макс отвесил полный достоинства поклон. Мух под курткой, разойдясь, начал петь песни явно нецензурного содержания.
- ...и говорит – я решение Ирмы поддерживаю.
- Смильгина – в краску!!!
- Катька с Аленкой выбежали из класса!!!
- Поолный погром!!! Английский сорван!!!
- ...Катька вернулась через пару минут, говорит, я с вами...
- ...А вы с нами?!
- Павел Петрович, вы с нами?!
- Поможете с танцевальным конкурсом?!
Он обещал помочь, конечно. Ирма никому не дала вздохнуть: Сказочник, текст приветствия с тебя! Никиш, обучишь девушку актерскому мастерству и подберешь что-нибудь драматическое! Эдик, с тебя английский – твоя пассия в этом деле шарит... не важно, что не твоя, потерпишь ради общего дела...
И все завертелось, закрутилось, день за днем, и потом вдруг оказалось, что он не просто согласился подучить свою ученицу танцевать, но выступает с ней вместе... И было поздно отступаться: после уроков пунцовая от такого к себе внимания Смильгина стояла в его кабинете и прижимала к груди переливчато-алый шелк, с каждым днем все более походивший на платье, а вокруг суетились Ирма и Катька. Делать нечего – Паша одалживал маленький магнитофончик у завхоза и брал ключи от актового зала. В его руках Смильгина – серый свитерок, старомодная заколка на пшеничных волосах – стеснялась, боялась, зажималась... Он приручал ее. Распускал ей волосы. Шептал на ушко – ты можешь. Просто расслабься, слушай музыку. Она кивала, смотрела большими детскими глазами – доверчивая, как зверек. И с каждым разом, кажется, становилась чуть смелей. Аккорды выбранной им песни уже въелись в сознание; Ирма велела сделать горячее шоу, едва ли не грязные танцы, и самое удивительное – кажется, в этой тихой девочке с глазами олененка действительно прятался тот самый запал, который позволяет зажигать публику... Паша начинал серьезно бояться Ирму: она видела людей слишком глубоко.
Неделя промелькнула как не бывало. День за днем, вечер за вечером... Команда поддержки допоздна засиживалась в школе, жизнь бурлила. В ней ощущались незримые подводные течения. Менялся Артем, вдруг ни с того ни с сего прибившийся к ним, неразлучный с гитарой; менялась Катька, слушавшая его задумчивое бряцанье по струнам. Менялся Эдик, снова и снова убеждаясь, что первое впечатление обманчиво; менялась Смильгина, открываясь перед ними и поражая все больше: робким голосом цитируя Хайдегера, Канта и Камю, осмелевшим – споря со Сказочником о статье Сартра. Менялся Сказочник, слыша многие свои мысли из уст девушки, которую он долгое время считал пустышкой.
А Валера был рассеянным и совершенно непохожим на себя, будто что-то сложное пытался понять и никак не мог. Он приходил на их репетиции, сидел и молчал; когда заканчивали, вставал и со всеми уходил. Друзья ничего не спрашивали – не то знали что-то, не то слишком забегались, чтобы заметить. Паша смотрел на него, танцуя со Смильгиной, иногда ловил ответный взгляд: тоскливый, будто просящий. И однажды не выдержал, спросил: у тебя все в порядке? Валера помотал головой: поговорить бы... Они остались после репетиции в кабинете, только вдвоем в желтоватом уюте электрических ламп.
- Мне нравится один человек, и, по-моему, я этому человеку тоже нравлюсь... Но я не уверен, как мне узнать?..
Чуть кольнуло в сердце. Ревность? – чушь какая. Нарочито беззаботно:
- Почему бы тебе просто не спросить? Самое страшное, что может случиться – она просто скажет тебе "нет".
Валера вздохнул, поудобнее устроился на парте. Старательно отвел взгляд, ища что-то в сгустившихся сумерках за окном.
- Если бы все было так просто...
- Что сложного? – улыбнулся Паша.
- Мне нельзя ошибиться.
Юность, юность... как они все усложняют. Красивый, здоровый парень, высокий, плечистый, да любая девчонка... да что там – девчонка... Паша рассмеялся:
- Ну кто тебе откажет?
- А вы бы не отказали? – отозвался он тихо. Паша поперхнулся смехом, застыл:
- Что?..
Поднял голову – и отвернулся, не выдержав взгляд весом в могильную плиту. Опустил глаза, обнял себя – только пальцы из-под мышек... И вдруг на них, на этих пальцах – легкое прикосновение, от которого вся кровь разом перетекла из головы в главную эрогенную зону. Только осмелевший шепот, все ближе -
- Ты бы мне не отказал... Скажи...
И некогда думать над словами, лишь бы совладать с волной жара, захлестнувшей все внутри... Они пришли сами – стандартные отговорки, глупые и пустые, - и Паша уже повернулся было к нему, чтобы сказать, сказать... Но Валерка был перед ним, и его нахальные губы сделали мысли ненужными.
В голове зашумело, будто выпил шампанского с аспирином. Или конского возбудителя. Прежде, чем вернулась способность адекватно реагировать, он ответил на поцелуй – яростно, страстно, жадно, будто год прожил на необитаемом острове, где кроме коз и поговорить-то не с кем.
Валерка... властный язык, торопливые, голодные губы...
Реальность возвращалась слоями. Поцелуй. Сказочные ощущения. Обалденный парень. Свет. Парты. Класс. Нескрываемая в тонких брюках эрекция. Ученик и учитель... черт!!!
Он вскочил, с грохотом роняя стул; шаг, другой – подальше... Нервные пальцы впились в подоконник. Тут же Валера был рядом, попытался ласково обнять - Паша вырвался. Горький вопрос в спину –
- Почему?!
Дрожали плечи.
- Почему? У тебя кто-то есть?
- Дело не в этом, - ответил, на секунду споткнувшись и не желая ни правды, ни лжи.
Шаг ближе: тепло чувствуется спиной.
- А в чем же? – тише, мягче...
- В том, что я учитель, а ты мой ученик. И мне о тебе даже думать нельзя... так.
Слишком близко, тепло, хочется растаять, хочется, нельзя...
Кипятком по нервам – с хрустом дернулась дверь: Ирма. Одарила взглядом – будто полчерепа спилила.
- Я невовремя?.. – деликатная, как поручик Ржевский. Собрать волю в кулак, чтобы голос не дрожал:
- Все в порядке, мы уже идем. Валера, давай поговорим об этом когда-нибудь позже.
- Когда? – от затаенной хищности в этом голосе – мурашки по спине. И почти срываясь на истерику –
- Когда тебе будет восемнадцать. Когда ты закончишь школу. Не знаю!..
-
-
18.06.2008 в 19:14Она очень, очень не любила осень. За то тянуще-ноющее ожидание, которое она несла в себе, за предчувствие холодов и монохромных пейзажей. Они приходили вслед за феерией красок, будто незримые хулиганы разом выбивали все лампочки светофора – сначала зеленый, и потом, одновременно, красный и желтый. Осень была похожа на зубную боль. Так было всегда: стоило лишь подумать о грядущих морозах, и тело будто сводило судорогой. Оно ловило любые солнечные лучи – хватало их в охапку дрожащими пальцами и пыталось задержать еще хоть ненадолго... Однако зима неумолимо приближалась, и Ольга вздыхала с облегчением, когда земля укрывалась снегом: ожидание бывало более мучительным, нежели холод.
За окном было солнце. Узкие лучи пробивались сквозь желтые с рыжими прожилками листья каштана, замирали на щеках. Ольга закрыла глаза. Хотелось застыть так, надолго, тихо пить последнее тепло, ласкаться с солнечными зайчиками, но впереди ждали еще два вскрытия, а морг не любит томно-лиричных девиц.
Подул ветер; сорвал желтую каштановую пятерню, залепил оплеуху грязной луже. Пробежала рябь, разбив отражение бывшей казармы. Иногда Ольге мерещились солдаты на плацу... она тогда подолгу стояла у окна в коридоре, вонзив взгляд в трещины на асфальте. Обняв себя руками, скрывала дрожь – вдруг коллеги выйдут покурить.
В девяносто первом она уже училась на медицинском...
Запустение и тишина Северного Городка всегда заражали покоем. Просто иногда этого было недостаточно. Не спасало солнце, не работало самовнушение. Глупая старая память... Ольга глянула на часы: урок, наверняка... Помедлив, выудила мобильник из бездонных карманов джинсов, больше походивших на рейверские ленары, погладила пальцем стершиеся клавиши. Медленно, будто пытаясь тянуть время, сняла блок, нашла нужный номер, надолго застыла над кнопкой "Позвонить".
Двойные окна, дохлые мухи в промежутке между стеклами. Кривой ухмылкой – трещина: ехидная, циничная, в самый раз для коридора морга. Подоконник в грязно-серых разводах. Окурки в банке из-под кофе.
Не сердись... Ты мне нужна.
Экранчик снова вспыхнул, по коридору метнулась тонкая трель звонка; от неожиданности Ольга чуть не выронила телефон.
- У тебя все нормально? Мне тяжело на душе, будто с тобой что-то случилось... Оля, ты меня слышишь?..
Обычно Ольга, смеясь, ответила бы в своей циничной манере – "А ты всегда звонишь патологоанатому, когда у тебя на душе неспокойно?.." Но отчего-то слиплись ресницы, и она тихонько сказала:
- Я тебя очень люблю.
Улыбалось солнце сквозь два пыльных стекла.
***
Фонарик прощально помигал и потух. Откуда бы выкроить пару литов на батарейки, чтобы родители не особо заметили?
Полина высунула голову из-под одеяла. Было тихо и прохладно, голова чуть закружилась от кислорода. Сестренка – ну за что ты мне, такое наказание? - тихо спала: не заложит. Спрятав под подушку фонарик и томик Кафки, девушка наконец улеглась.
Три часа ночи. Завтра контрольная по математике. Очередная семерка... Проницательные глаза классной: Полина, мне кажется, ты способна на большее, но что-то не дает тебе сосредоточиться... Еще бы. Хронический недосып, испорченные ночным чтением глаза. Но как же без книг?..
Обычно Полина засыпала сразу, едва сомкнув опухшие веки. Сегодня сон не шел. В голову лезли мысли – завтра последняя репетиция, а послезавтра...
Послезавтра будет сцена. Будут платье, микрофон и зрители. Полина немного застесняется, но вспомнит наставления Никиты и все сделает правильно. Не забудет текстов, улыбнется публике... Ее голос утонет в овациях. Так будет. Так будет. Ирма сказала – так будет.
Господи, пожалуйста, пусть эта сказка не заканчивается...
Потом – самое сложное, самое сладкое. Павел Петрович обнимет ее за талию, возьмет за руку, теплым шепотом разольет эйфорию:
- Ты великолепна... Мы им покажем, правда?
Он снимет очки, сразу станет беззащитным и очень красивым. Поведет ее на сцену, и все будет идеально... Поддержит, не даст оступиться, улыбнется серыми глазами. Прижаться, отдалиться, и снова щека к щеке... Провести ладонью в сантиметре от его лица, убежать... Он догонит, закружит... Забросить ногу на его бедро – как она стеснялась на репетициях! как он улыбался, сам немного смущаясь, как мягко уговаривал... – и откинуться, ощутить его ладонь, скользящую по шелку... Это как любовь, сказал он, ты должна мне доверять. И слушать музыку. Все время слушать.
Ирма, как благодарить тебя за все это...
Потом придут выходные, и вернется старая жизнь. Подъем в четыре утра, базар, жидкий кофе в пластиковых стаканчиках, коллеги-торгаши. Как она ненавидела это! К горлу подкатил ком. Нежданные слезы успокоили боль в глазах. Не думай, не думай, не думай... И забудь ты про ВУВУ – Вильнюсский Государственный Университет, куда тебе учиться, на базаре стоишь... Так надо. Родителям надо помогать. Оксанку растить... ведь девчонка смышленая, может, выучится, человеком станет...
...И придет понедельник – школьная рутина. Кафка под подушкой. Тяжелые веки. Вторник, среда, четверг, пятница. Что изменится, если вдруг, каким-то чудом, ты станешь Королевой?..
-
-
18.06.2008 в 19:16Школа как-то притихла. Медленно сгустились сумерки в коридорах, на дверные ручки лег отблеск фонарей за окнами. В актовом зале горел свет. Тестировали микрофоны. У сцены прогуливалась Жанна из двенадцатого Ц, завоевывая первую дозу зрительских симпатий искрометным юмором и интеллектом. Интеллект распирал декольте.
В кабинете рисования творился закулисный кошмар. Паша застыл на пороге:
- Ирма, что за готику ты здесь развела?..
Учителя громко и радостно поприветствовали из-под слоя грима. Судя по голосам – Эдик, Никиш, Валера и Сказочник. Парней было не узнать. Кожаные брюки, красные и черные кружева, ошейники и цепи, боди-арт... Паша сглотнул. Мысли приняли нехорошее направление.
Ирма, красившая в черный цвет губы Эдика, горделиво выпрямилась:
- Мы с Гайдуковой рук не покладали... Это будет фэшн-коллекция на конкурс талантов.
Катька помахала рукой откуда-то из-под парты: шнуровала на Валере брюки. Не особенно стягивала. Вся нога эротично виднелась в разрезе, от ботинок до бедра...
- Никиш выбил нам последний номер, - сказал Эдик своими черными губами. Никита лучезарно улыбнулся:
- Последний всегда лучше всех запоминается. Пришлось флиртовать с Климко...
В углу Артем наигрывал что-то дворовое; Полина с головой ушла в листы с текстами. Не хватало только Ильи.
- Вот бы вас тоже в кожу одеть, - вздохнула Ирма, окинув Пашу оценивающим взглядом, - Жаль, нету. Не подумала я раньше...
Паша откликнулся, еще не успев в полной мере оценить последствия своих слов:
- Почему нету? Есть...
Лицо Ирмы стало хищным и безжалостным. Паша глянул на часы.
- Я вернусь через двадцать минут. Танец все равно последний конкурс, так что в любом случае успею.
Успел он к началу. На сцене зачитывала свое приветствие жизнерадостная блондинка Анжелка. Паша пробрался в подсобку за кулисами, выделенную под гримерку; там пахло сигаретами. При виде Паши "великолепная шестерка" разом затихла.
- Палпетрович, ну вы даете... – протянула Ирма, не скрывая восторга.
Паша на себя в зеркало смотреть не хотел. Он и так знал, что отсвет прожектора рельефно обрисовывает каждую складочку лакированной кожи, вызывая слюноотделение у всех ценителей мужского тела. Эту мысль, равно как и паническое "какого черта я делаю?!", он всю обратную дорогу давил в себе.
Из состояния сосредоточенной задумчивости уже в школьном коридоре Пашу вывел весьма ощутимый щипок за зад. Над ухом раздался прокуренный ломающийся фальцет:
- Мужчиина, что вы делаете сегодня вечером?
Паша обернулся и замер в шоке. Перед ним стояло существо в мини-юбке и блестящей кофточке с чудовищным бюстом, в колготках на явно лохматых ногах, в парике и шляпке.
От неожиданности Паша шепотом, но явно матерно ругнулся. Существо закатило глазищи в кошмарном макияже, подозрительно напоминающем гуашь. Потом шмякнуло Пашу веером по отвисшей челюсти и пошуровало за кулисы, похабнейше виляя бедрами. Учитель едва сдержал желание расхохотаться. А еще говорят, Литва – самая нетолерантная к секс-меньшинствам страна в Европе!
Фигура смелого создания как-то отдаленно напоминало приколиста Илью.
О человеческом коварстве и каверзности спиртных напитков
...Параллельными тропами
Мы дошли до седины.
Над немыми окопами –
Перекрестки тишины.
Взгляд Железного Феликса.
Эхо умершей страны.
Хитрость гибели Феникса.
Эпидемия войны...
Слова просачивались сквозь уши, не оставляя смысла. Чувственный голос Сказочника терялся где-то внутри головы. Эхом.
...Когда Эдик сфокусировал взгляд на часах, было уже сильно заполночь. Веселье поутихло. События минувшего вечера мелькали в голове каруселью: Эдик был редкостно пьян.
Смильгину выбрали Мисс Школы. Пунцовая и зареванная, она обнимала их всех на сцене, даже Палпетровича в щечку поцеловала. Мух, устроивший шоу трансвеститов, завоевал приз зрительских симпатий. На его веснушчатой физиономии еще заметна была недосмытая гуашь. В ближайшие лет сто Эдик намеревался нещадно по этому поводу прикалываться.
Потом гуляли. Испорченной пластинкой крутилась в голове реплика Дини: "Е-мое, у Смильгиной есть ноги!" и не менее пораженный ответ Никиша – "У Смильгиной есть грудь!" И ведь верно – такое сокровище три месяца под боком училось, кто ж знал?
Около часа орали и бесились в актовом зале, пока не встал ребром насущный вопрос – и куда же теперь?.. Учителя настойчиво гнали по домам, но событие было достойно того, чтобы его отметили подобающим образом... и как-то вышло так, что через десять минут Палпетрович открывал двери своей квартиры.
Потом было вино. Пили кто из стакана, кто из кружки, а кто из пиалы – у одинокого холостяка на всю ораву бокалов не хватало. Праздновать притащились все кому не лень. Артем, неразлучный с исписанной маркером гитарой, Диня, вовсю ухлестывающий за Смильгиной, вроде помирившиеся Катька с Аленкой, ну и конечно "великолепная шестерка"... В небольшой комнате было не продохнуть, но никто не жаловался.
Какими ветрами сюда занесло Алену, Эдик не знал. Не любил он эту белобрысую. Теория быстро появилась: ну как же, конец триместра, надо десятку зарабатывать... Аленка, в юбчонке и пиджачке кошмарно розового цвета, откровенно строила глазки учителю. Тот – вот она, профессиональная этика! – обращал на нее ровно столько внимания, сколько требует вежливость.
-
-
18.06.2008 в 19:18Решительно поднявшись – аж в глазах потемнело – Эдик дал команду:
- По коням...
Тут же всё зашевелилось, пробуждаясь и кряхтя. В коридор выходили, щурясь от непривычно яркого света. Все как один – слегка помятые, сонные, чуть пошатывающиеся. Валера просыпаться явно не собирался, как его ни тормошили. "Это когда ж он успел так надраться?" - раздраженно бросила Ирма. Друзья растерянно смотрели на спящего, друг на друга; будь это у любого из них дома, Валеру оставили бы досыпать, но как к такому предложению отнесется Павел Петрович, чьим гостеприимством и так нагло попользовались?..
К счастью, любимый учитель и тут не подвел. Вздохнул, пожал плечами, махнул рукой: ну пусть проспится, что ж теперь... Не тащить же его, в самом деле, домой без пульса. На том и порешили. И только вечером следующего дня, окончательно протрезвев, Эдик стал себя ругать: вспомнил, что диван у Палпетровича одноместный.
Неудобно получилось...
***
Стараясь не особенно греметь стаканами – в комнате было слышно – Паша мыл посуду, что осталась после вечеринки. В голове была приятная неразбериха. Спать не хотелось – и хорошо, потому что диван все равно был занят.
Вспомнилась Полина, чертенята в ее глазах – когда танцевали. Восторженное лицо Ромы, школьного президента: "Ну вы дали!.. Ну, стрип-дэнс!!!" Вспомнились парни в красном и черном. Эротичные и динамичные, как настоящие модели... Сказочник с его холеными мушкетерскими усиками, распустивший черные волосы – до плеч, и ведь никогда не замечал раньше... Никиш с игривыми челочками, по-кошачьи пластичный, вызвавший визг всех девчонок зала... Бицепсы Эдика... И Валера, с его самодовольной улыбкой и пронзительным взглядом – почему, почему хочется смотреть в ответ, не отводя глаз...
...От чужого тепла закружилась голова. Паша уронил в раковину стакан, суетливо поднял, звонко стукнул о соседний; руки неловко тряслись. Валера стоял за спиной, не касаясь его, но от ощущения горячего мужского тела так близко, так страшно близко, сердце забилось быстрее. Тепло ласкало спину, просачивалось внутрь, сладко растекалось по венам. Ладони, уверенно опершиеся на столешницу: левая слева, почти касаясь Пашиного локтя, правая справа... загнав в угол, почти обняв, почти...
Гнать эти мысли. Он просто с трудом держится на ногах.
- Я думал, ты до утра проспишь бревном.
- А я не спал, - послышался вкрадчивый голос.
В плечо уткнулся подбородок; по спине побежали мурашки, следом – горячая волна. Руки затряслись так очевидно, что Паша закрутил кран и судорожно вцепился в полотенце.
- Согласись, сыграно было убедительно. Никиш бы обзавидовался.
Валера говорил тихо – это завораживало и слегка пугало. Не в силах быть так близко к нему, Паша мягко высвободился из кольца рук. Отдалить хоть на шаг, хоть на два... Впрочем, передышка была недолгой: Валера подошел почти вплотную, вынуждая упираться в край стола, отстраняться, пока это не стало уже более чем очевидным. Их разделяло одно дыхание, и дальше отступать было уже некуда: Паша разве что еще не лежал на столе.
- Ты не хочешь узнать, зачем я остался?
Валера нависал над ним, но не касался. Пока. Вкупе с нахальной улыбкой это производило странное впечатление: не то осторожности, не то робости... Тепло его тела кружило голову сильнее, чем могли бы прикосновения. Все было ясно и без слов, но Паша отказывался верить... в тусклом свете кухонной лампочки все это происходит потому, что Валера его хочет.
- Нет, - хрипло ответил Паша, впиваясь ногтями в край столешницы, чтобы все же не лечь на спину.
Что за идиотизм... Как, почему... Его – опытного, искушенного – профессионально соблазняет подросток! Пусть даже рядом с изящным невысоким Пашей он выглядит... вполне мужественно...
- Это может слишком далеко зайти, - шепнул учитель.
- Сантиметров шестнадцать, максимум, - невозмутимо ответил ученик, и у Паши слегка потемнело в глазах.
По напряженным костяшкам скользнули пальцы Валеры. Бросило в жар. Разлилась тягучая сладость по венам, оставляя только одну мысль – сдаться, отдаться, расслабиться, позволить ему принимать решения... Шепнул:
- Валера, не надо... – но это был тот тип "нет", который звучит как "да", и Валера не стал раздумывать.
Одна рука обвилась вокруг талии учителя, вторая зарылась в волосы. Тихое, сдерживаемое дыхание – на шее, под ухом; щекой к щеке, потом глаза в глаза, ладонь спустилась на грудь, ниже, забралась под майку... и от "Валера, не надо!" осталось только полное желания "Валера..."
Понадобилась секунда, чтобы поймать Валеркину ладонь и мягко переместить туда, где топорщились брюки, - он замер, будто на секунду оробев, но руку не отдернул, осторожно гладя живое, горячее, напряженное до боли... глядя в глаза, только в глаза...
Медленно и осторожно Паша потянулся к нему, и с новым всплеском безумия встретились губы.
Так началась их ночь.
***
Серое утро, тишина. Покой и тепло, дыхание на коже, чужое сердце под ладонью.
Валера.
Замерев, Паша расширенными глазами смотрел на деяние рук своих. Ладно, рук и губ, стоит ли уточнять… Валера спал рядом, спокойный, умиротворенный, - склонив русую голову учителю на плечо. Ровно дышал, улыбался по-детски…
Пашу затрясло.
Свесив руку с дивана, он нашарил телефон.
- Ты в курсе, сколько времени?.. - ответила заспанным голосом Алечка.
Паша возблагодарил всех известных богов, что у нее чуткий сон: субботним утром после ночи по клубам разбудить нормального человека просто невозможно.
- Аля, ты мне сейчас очень нужна. Я сделал колоссальную глупость…
Голос в трубке мгновенно стал серьезным и проснувшимся.
- Что случилось?
Милая, добрая Алечка. Заботливая, разумная девочка, которая предупреждала – не сходись слишком близко с ними, должна быть дистанция, не испытывай судьбу и свои нервы…
- Случилось то, что обалденно красивый голый парень лежит сейчас рядом со мной, и что мне теперь делать – я даже не представляю!
- Тебе что, нужен совет, что делать с голым мужиком? – серебристо засмеялась она.
- Аля, не смешно. Я спал со своим учеником...
Рядом заворочался Валера, что-то промурлыкал во сне. Сильными вкачанными руками –лучший баскетболист в классе – обнял, прижал к себе, как любимую игрушку.
- О… ого… - протянула Алечка, и Паша представил, как вытянулось ее лицо.
Вчерашнее состояние волшебного сна выветрилось вместе с алкоголем. Сейчас Валерка проснется, осознает где он и с кем, вспомнит, что они тут вчера творили… То, что с Пашей делали его ласковые руки, еще можно представить игрой – предосудительной, но все же еще в рамках пьяных выходок. То, что делал Паша, называется "развращение несовершеннолетних". Он лишь благодарил небеса, что в своем безумии не зашел слишком далеко.
- Готовь свою задницу к бенефису, Петрович, это статья, - сонно, но по обыкновению злорадно сказала трубка Ольгиным голосом, и тут же размеренно запищали гудки.
На грудь легла взъерошенная Валеркина голова:
- Паша, давай еще полчасика поспим, а?
Серое утро. Валера снова дремал. Паша осторожно вылез из-под простыни, стараясь не потревожить его. На кухне среди вчерашнего бардака обнаружились чьи-то сигареты, и он успел скурить три, прежде чем унялась дрожь в пальцах.
***
Мелкими шажками в утро шла королева. В мешке с логотипом "Норфы"Норфа" - торговая сеть, одна из самых дешевых и с соответственного качества продукцией" несла свою корону. Ветер дул в спину, недружелюбно отваживая от чужой улицы. На припухшие от бессонной ночи веки комочками осыпался вчерашний макияж, над которым Катя хлопотала не меньше получаса. На губах был остаток улыбки: смазанный, как косметика.
Полина впервые в свои восемнадцать не ночевала дома.
Ждали скандал, истерики, слезы. Думать об этом, конечно, не хотелось. Маму всегда можно было успокоить сумочкой Bulaggi и подарочным купоном скидок на косметические процедуры, благо, у конкурса были щедрые спонсоры. Папа успокоится сам, не может же он сердиться вечно. Оксанка два дня не будет разговаривать, бешено завидуя титулу Мисс Школы, потом стащит из шкафа корону – белый венок – и будет часами кривляться у зеркала в ванной.
А что на базар не поехала, так ведь есть отговорка – праздновали. Так что никому не придется врать.
Праздновать было почти не больно. Диня был опытным. Слишком опытным, чтобы можно было ждать продолжения отношений... Он хотел королеву, он получил королеву, королева может уходить.
И королева ушла, в сиреневом свитерке и школьных брюках, в прохудившихся ботинках моды позапрошлого сезона и с короной в мешке. Было даже не больно. Ни телу, ни душе. Только почему-то терпким вкусом незрелой вишни потянуло внутри, будто после самой сладкой победы Мисс совершила самую дурацкую ошибку в своей жизни...
-
-
18.06.2008 в 19:18Утром в понедельник Паша сидел за столом на кухне и серьезно подумывал о том, чтобы не пойти на работу. Однако это было мелко. Он выпил кофе, нацепил до смерти надоевшие брюки, с минуту постоял перед зеркалом, принимая невозмутимый вид. Вскоре под ботинками уже хрустел снег.
В голове, как и все воскресенье, был полный бардак. Что происходит? Почему? В субботу пришлось позвонить Лукасу и в очередной раз отложить встречу. Быть сейчас с кем-то казалось... неправильным. Воскресенье прошло бездарно – Паша полдня провалялся в постели, потом бесцельно бродил по квартире и ничего в этой жизни не понимал.
Урок в двенадцатом Б был самым капитальным провалом всей жизни, не считая Пашиного первого и единственного гетеросексуального опыта. Взгляд Валеры, явно бывшего где-то очень далеко, зафиксировался на учительских губах. Паша очень четко мог себе представить, о чем он при этом думал... нет - вспоминал, о ужас! и со всей своей учительской выдержкой то бледнел, то краснел, пока в затянувшейся паузе голос Ирмы не спросил вкрадчиво:
- Павел Петрович, вам нехорошо?
Он махнул рукой. Подумав, попросил не буянить и вышел из кабинета. Ему срочно нужна была сигарета. И еще было бы неплохо холодный душ, но с этим, увы, пришлось повременить.
***
Когда Валера с порога помахал видеокассетой в потрепанной коробке, Эд только скептически изогнул бровь. Зря. Порнуха оказалась отменная: с любимой Эрикой Элениак, звездой влажных снов Эдиковской юности. В спортивных штанах стояло колом. Не стесняясь Валеры – да ладно, впервой ли? – сунул руку под резинку...
Валера резко потерял интерес к фильму. Смотрел, не пряча взгляда, как медленно и плавно двигается рука под натянутой тканью. Долго. Потом резче и очевиднее... Потом – Эдик даже не заметил, когда – в недрах тренингов их пальцы встретились... С экрана чарующе смотрела Эрика, даря свою чудесную печальную улыбку, в начале девяностых еще не испорченную Голливудом. Потом был прохладный воздух, Валерка склонил голову и...
Две секунды спустя Эдик был на другом конце дивана. Языком... Придурок...
Приехали.
Так яростно Эд не матерился с восьмого класса, когда в стычке с верзилой из десятого надо было показать свою вусмерть крутость. Отчаянно – вдруг начав неотвратимо осознавать то, чего раньше не хотелось видеть... То, что было три года назад – не прошло. Валерка, друг, брат, не вырос из этой дури, как из первых панковски-драных джинсов – тех, которые терли кирпичом, добиваясь модной затасканности...
Валера не спорил. Не слушал даже. Свернулся на краю дивана, опустил голову на подлокотник. На экране Эрика медленно стаскивала белые чулки. Все стало похоже на дешевый фарс. Желание засветить Валерке сочный бланш под левый глаз как-то поблекло. Было удивительно больно внутри. Как если бы Валерка опять сказал, что его новая сестричка родилась мертвой, или что отец в рейсе перевернулся на своей фуре...
Эдик нажал на паузу. Придвинулся ближе, потряс за плечо:
- Ну чего ты... что с тобой происходит?
Тот выпрямился, ровным голосом произнес:
- Эд, извини. У меня крыша едет.
И в наступившей тишине повисло желание выговориться. Тут же стушевалось –
- Если я кому-нибудь расскажу, ему будет плохо...
- Ему.
- Ему, - устало кивнул Валера.
- Значит, и правда есть..?
И Валеру понесло.
- Не могу без него... Как наркотик, я смотрю на него и хочу прикоснуться... и я вижу, что он мой. Он это тоже знает. Будто так всегда было.
Эдика передернуло. Он придурок, у него же все это совершенно серьезно... У него, блин, любовь, и достаточно идиотизма, чтобы...
- И ты с ним..?
Валера рассмеялся, будто всхлипнул.
- Я ждал этого столько лет, я тысячу раз представлял себе, как все будет... Он бы мне все разрешил, а я растерялся... девственник, твою мать... – и зашептал, искоса наблюдая, как меняется лицо Эда.
...С Эдиком было легко и прикольно. Валера всегда был надежно защищен от своих желаний. Возня на сеновале, с равными силами, будившая совершенно спортивный азарт: заведется? застонет? И он знал, что Эдик отпихнет слишком резвые руки и набьет морду их обладателю, после чего друзья обнимутся и пойдут пить пиво. Потому что именно так работает этот мир.
А Паша был возбужденный, нежный и покорный. Он преподнес себя игрушкой на блюдце с символично голубой каемочкой: боролся? добился? теперь делай что хочешь...
Хотелось – кошачьего изгиба спины, беспорядка влажных от пота простыней, чужих стонов в подушку. Потрясенного взгляда утром: "Ты великолепный любовник." Но нахальства хватило ровно до первого поцелуя, когда вдруг дошло: это по-настоящему. Не полушутливые обжимания с Эдом, не горячие фантазии, которые можно переигрывать по сто раз, добиваясь совершенства – живой человек.
Беречь и ублажать. Только вся камасутра как-то резко выветрилась из головы.
Паша спас: за руку увел, уложил на узкий диван, изнежил лаской. Послушной тенью скользнул в ноги; был взгляд из-под бровей – все нормально? - и сразу после комната поплыла вместе с мыслями, оставив только одну, мгновенную – как хорошо. Как очень, очень хорошо...
Эдик боролся с желанием отодвинуться, не держать за плечи, не смотреть в одичавшие глаза. А часть разума шептала – это же Валерка. Друг. Родной, роднее брата. Валерка, с которым бледнели и кашляли, учась курить. Скидывались на пиво, сэкономив карманные деньги на обедах, вместе лазали на крышу монолитки, мастерили ниндзюческие звездочки из жестяных крышек, скатывали контрольные под носом у Милоша... Брат, почему ты выбрал этот путь, разве он для тебя, разве ты – такой? С какой монолитки прыгать, если ты станешь как эти – манерные, раскрашенные, визгливые?.. Кто он, какой он – тот, что прячется между слов? Как они? Или как ты? Почему ты его полюбил?
- Я его знаю? – вырвалось вдруг, нежданно-негаданно. Валерка дернулся, полоснул взглядом:
- Знаешь.
...И Эд как-то сразу успокоился.
***
Диня сидел на парте. Жевал мятную жвачку. Никиш лазал по его записной книжке в телефоне. Список имен был воистину достойным. Алена, Алина, Алиса, Аня, Аурелия, Беата, Вирга, Вита, Габриэле, Гедре, Дана, Диана, Эгле, Эляна, Эрика, Индре, Ирена, Ирина, Катя Г., Катя Р...
- Зачем тебе так много? – ухмыльнулся Никиш, - Поделись.
- Запросто, - фыркнул в ответ Диня.
Лена, Лера, Лина, Лика, Маргарита, Марина, Мартина, Милена, Надя, Настя, Наташа, Ника...
Светленькие, темненькие, высокие, миниатюрные... Динины девчонки. Симпатичные малолетки, хорошенькие одноклассницы... Которые ему совсем не нужны.
Олеся, Оля, Оля Иванова, Оля Т., Полинка С., Райма, Раса, Расяле, Ритка, Санта, Светка, Сонатка...
Случайно попавшиеся на пути, целованные и забытые... может быть, все еще ждущие звонка с этого телефона.
Никита покосился на Смильгину. Она смотрела спокойно, будто и не думала никого осуждать. Он торопливо отвел взгляд... Только Сказочник стал бы играть в гляделки с королевой. Только Ирма смогла бы высказать Дине все, что о нем думает. Но Ирма молчала, лишь иногда поглядывала на Диню – то ли с жалостью, то ли как на кусачее насекомое.
-
-
18.06.2008 в 20:32Но в то же время все очень свежо.
Ощущение весны, начала, счастья.
Я циник и прагматик, но поверила, до последнего слова, в возможность такого развития событий.
Все правильно.
Немного запуталась в шестерке. Не всем из шестерки хватило сюжетных линий. Напряглась, но потом поняла, что это авторская вселенная а герои имеют реальных прототипов.
Автор написала историю двоих, а у остальных свои, не менее интересные, и,дай Бог, счастливые истории. Только начинаются)
Спасибо.
-
-
25.06.2008 в 07:57Осень миновала, хвала Господу. Метель, почувствовав себя хозяйкой, разгулялась по улицам Вильнюса, бросая пригоршни смеха в витрины магазинов, под колеса машин, за шиворот незадачливому прохожему, забывшему дома шарф. Она стелилась под ноги, как дешевая шлюха, а час спустя в наступившей тишине казалась чистой и добродетельной. Ей, кажется, нравилось, когда люди наступали на ее платье... – белое? Как символично...
А в этот вечер снег падал тихо и быстро – на узконосые Пашины ботинки, на темно-серые твидовые плечи (пальто он хотел другое, завораживающе-лиловое... полчаса сглатывал слюну, пялясь на витрину, но выбрал нейтральное, неброское: в школу носить). Снежинки садились на колкие от холода ресницы, на чуть схмуренные, по-цыгански черные брови. Таяли над чувственной, нежной верхней губой. Чуть заметный парок дыхания на фоне пальто, черная кожа перчаток, ненавистные разводы соли на ботинках – зима...
Город принарядился к праздникам. Огоньки гирлянд, елочки, шарики, снежинки... Кое-где, в дорогих бутиках – стильно, но в большинстве витрин – пошло, безвкусно и банально. Деятельный народец шнырял по магазинам, суетился, скупал тостеры и туалетную воду. Было тридцатое декабря. На Пашу с удовольствием косились женщины, выходившие из салона красоты. Снег все падал и падал, становилось более чем прохладно, и Паша все чаще поглядывал на часы. Ольга не отличалась пунктуальностью: трупы никогда не обижались на ее опоздания. И уж конечно никуда не исчезали, как ученики после звонка.
Наконец к тротуару лихо подрулил морговский микроавтобус. Паша закатил глаза.
- Я бы троллейбуса быстрее дождался, чем вас! – бросил он, стряхивая снег с ботинок, - Да и лучше уж на нем, чем на этом чудовище...
- Петрович, не ворчи, - невозмутимо отрезала Ольга, - А то вообще пешком пойдешь. Твои прокуренные легкие давно пора проветрить. Знаешь, каково вас таких вскрывать?
Алечка поцеловала его в холодную щеку.
- Но согласись, в этом есть своя прелесть – делать праздничный рейд по магазинам на труповозе!
Паша пожал плечами и потянулся здороваться к Ольге.
- Научи Альку так бриться, у нее ноги колючие! – Ольга рассмеялась и резко стартанула. Даже за рулем этой развалюхи она держалась так, будто вела Феррари.
Паша тяжело вздохнул.
- Холод собачий, на дорогах пробки, в магазинах очереди... Мы же все равно в новогоднюю ночь будем в клубе, зачем столько еды? Ну почему я вам позволяю собой помыкать? Пил бы сейчас мартини в тепле и уюте, под боком у какого-нибудь знойного мачо...
- ...или школьника... – промурлыкала Ольга себе под нос. Паша предпочел пропустить это мимо ушей.
- Хочешь мнение психолога? – Алечка доверительно заглянула ему в глаза, - У тебя вообще проблема со словом "нет". Тебе проще позволить кому-то принимать за тебя решения, даже если они тебя не слишком устраивают, чем отказать.
- Иными словами, тебе проще дать, чем объяснить, что ты не хочешь! – хохотнула Ольга. Паша немедленно возразил:
- Только не в этом плане. Я слишком одинокий, чтобы не хотеть!
- Тебе это не надоело? - у Алечки, по-видимому, был внеочередной рождественский припадок синдрома доброй самаритянки. С периодичностью где-то раз в два месяца она загоралась стремлением устраивать чужие судьбы.
- Я хочу покоя, комфорта и тепла... ну и регулярного секса, понятно.
Ольга фыркнула:
- Хм, кошка отпадает...
- ...Для этого существует постоянный любовник, но у него жена стерва, поэтому каждая встреча – как в шпионском боевике. При всей этой конспирации о каком покое можно говорить... И о какой регулярности.
-
-
25.06.2008 в 07:58Да только не с ним... Все чаще и чаще Пашины мысли возвращались к ночи после конкурса.
Ольга раздраженно стукнула кулаком в крышу.
- Ты все еще спишь с этим лабасом?!
- Оля! – Алечка всплеснула руками, но пожалуй, проще было остановить цунами, чем Ольгины словесные потоки.
- А когда он тебя в коленно-локтевую ставит, он случайно не шлепает тебя по заднице со словами "вот тебе, гад, за пятьдесят лет оккупации"?! Паша, где твоя гордость? Ты же русский человек! Да лучше б ты со своим школьником зажигал... Который, правда, в твоем лице поимел всю Систему образования...
- Начинается! – вздохнул Паша, но к счастью за окном мелькнула вывеска "Akropolis", а Ольга предпочитала парковаться молча.
Она отвлеклась, и Алечка тихо сказала ему:
- Любовь нельзя искать. Ее можно только найти.
- Это что, совет психолога?
- Нет. Наблюдение друга.
***
Валера похлопал себя по щекам, поморщился: щипало. Сполоснул бритву, придирчиво осмотрел себя в зеркале и остался вполне доволен. Воровато покосившись на дверь, взял с полки пенку для волос. Зачесал все наверх, короткие прядки спереди торчали стильным ежиком; Валера улыбнулся своему отражению.
Юное горячее жаждущее тело было готово броситься в пучину чувственных наслаждений.
Блеснула, обнимая шею, серебряная цепочка – бабушка подарила на семнадцатилетие. Он тогда подумал, что ей стоит смотреть меньше сериалов.
В коридоре ждало стильное черное пальто, всеми правдами и неправдами выбитое у Никиша. Паша носил похожее – узкое, чуть выше колен. Правда, зимнее... Валера с беспокойством глянул из-за занавески: двор утонул в снегу. Днем был морозец, к вечеру наверняка еще похолодало... Почему именно сегодня, ведь за весь декабрь и снег-то всего пару раз выпадал!
Сегодня все должно быть идеально. Будет идеально. Он придет к Паше с бутылкой вина и букетом роз, красавчик с горящим взором, и Паша просто растает и отдастся ему прямо на полу в прихожей... Они будут целоваться как сумасшедшие, торопливо высвобождаясь из одежды, потом сольются в едином экстазе...
...Нет, ну конечно, Паша сначала будет ломаться для виду. "Нет, не надо, не здесь, не сейчас, не сюда"... Но он ведь его, Валерку, тоже хочет. Мужественного, стильного, такого мачо с соблазном в глазах... А розы, а вино... Нет, не устоять.
Валера усыпет постель лепестками роз, как в кино, на руках донесет до нее Пашу – обнаженного, прильнувшего к груди... Паша призывно улыбнется, потом, зажмурясь, будет пить с его губ вино... красное, сладкое... Кагор. Потом перевернется, подставит поцелуям спину, игриво поведет плечом...
Валера перевел дух.
Сегодня все будет идеально. Это должно, наконец, случиться. Иначе кто-то сойдет с ума.
...В троллейбусе он немного согрелся, но ненадолго. Настроение упало примерно в соответствии со шкалой термометра. Цветочный базар оказался закрыт, но это был далеко не самый страшный удар. После десятиминутных препирательств в алкогольном отделе он понял, что вина ему тоже не видать. В Пашиных окнах не горел свет, дверь подъезда надежно охранял кодовый замок.
Валера в бессилии опустился на ступеньки.
***
Четверть зарплаты и три часа спустя Паша снова ехал в морговском микроавтобусе, проклиная Ольгин стиль вождения. Весело позвякивали друг о друга бутылки глинтвейна, на весь салон пахло мандаринами. Коленями Паша придерживал внушительного вида ведерко с майонезом; он категорически не понимал, кто будет есть все те салаты, которые девочки собрались делать. Всю обратную дорогу Ольга с Алечкой наперебой рассказывали рецепты, один другого аппетитнее, но он не слишком внимательно слушал: смотрел, как за окном мелькают рыжие фонари, светофоры, занесенные снегом рекламные щиты.
Все так же весело щебеча, долго парковались в тесноте двора. Разгружались; Алечка и Ольга, опередившие его на несколько шагов, осторожными взглядами окинули фигуру, замершую на ступеньках – снежный человек, всем нам жаль бомжей в это время года...
Человек бомжом не был. Те – умные, в такую погоду прячутся по подвалам. Этот кого-то ждал, сгорбившись и съежившись в комок. Свет вывел его из забытья; он поднял голову... и Паша выронил сумки с продуктами.
Дальше все скомкалось в безумный марафон, и ощущение реальности происходящего вернулось к Паше только через полчаса, когда за девочками захлопнулась дверь, а в душе стих шум воды.
Из кухни пахло гвоздикой: Валеру напоили горячим вином. Его одежда была беспорядочно свалена на табуретки. Возбуждение струной дрогнуло внутри, отдалось резонансом в кончиках пальцев, менее получаса назад растиравших холодную кожу... Стройная фигура, обманчивая своей юностью, упругие мышцы, пьянящий аромат чистого мужского тела с легкой нотой одеколона...
И глаза побитой собаки. На него невозможно было сердиться – достаточно уже того, что Ольга и Алечка на два голоса выговаривали за поведение, достойное начальной школы. Паша покачал головой: нет, все-таки мужчины и женщины – понятия несовместимые. Только женщина могла так жестоко унизить – назвать ребенком в присутствии человека, ради которого совершались все эти глупости...
Наконец Валеру затолкали в душ, и тогда буйство Ольги переметнулось на хозяина квартиры.
- Паша, ты не обижайся, но ты придурок. Будить нас в субботу утром... Да я ж думала, ты там совратил какого-нибудь белокурого ангела в пионерском галстуке! Вот что, Аля, давай-ка мы сматываемся и не будем мешать.
- Да не будет ничего, - твердо сказал Паша.
- Ага, три раза не будет. Вы к утру всю мебель в доме переломаете, ты и твой Тарзан. Ммм, аааа, да милый дааа!.. Нет уж, я здесь не останусь. Да ты бы видел себя, какими глазами ты на него смотришь!..
И так далее в том же духе, пока Паша не начал осознавать, что жизнь значительно упростится, если пустить в висок пулю. Себе либо Ольге, на выбор. Заперев за ними дверь, он еще несколько секунд радовался покою, но тишина как-то неправдоподобно повисла в воздухе. Паша обернулся и замер.
Валера стоял в коридоре, опустив глаза, в одном лишь полотенце на бедрах. Взмолившись всем богам, посылающим терпение и смиряющим плоть, Паша заставил себя отвести взгляд. Сорвался с места, судорожно застелил диван; вздохнул спокойнее, когда укрыл Валеру одеялом до подбородка. Порывшись в шкафу, нашел теплые носки. Валера смотрел жалобно, мечтая о легализации эвтаназии. Присев на край дивана, Паша мягко обнял его сквозь одеяло, прижался щекой к груди и замер, медленно успокаиваясь.
- Ты сегодня спишь здесь. Позвони домой. Я сделаю чай.
-
-
25.06.2008 в 08:00Спал он урывками: на полу, постелив одеяло. То и дело вскакивал, трогал Валеркин лоб. Ближе к утру, отчаявшись уснуть, курил на кухне, потом варил бульон. Куриный. Не факт, что поможет, но точно не повредит.
Валерка покорно глотал и бульон, и микстуры, которыми его пичкали, и только виновато улыбался. Температура у него подскочила до тридцати семи, что не было неожиданностью, но чувствовал он себя нормально, только сухо кашлял.
Практически весь день он проспал. Паша строгал овощи на салат и время от времени приходил в комнату посмотреть на своего гостя, по самые уши накрытого одеялом. Во сне он казался взрослее. Обычно бывает наоборот... хотя много ли Паша видел в этой жизни спящих парней? Просто спокойно спящих, а не впавших в полудрему после выматывающего бурного секса?
Паше было хорошо. Просто – хорошо. Чистить вареную в мундире картошку, тупой открывашкой колупать банку с зеленым горошком, мыть мандарины – и сознавать, что все это нужно кому-то кроме него... Смотреть, теряя счет минутам, как ровно подымается и опускается под одеялом Валеркина грудь, как от дыхания чуть вздрагивают золотистые волоски на его руке. И отпихивать все ненужные, лишние мысли, мешавшие наслаждаться этим счастьем. Сейчас, когда Валера спал, уютно свернувшись в его постели, не было ученика и учителя, не было даже двух парней с десятилетней разницей в возрасте: было просто хорошо.
Паша впустил его в свою жизнь, окончательно и бесповоротно. Это случилось вчера. Той жаркой ночью после "Мисс Школы" они были чужими – истосковавшимися по ласке пьяными подростками... Здесь, сегодня, Паша отдавал себе отчет в том, что, возможно, не может без Валерки жить.
Окончательно Паша разбудил его в одиннадцать сорок вечера, и они встретили Новый год тихо и по-семейному: в постели, перед телевизором. Слушая речь президента, пили чай с медом и лимоном и прижимались друг к другу, мысленно благодаря диван за его узость.
- У меня нет для тебя подарка, - сказал Валера, позволив услышать гораздо больше - Паша, сделай первый шаг, забудь все, хотя бы на этот вечер, нет сейчас ни прошлого, ни будущего, сегодня ночью можно все...
Валера... Как же так тебя в детстве недолюбили, что ты теперь готов кинуться в объятия первого же, кто дал тебе немного тепла и заботы?
Паша поцеловал его губы, горько-кислые от лимонной корки, и Валера с готовностью подался навстречу. Звякнула о блюдце чашка. Паша заставил себя отстраниться, и в ответ удивленно и как-то обиженно распахнулись Валеркины глаза, по-детски спрашивая – я что-то сделал не так?.. Было странно видеть эту детскость в человеке, который всеми силами пытался казаться мужчиной не только телом, но и словами, взглядами, движениями...
- Мне нужно время, пойми, - сказал Паша и улыбнулся как умел нежно.
Валера откинулся на подушку.
- Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь...
- Ужас. Это что же, ты теперь весь год проболеешь?
- А знаешь, я совсем не против. Лежать себе в тепле и уюте, смотреть телик... И чтобы ты спал у меня на плече.
Нет, не жалел Валера пашино измучанное сердце...
- Ты же знаешь, не все так просто, - вздохнул Паша.
- Я знаю... Но пусть все будет как есть, хоть еще немножко. Пусть это будет такая игра.
И эти детские слова прозвучали удивительно по-взрослому. Это... просто такая игра. Где можно спать в обнимку, болтать о пустяках, есть салат из кастрюли и ни о чем не думать. Где по телевизору показывают обычную праздничную чушь, за окном тихо падает снег, а в холодильнике не переводятся продукты.
Так пришла последняя ночь – они лежали, согревая друг друга, и любимый человек гладил пашины волосы.
Второго января утром, обуваясь, Валера сказал:
- Знаешь, это был лучший Новый год в моей жизни.
Паша обнял его, вжавшись губами в колючий свитер – свой, одолженный до дома доехать. Услышал тихое "Спасибо..."
Он провожал Валеру до остановки. Хрустел под ногами снег, ветер задувал под шарф, а они шли рядом и молчали, боясь нарушить невольную торжественность последних минут своей новогодней идилии. Они и без слов в этот момент были вместе, и лишь когда закрылись двери троллейбуса и Валеркино лицо скрылось за обледеневшим стеклом, Паша вдруг понял, что это все.
Игра окончена.
-
-
25.06.2008 в 08:02Алечка его ругала: называла безответственным и всякими другими словами. Говорила она примерно то же, что на ее месте сказала бы Регина. К счастью, ее власти Алечка не имела, а потому можно было спокойно жевать "Наполеон", разве что делая скорбное лицо для виду. В уюте и тепле кухни девочек "безответственность" казалась каким-то далеким словом, вовсе не о нем говорившемся.
- Оля, ну скажи ему! – в бессилии Алечка обращалась к секретному оружию, но оружие было себе на уме и только буркнуло "Настоящие мужики не едят тортов", выхватывая из-под носа последний кусок. Паша вздохнул:
- Ольга, ты ничего не понимаешь в мужчинах. Именно поэтому ты лесбиянка. Древняя мудрость гласит, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок!
Она ухмыльнулась.
- Да, именно так. И твои дружки все время пытаются туда пробиться, то через задницу, то через рот.
- Оля! – Алечка всплеснула руками в непритворном ужасе. Ольга фыркнула, дернула плечом: мол, ну правда ведь...
Паша погрозил ей пальцем:
- Дамы, смените тему. Неужели нам нечего больше обсудить, кроме как мою интимную жизнь?
Алечка, внезапно вспомнив что-то важное, заглянула в сумку и заулыбалась, победоносно взмахнув исписанным листком. Паше уже давно был знаком блокнот с инфантильными зайчатами пастельных тонов – черновик Сказочника. Форма и содержание столь разительно отличались, что на зайчат давно не обращали внимания.
Я видел город мой в руинах,
Он спал в огне.
Огонь родился от мужчины
И жил во мне.
Я пироман, я зачинатель,
Поджегший флаг.
Я ноль, попавший в знаменатель,
Я сделал шаг.
Я видел Вильнюс в недрах Ада,
Он видел сны.
В ладонях Тьмы была награда
Моей вины.
Ее подняли, раскачали,
Швырнули прочь,
Украли, и обняв, умчали
В чумную ночь...
Я закричал – остановитесь!!!
Отдайте мне!!!
Но таял белоснежный Витис
В багровой мгле.
И стук копыт звучит укором,
В огонь маня...
Я понял – Тьма не хочет город:
Зовет меня.
Отвечу: не пойми превратно -
Согласен я,
Но отпусти ее обратно,
Она – моя!
Над головой ее желтеет
Беспечный Ад.
Я верю, что она сумеет
Прийти назад.
Вознаграждает Ад бесстыжий
Игру-борьбу.
В зеленом платье я увижу
Свою Судьбу.
Она измучится, и ноги
Собьются в кровь.
Ей да поможет хоть немногим
Моя любовь.
Ее глаза – в янтарь заплавлен
Прозрачный лед,
И по углям походкой лавы
Она пройдет.
Судьба в моих руках утонет
Как в громе смех,
И мы в одном протяжном стоне
Услышим всех.
Мой город в ужасе проснулся
В зубах огня:
Ведь Апокалипсис вернулся,
Он – это я.
- Ничего необычного не замечаешь? – спросила Алечка.
Паша вопросительно посмотрел на нее.
- Женский образ. У него никогда еще не встречался образ "прекрасной дамы".
- А Смерть? – Ольга склонила голову набок, пытаясь вспомнить в стихах Макса женщин.
- Это не в счет, она мифологический символ, старуха в кандалах... Да и вообще, Сказочник, говорящий о Судьбе? Подчиняющийся ей? Вам не кажется, что это больше в духе Ирмы Мерконис?
Паша выгнул бровь. Влюбленный в Судьбу Сказочник? Это ново... Ирма – пожалуй. Она казалась фаталисткой, хотя неизбежность звала своей клеткой. Макс... Свободолюбивый, бунтующий, пусть лишь на словах, против всего – власти, устоев, даже смерти, - он никогда не верил в предопределенность.
Пришла девушка, видимо, не так давно, и изменила его сущность.
Ирма?..
***
В "Маленькой Индии" пахло модно.
У прилавка вертелись две фифы в одинаково брендовых шмотках. Светло-голубые джинсики с заниженой до лобковых волос талией - от Vero Moda, короткие полушубки искусственного меха – от Miss Sixty. И конечно, сапожки Danija.
Соляриумная рыжеватость кожи. Много-много жирного блеска на губах. Похожие, как клоны, пероксидные блондинки, только одна с химией, а вторая – зализаная, с хвостиком на затылке. Можно было с уверенностью сказать, что именно они первыми наденут ультрамодные в новом сезоне белые сапоги с закругленным, а не острым носком и без каблуков, и именно у них появится последняя модель телефона, с раздвижным корпусом или фотоаппаратом. Фифы – это класс. Очевидный в Каунасе, в столице он слегка нивелирован, однако общие признаки всегда налицо.
Фифы выбирали подарок. У нового аленкиного бойфренда наметился день рождения. Тайком морщась от модных ароматов, шарили взглядом по стенам. На полках пестрел и таинственно поблескивал сувенирный хлам. Подсвечники, пепельницы, статуэтки явно африканских мотивов...
Фифы разговаривали. Строили коварные планы.
Кто бы мог подумать, говорила Алена, доставая из сумочки от S.Olivier кошелек, - кто бы мог подумать, что он на самом деле не зануда... Ага, вторила Катя, кто бы мог подумать, что он такой милый... А в школу так ужасно одевается. И в очках этих своих кажется таким неприступным...
- Ну, это мы еще посмотрим, - фыркнула Алена, мельком глядясь в зеркальце возле полки с дешевой бижутерией.
Выбрав что-то бесформенное, но несомненно восточное, фифы отправились дефилировать по "Акрополису". За стеклом "аквариума" народец катался на коньках в свете прожекторов. Вокруг за столиками сидели другие – жевали и глазели. На втором этаже призывно горели афиша кинозалов и вывеска боулинга.
- Спорим, он будет мой? – лениво крутя на мизинце модное колечко-пружинку от Cartier, сказала Алена.
- Спорим! – по привычке отозвалась Катя. - Я его соблазню первая...
И тут же немножко пожалела об этих словах, но было поздно.
-
-
25.06.2008 в 08:03Январь выдался снежный. Сугробов намело – по колено. В оттепель под ногами месилось и причмокивало, машины заносило на нечищенных дорогах. Снег был каким-то зернистым, мокрым, снежки из него лепились тяжелые, как кулак.
Примерно такой и угодил Валере в плечо, смачно хлюпнув и оставив влажное пятно на ветровке.
Спасибо хоть не в голову. Валера недоуменно огляделся: все свои были рядом, а малышня на грозных старшеклассников покушаться бы не стала... Невдалеке, под гордым лысым кленом, стояла женщина. Смотрела. Поманила пальцем. Смутно знакомая – лицо почти без макияжа, изучающий взгляд, короткие, под мальчика, каштановые волосы. Имя не приклеивалось к образу. Одета она была как пацанка: кожанка-косуха, тяжелые ботинки, закатаные джинсы, - но казалось женственней, чем Валеркины одноклассницы в юбках и помаде. Казалась – старше.
Он подошел, и только в трех шагах вспомнил: у Паши. Он видел ее перед Новым годом, вернее, она видела его голым. Растирала и отпаивала горячим вином.
- Скажи мне, юноша, чего тебе надо от жизни? – спросила она, грея руки в карманах.
- Чего и всем, наверное, - осторожно ответил он. Женщина переспросила, конечно:
- А это что?
- Не знаю. Любви, - пожал плечами Валера.
- Резонно... Ну а от него ты что хочешь?
Он чуть не вздрогнул, хотя этого стоило ожидать... Сделав невинные глаза, удивленно спросил:
- От кого?
Женщина достала что-то из кармана – он был уверен, что сигаретную пачку, он уже нашарил было зажигалку, но тут же на мгновение замер: в ее руках была маленькая пачка сока, такие продавались в столовке по лит двадцать.
Отмахнулась:
- Ой, ну не надо только. Знаешь, о ком я.
Она тянула через трубочку сок... как шпана курит папироски, стрельнутые у старших товарищей. Захотелось тряхнуть головой, будто сгоняя морок. Валера зажмурился, но это все-таки была пачка сока.
- Ну допустим.
- Короче, Склифасовский. Если ты хочешь его отыметь, это просто: пара бокалов вина, немного настойчивости – и он твой. Глубоких философских концепций ему для этого не надо. Тебе понравится, ему понравится, все будут счастливы. Так что лезть к нему в душу не нужно. Если ты будешь пудрить ему мозги, он поверит в то, чего нет... а если ты разобьешь его сердце, я разобью твое лицо. Уяснил, блондинчик?
Ткнула ему чуть ли не в нос трубочку от сока, развернулась и пошуровала, деловая. И хотел бы взорваться – откуда взялась такая крутая, пять минут покипевши – но как-то вдруг стало кристально ясно, что она действительно желает Паше добра... Что она – друг, что с ней можно говорить о том, что ни минуты не дает покоя...
- Слушайте, дамочка! Вам-то откуда знать, что есть, чего нет? Может, будет! Может, уже..! – она остановилась, обернулась. С мрачной заинтересованностью сделала пару шагов к нему. - Может, мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день...
- Я тебе не дамочка, - начала она угрожающе спокойно... и вдруг протянула руку: Ольга.
- Валера, - оторопело отозвался он, отвечая рукопожатием.
- Да уж знаю, что Валэра, - усмехнулась, хлопнула по плечу: Увидимся! – и ушла, прицельно метнув пустую пачку в контейнер с мусором.
***
Эдик долго не мог вымолвить ни слова. Друзья лениво и незло подшучивали над Валерой, потом нашли другую тему... Эдик молчал. Только когда подходили к остановке, потянул за рукав, заставил чуть отстать от остальных. Заглянув в глаза, спросил:
- Кто она такая?
- Ольга, - исчерпывающе ответил Валера.
Это было все, что удалось из него вытянуть, но и этого было достаточно. Оленька, Оля, Олечка, Олюсик, Ольгунчик – это все не могло быть ею, она была просто - Ольга... Величественная, гордая и решительная. Уверенная в себе. Ольга, чеканный шаг. Ольга, небрежный кивок на прощание. Ольга, точеный силуэт, исчезающий за углом. Пронзительные глаза.
Как Ирма.
Только Ирма была... свой пацанчик. Не сестренка даже, а просто друг, с которым прошли огонь, воду и медные трубы. Никогда никому из них не приходило в голову видеть в Ирме девушку. Целовались, да, просто по приколу... они и друг с другом могли так целоваться. Равная среди равных, а что в юбке – так это само собой, привыкли. И в то же время одной ей не давали прозвищ, не приделывали к имени суффиксов, она была просто Ирма.
Как Ольга была – просто Ольга.
Женщина.
Перед ней хотелось падать на колени, устилать цветами ее путь. Бежать на край света по одному только слову...
И как-то нежданно-негаданно Эдик, всю жизнь смеявшийся над рассказами о любви с первого взгляда, потерял покой.
Перемены
Обычно в это время Паша сидел в столовой, у окна, за учительским столиком. Обычно в его руках дымилась чашка ароматного кофе.
Большая перемена...
Солнце на партах. Смех. "Великолепная шестерка" сдувала сахарную пудру со столовских булочек. Друг на друга: на темно-синие форменные пиджаки, на волосы... Даже Сказочник не отставал от веселья.
На столе перед Павлом Петровичем стояли шесть граненых стаканов с чаем и пластмассовыми ложечками и одна аккуратная, на блюдце, чашка капучино. Кто о нем позаботился, Паша не видел, однако догадаться было несложно.
Учитель вздохнул. Никогда еще зимние каникулы не тянулись так долго. Он бродил по квартире, перебирая по секундам сладкие воспоминания. Боялся, что начнутся уроки и снова вернется неловкость, неуверенность... Но стоило им с Валерой встретиться взглядами, все вдруг встало на свои места.
Бывший постоянный любовник, гарантия надежности, был безжалостно вычеркнут из жизни. С Лукасом было хорошо, Паша не отрицал: заботливый, обаятельный, хорош в постели... Но Валерка заставлял сердце биться, с ним учитель чувствовал себя живым. Никакой ясности, куча запретов, дерзость, юность и непостоянство – все это кружило голову. Паша впервые ощущал ту влюбленность, от которой делают глупости и которая остается в уголке памяти на всю жизнь, даже когда проходит.
...Хохотала Ирма, стряхивая пудру с синей юбки. Смеялся Никиш, порываясь слизать сладкое с ее подбородка. Эдик возбужденно жевал булочку, размахивал руками и что-то рассказывал с набитым ртом. Валера, с белой полоской на щеке, втихаря утянул со стола пашин мобильный. Набрал номер – зазвенело и умолкло где-то в куче рюкзаков под партами – и вернул на место, ответив невозмутимой улыбкой на пашин взгляд.
Мокрой пирамидкой на блюдце выстроились чайные пакетики. Сказочник и Ирма опять спорили о судьбе, предопределенности и контроле. Пришел Диня, начал рассказывать про какую-то цыпочку из девятого, с которой вчера куда-то ходил.
- Все наши шаги, все наши слова предопределены свыше, - говорила Ирма.
Скромно пискнуло на столе. Паша взял телефон, тронул кнопки... Незнакомый номер. “Ja po tebe ochen skuchal”
Спокойные валеркины глаза напротив. Улыбка в уголке губ.
Мир сузился. Голоса Ирмы и парней остались за его гранью.
“Ja tozhe”
Вызывающе громкий сигнал – из-под валеркиной ладони. Никакой конспирации, вот что значит молодой и неопытный... Голоса вокруг. Никому нет дела до мобильных сигналов. Валера смеется вместе с друзьями, и только Паше заметно, что он не особенно слушает. Палец быстро двигается по клавиатуре, мимолетно касаясь кнопок, чуть замирает...
“Hochesh ja pridu segodnia?”
Пульс - сто.
- ...на которую мы либо реагируем, либо нет.
- Отсутствие реакции – это тоже реакция.
- Согласен. Но это наш выбор, наше решение, судьба здесь при чем?
- А как вообще происходит принятие решения? Ты можешь поймать тот момент, когда из всех возможных вариантов реакции, заметь, равнозначных, ты выбираешь какой-то один? Тебе кажется, что твой выбор мотивирован и зависит от ситуации, но ты даже не знаешь его механизма, так что с таким же успехом он может быть и не твой...
- Ирма, неужели тебе никогда не хотелось пойти наперекор судьбе?..
На экранчике набран ответ, но пальцы еще долго не осмеливаются его послать. Успевает погаснуть подсветка, Паша медлит, ощущает на себе взгляд... Гори оно все синим пламенем!
“Da.”
Рев звонка.
"Великолепная шестерка" разбредается по местам. На учительском столе остаются шесть пустых стаканов, чашка от кофе и горка мокрых пакетиков на блюдце. Еще пол-урока слышны тихие всплески смеха, когда кто-то обнаруживает следы сахарной пудры на лице или пиджаке соседа по парте.
-
-
25.06.2008 в 08:03Ти-ши-на. Только тикают часы. Только шумит вода в душе. Только где-то двумя этажами выше какой-то козел опять избивает свою жену. Или собаку. По звукам сложно определить.
За окном темно. Значит – скоро...
Выйдя из душа, Паша оделся, присел на диван. Не включал свет, настороженно вслушивался в тишину. Несколько раз вздрагивал, когда оживал лифт, но все обманывался; потом был звонок в дверь.
Потом были объятия и быстрые поцелуи. Дыхание в шею, почти невинные ласки – от которых хотелось мурлыкать и прижиматься ближе. Дыбом вставали волоски на загривке, твердели соски, теплая тяжесть очерчивалась в брюках. Руки перестали слушаться рассудка.
Может, это судьба. Кто мы такие, чтобы противиться ей?
Возмущенно скрипнул шкаф – Валерка прижал всем весом. Целовал учителя в губы, долго и дразняще, потом отпустил, заглянул в глаза.
- Постелить? – тихо спросил Паша. Валера кивнул.
В кухне на столике остывал забытый чайник.
***
Я вам сыграю реквием в тональности а-моль,
Я вредоносный Сказочник, я голый, как король...
Как удивительно устроен мир. Можно прожить в нем восемнадцать лет, считая, что все вокруг... ну, просто живет. А потом вдруг обнаружить, что случайностей не бывает – только закономерные цепи событий, перебрасывающие мосты между людьми.
Я рыцарь сателиток, я странник тихих крыш,
Боец на батарейках, компьютерная мышь.
Я музыкант на трубах, на экстази навек,
Не озабочен ритмом, не скован гранью век...
Как удивительно и жутко ощутить себя пешкой на чьей-то доске. Понять, что жизнь твоя – лишь часть чьего-то сценария... Равномерно приближающего тебя к одному богу известной цели... Для чего?
Я слеп своею волей, но мне не все равно -
Глаза мне - объективы проекторов в кино.
Контейнеры для мусора и кодовый замок...
На водосточных трубах играл я, ибо мог...
И главное – кто? Бог, Дьявол, Судьба, Ангел-хранитель – кто год за годом сводит все ближе свои игрушки, сталкивает друг с другом будто бы случайно...
Приставив к горлу скрипку, велит судьба: играй!
Но я палач рутины, и мне дорога в Рай.
В меду пахучем дегтя не ложка, а стакан.
Я андеграундный фокусник, я шут и критикан.
Я нитевидным пульсом на коже шью пароль –
Я вам сыграю реквием в тональности а-моль...
Случайности бывают только тщательно спланированные. Но боже, какими окольными путями пробирается неминуемая Судьба... Закрыть школу, перевести именно теперь, именно сюда, именно этих людей... Чтобы давно знакомый взгляд вдруг показался Сказочнику самым родным?..
-
-
30.06.2008 в 17:33- Мы их сделали!!!
В раздевалке был кромешный Ад. Влажные полуголые тела извивались в параксизмах триумфа. Стоял жаркий и удушливый запах мужского пота. Соревнования по баскетболу закончились полным поражением сборной одиннадцатой параллели.
Побежденных давно простыл след, разбрелись зрители. В своем извечном спортивном костюме ушел домой умиротворенный физрук. Из-за двери раздевалки слышались свист и скандирование, от традиционного "Оле-оле" до народного "Одиннадцатый – лажа, победа была наша!" Особые патриоты пытались петь тематическую литовскую попсу. Благо, баскетбол как любимый спорт нации всегда был источником вдохновения графоманов. Наконец, веселье чуть спало. Довольные победители начали одеваться и расходиться.
Никиш натягивал носок. Валера подсел рядом, заговорщицки ткнул локтем в бок:
- Слушай, а ты всю пленку дощелкал?
- Да вроде осталось пару кадров. А что? – прищурился Никита.
Валера стянул майку.
- Сфоткай меня... эротично как-нибудь.
Никиш ухмыльнулся, выдернул из футляра оббитую мыльницу. Встал со скамейки в одном носке.
- Нафиг, если не секрет? В тебе эксгибиционист проснулся? – спросил, заглядывая в видоискатель.
Валера откинулся на прохладную запотевшую стену и подарил объективу взгляд крупного голодного хищника из семейства кошачьих. Из противоположного угла непристойно заржал Эдик.
- Хочу соблазнить кое-кого.
- Святое. Спину выгни... И руки закинь как-нибудь, за голову там... Прогнись сильнее... работай, детка, работай! Вооот так, молодец. Надеюсь, какой-нибудь извращенец в проявке не утащит себе эту фотку...
Эдик угорал, да и Валера тоже. Никита одел второй носок, обулся, подхватил рюкзак. Валера все еще сидел, обмахиваясь майкой.
- Ну что, пивка? – спросил Эд.
- Валите вдвоем, - подмигнул Валера. Эдик переспрашивать не стал.
Раздевалка совсем опустела. Стало тихо. Валера не торопясь складывал в мешок пропотевшую форму, косился на часы. Голос разума говорил, что ждать нечего. Упрямство пересилило.
Тишина не скоро, но все-таки выдала настороженные пашины шаги. Валера торжествовал.
- Ты играл потрясающе, - Паша нежно улыбнулся. - И ты умудряешься быть сексуальным даже в спортзале.
Валера обнял его, по-хозяйски сунул руки под свитер. Впился в шею губами. Горячо шепнул:
- Мне всегда нравилось мощно засаживать в кольцо...
Паша вздрогнул, изогнулся, запустил пальцы в светлые валеркины волосы.
- Мы все еще говорим о баскетболе?..
Валера оттеснил его к стене, ловким движением уложил на скамейку. Уже привычно пробежал руками по любимым деталям ландшафта тела. Тело задышало быстро и сбивчиво.
- Дал бы мне хоть раз, было б о чем еще поговорить... Блин, от меня разит потом, как от лошади. Хоть бы умывальник поставили, уроды, раз души не открывают!
Учитель улыбнулся, прижался щекой к его руке.
- Мне нравится твой запах.
- А ты вообще редкостный извращенец.
Валеркины ласки становились все настойчивее, а его намерения – все красноречивее. Паша поймал его ладонь в районе паха, покачал головой. Сузившиеся глаза и сжатые губы подсказывали, что Валера, мягко говоря, не рад этому решению.
- Почему тебя каждый раз приходится насиловать? Ты так меня в комплексы вгонишь. Неокрепшая детская психика, понимаешь ли... Травма останется на всю жизнь! Как в глаза посмотришь моим родителям?!
Паша поморщился:
- Не делай из меня злобного педофила...
- Не делай из меня ребенка, - парировал Валера. - Ты что, думаешь, я не понимаю, чего прошу? Паша, я хочу с тобой спать. Я хочу, чтобы у нас был секс. В этой стране возраст согласия – четырнадцать, а мне восемнадцать скоро. Ты можешь перестать париться и просто позволить мне тебя любить?
- Что бы на это сказали твои родители?
- Мне скоро восемнадцать, и им необязательно знать.
- Что бы сказали твои друзья, которые рано или поздно догадаются? Эдик знает, что происходит, но не знает с кем. Ирма знает, с кем, но не знает что... Тебе не страшно?
- Нет.
- Супермен. Ты хоть чего-нибудь боишься? – улыбнулся Паша.
- Конечно боюсь. Что какие-нибудь гопники набьют мне морду... или тебе, что еще страшнее. Что батя выкинет меня из дома, когда узнает. Но мои друзья... они меня поймут.
- Ты так уверен?
Валера мрачно посмотрел на него.
- Если бы я был уверен, я бы им сам сказал.
Паша обвил руками его шею. Тихо вздохнул.
- Пойдем домой.
-
-
30.06.2008 в 17:34Ольга называла этот праздник буржуйским и вообще чуждым русскому менталитету.
В день святого Валентина работать было решительно невозможно. Школа пестрела сердечками: на стенах, партах, портфелях, воротниках пиджаков, на щеках и задницах. До третьего урока все наперебой писали записки-валентинки, на переменах мчались их отправлять. Потом и вовсе начался дурдом – десятиклассники разносили по кабинетам охапки "любовной почты". Алечка отчаялась еще утром. Она завидовала Паше: тот, хладнокровный как удав, ставил оценки за эстетичные валентинки и весь день отдыхал нога на ногу. Ей предложил оценивать тексты открыток, но Алечка наотрез отказалась. Она знала, что ее стошнит на пятом "Ветка сирени упала на грудь, милая Таня меня не забудь".
От Паши она получила очаровательное послание – доброй, заботливой, понимающей подруге и просто красивой женщине. На душе от этого как-то потеплело.
...Паше было лениво. Чуть клонило в сон: ночи перестали быть долгими... Вчера они с Валерой ласкались до трех ночи, позавчера – почти до рассвета. Он давно никого так не хотел. Наверное, особой остроты желанию придавали страхи. Паша боялся огласки, боялся скандала и увольнения. До валеркиного совершеннолетия оставалось еще три месяца, до его выпускного – все четыре, а страшное "мне нельзя спать со своим учеником" давно стало просто отговоркой. Пожалуй, он боялся слишком сильно привязаться. Юность ветренна и непостоянна... Нет, не то: несостоятельна... опять не то... неустойчива...
Постоянное состояние стояния, вот.
Ах, юность, юность...
Учитель вздохнул, пряча улыбку. Он все дальше и дальше отодвигал для себя границы дозволенного. Но оно того стоило. Прошлая ночь... Как бежали мурашки по бедрам, по спине, как подгибались Валеркины локти и колени! Паша был собой горд. Летом они с Ольгой и Алечкой на скорость завязывали в узлы хвостики от черешни – во рту, языком. Казалось бы, соревноваться в таком деле с лесбиянками – дохлый номер, но Паша всегда был на высоте...
Спали на полу. Было жестко, два подстеленных одеяла не спасали, но по крайней мере так было куда удобнее, чем на диване. Валера теперь часто оставался. Что об этом думали его родители, Паша предпочитал не знать. Ему впервые в жизни так сладко спалось и так приятно просыпалось. Бог с ним, с монитором - кажется, пришла пора купить нормальный человеческий раскладной диван...
Кроме пестрой охапки анонимных девчачих валентинок, "любовная почта" принесла фотографию сексуального полуголого Валеры... Никита, заметив на учительском столе знакомый конверт, ничем не выдал замешательства: он, не лишенный актерских талантов, прекрасно владел своей мимикой. Маленькой заминки в разговоре Паша не заметил.
***
В двадцатых числах февраля подул ветер весны. Он был влажным и теплым, обещал март. Обещал котов на крыше, вербы и последний триместр. Карнизы обросли хрустальной бахромой, тротуары потекли, потом подсохли на солнце... Календарь заторопился, как счетчик такси.
Целовались. Не смея больше ничего, целовались в кривых улочках Старого Города. Были адреналин и вожделение. Солнце в сосульках. Сувенирные лавки на Пиляшке. Женщина с короткой стрижкой, в очках, много лет продающая картины на этом самом месте, под часами. Старик-музыкант. Церквушка, где крестили Ганнибала. Коктейль в Чили-пицце: кеглевич мелон, мартини, спрайт, мятный сироп и две черные маслины...
Они провели вместе весь день. Бродили, говорили ни о чем. Ноги мерзли. Руки порывались греться под курткой, под свитером, но в выходной ни один закоулок не был укромным местом. Счастливое время безумия. Дни, полные любви. Впервые за почти что двадцать одного и почти что тридцать другого за спиной были крылья. Одни на двоих, хрупкие и ранимые.
И был страх, потому что счастье обычно быстро проходит.
Целовались. В подъезде, на ступеньках. Смеялись. Потом долго открывали дверь, не попадая ключом: пьяные не то от весны, не то от одного густо-зеленого коктейля с мятной горчинкой... Сняли ботинки, шарфы и куртки, потом заигрались и сняли все. Готовили ужин: половина воды в кастрюле выкипела, пока обнимались на полу в кухне... Прятали удовольствие в губы. Поужинав, стелили на ковер одеяла, снова ласкались – уже устало, но оттого по-детски кротко: целовались в кончики пальцев, в ресницы, вдыхали едва уловимый аромат волос.
Близилась весна.
-
-
30.06.2008 в 17:35- Паша, он займет всю комнату. И он рассчитан на угол, у тебя же нет пустых углов. И посмотри на цену, это же безумие какое-то... Оля, ну скажи ему!
Скучающая молодая женщина в косухе и потертых джинсах подошла поближе, окинула взглядом раскладного кожаного монстра – два сорок на два пятьдесят, - и хмыкнула.
- Это цена или год выпуска?.. Петрович, неужели ты готов выложить почти две штуки за этот фетиш садомазохиста?
- Паша, ну давай посмотрим что-нибудь попроще. Ведь есть вполне приличные расцветки, с трехзначными числами на ценнике...
Паша окинул голодным взглядом металлические ножки, шероховатую обивку и позволил увести себя восвояси. Алечка засуетилась, стараясь отвлечь его от чуда литовской дизайнерской мысли. Однако Паша на диваны смотрел отрешенно и все норовил оглянуться.
- Так что, Петрович, это надо так понимать, что ты затеял семейную жизнь со своим маленьким мальчиком? – Ольга закинула руку на его плечо, доверительно заглянула в лицо – явно готовясь выдать какую-нибудь брутальную шуточку.
- Ну что я могу поделать, если у меня ученик такой жеребец, что отказать ему – все равно что поставить крест на дальнейшей интимной жизни, потому что так больше никто не возбудит...
Ольга уважительно промолчала. Ей нравилось провоцировать Пашу, но когда он откровенничал - не подкалывала.
Алечка ворковала – какая обивка, сочетание цветов такое приятное, Паша, ну правда тебе нравится?
- А что, подлокотники нынче не в моде? - проворчал Паша.
- Ну да, подлокотники! Это ведь такая важная деталь! – вдохновенно начала Ольга, - Через них можно перекинуть какое-нибудь юное тело, погружаясь в его недра... Но ты только представь, как на вот этом скромном диванчике вы с Валэрой будете сеять разумное, доброе и вечное до полной потери эрекции... А потом еще полночи обхаживать друг друга резиновыми членами... Представил? Ну представь! Живенько, во всех красках! А теперь скажи: "Я хочу этот диван, и подлокотники мне по..."
- Нет, ты меня не путай! Диван я не хочу, я хочу Валеру.
- Ты нам вчера что сказал? Хочу диван, поехали выбирать...
Алечка закатила глаза:
- Девочки, не ссорьтесь...
Паша остановился, картинно упер руки в бока, топнул ногой.
- Так, все. Не бывать этому. Мне кто-нибудь одолжит двести литов? Мы возвращаемся и покупаем тот кожаный. Я сказал.
Ольга и Алечка окинули его долгим взглядом снизу вверх. Молча развернулись, пошли на знакомое место.
- Невероятно, но похоже, что общение с Валерой идет ему на пользу. Он научился принимать решения сам. Глядишь, еще годик-два – и он перестанет с нами даже советоваться...
- Мальчик сделал из него мужчину, - усмехнулась Ольга, - поверить не могу, что еще прошлым летом он давал только тем, кому за сорок. Неплохой качественный скачок...
Паша был возмущен до глубины души.
- Ольга, если ты не умолкнешь...
- И как ты намереваешься меня заткнуть, мужчина?
- Уже присмотрел в виртуальном магазине вибратор, специально для тебя, в качестве заблаговременного подарка на день рождения. Заткну и глазом не моргну.
Ольга ухмыльнулась. Когда Паша начинал пошлить, она ощущала какую-то почти материнскую гордость. Хлопнула его по плечу, потом достала кошелек.
- Эх, Паша, Паша, когда ты умрешь, Господу вместо списка твоих дел предоставят раскладку твоих запросов в Яндексе! Ладно, в счет какого-нибудь ближайшего праздника докинем тебе двухсотку, правда, Алька? И пусть твоя интимная жизнь будет проходить в комфорте и уюте.
-
-
30.06.2008 в 17:36Солнце лилось на парты. В подоконник стучалась капель. Тревожно поблескивал снег – гладкий, будто пластмассовый. Словно весь город был обмазан плавленым сырком. Со дня на день обещалась наступить календарная весна.
На задних партах откровенно запищал мобильный. Паша спрятал улыбку. Быстрыми пальцами пробежал по кнопкам, послал еще один SMS вдогонку.
“Chudo, postav’ telefon na vibrator. Tolko v karman briuk ne kladi
- ...за какое время будет пойман message. Зритель не может тратить свое время на чтение, поэтому на обложках улыбаются красотки.
Телефон подмигнул цветным экранчиком: “Pochemu by i net?
“Esli est’ potrebnost’, luchshe kupit’ specialnye igrushki”
- ...который вы хотите донести, практически никогда не будет тем смыслом, который будет прочитан.
“Prekloniajus pered znaniem iz ust specialista
- ...подводит нас к двум школам коммуникации, разделенных таким гражданином Джоном Фиском: школа процесса, исповедующая точную коммуникацию, и школа семиотики, то есть приблизительной коммуникации. Цымбалов, Повилюк, я вас не утомляю?
Заспанная веснушчатая физиономия с развитыми челюстями соизволила подняться и уставиться на учителя с самым недовольным видом. Вторая продолжала дремать на сложенных руках. Паша продолжал урок: не было ни малейшего желания связываться с Вадей и Анджейкой, безлобыми бритыми затылками, но иногда своим хамством они доводили его до приступов тихой ненависти.
“Mne tebia ne hvatalo proshloj nochju. i ja vedel tebia vo sne”
Вести урок было решительно невозможно.
“Chto zhe ja delal?
Вадя и Анджейка как-то перестали его волновать. Взгляд все норовил украдкой скоситься в противоположную часть класса... За широкими плечами Эдика, за темными Ирмиными волосами был шанс встретиться с другим, теплым и нежным взглядом.
“To zhe chto v poslednij raz.. ja hochu tebe tak sdelat. horosho?”
Сладко заныло в груди, моментальной волной подкатило и схлынуло возбуждение. Оральные ласки всегда были его особенной страстью. Паша окинул класс торопливым взглядом, чувствуя, как краснеют щеки. Двенадцатый Б, расслабленно уткнувшись в свои рисунки, особого внимания не обращал.
“Chto ty delaesh segodnia vecherom?”
Ответа не было. Тянулись минуты, капало за стеклом на жесть подоконника. Паша занервничал отчего-то, и это мешало гораздо больше, чем дождь сообщений.
С грехом пополам дожили до звонка. Двенадцатиклассники расползались, только Валера все еще изображал бурную деятельность. "Великолепная шестерка" не ждала. Когда кабинет опустел, Валера по-кошачьи скользнул к учительскому столу.
- Я весь счет просадил, - улыбнулся он виновато.
Паша покосился на дверь, взял его за руку.
- Так что ты делаешь сегодня вечером?
- Все! – с чувством выдохнул Валера и полез целоваться.
***
- Обалдеть, вот это сексодром!!!
За занавесками намеревалось стремительно стемнеть; в окнах напротив полыхали отголоски заката. У порога лег Валеркин рюкзак: тетради на завтра, футболка, смена белья и носки. В книжке оценок красовались свежие материнские подписи за весь месяц.
Мама поймала почти у дверей:
- Куда опять на ночь глядя? Ох, приедет отец, все расскажу! Выдерет как сидорову козу! Где это видано, дома не ночевать?
- Мам, мне семнадцать, - он постарался, чтобы это звучало помягче.
- Взрослый! Покажи мне свой дневник.
- Ты моими оценками не интересовалась месяца два...
Пререкаться с ней не хотелось. Порылся в рюкзаке, извлек на свет божий книжку оценок. Мать бегло пролистнула, потом внимательно уставилась в страницу.
- С каких это пор у тебя девятки по истории? Ты ж в раньше Бисмарка от Гитлера не отличал...
Валера пожал плечами. Не рассказывать же ей теперь про Пашу. Паша здорово шарил в истории искусств и знал много пикантных подробностей об известных людях, к тому же, он умел правильно мотивировать... и стимулировать... История представала в совершенно новом свете. Еще никогда она не была такой увлекательной.
Мама пахла валерьянкой и чуть-чуть - яблочным уксусом.
Паша – тонким ароматом афтершейва.
Они бесились на новом диване и стягивали друг с друга одежду. В шутку боролись, щекотались, все больше возбуждаясь, пока Валера вдруг не обнаружил, что прижал Пашу к дивану в весьма компрометирующей позиции, которой грех не воспользоваться. А именно – опираясь только на руки, завис между его раскинутых ног. Ни на что особо не надеясь, шутки ради толкнулся вперед - и Паша согнул колени, позволяя прижаться плотнее. Валера сглотнул. Только теперь заметил, что они оба перестали смеяться. Замирая от собственной дерзости, чуть налег. Паша – затуманенный до незнакомого взгляд – приподнял голову; тут же подкатил ужас – неужели остановит?! По груди погладила Пашина ладонь.
- Смазка... нижний ящик.
Мысли взорвались эйфорией. В три вздоха – хоть рекорды ставь! – рассправился с презервативом и смазкой, вернулся. Прижался, с трудом давя желание вломиться сразу и со всей дури. Сам себе усмехнулся: скорее, пока он не передумал... Но Паша, похоже, к мыслительным процессам был уже не расположен: заерзал, подался навстречу – и все оказалось так просто...
Новый диван был обмыт по всем правилам.
-
-
30.06.2008 в 17:36Тушь от МаксФактор
Она вертела в пальцах карандаш. Вертела не переставая, то и дело постукивая заточенным концом о зеркальную полировку стола, и с каждым таким движением откалывались мелкие крошки графита. На древесине остались лунки – там, где впивались иногда ее ногти: длинные, с модными узорами маникюра.
- Он ничего не замечает!
Катя злилась. На Аленку, затеявшую всю эту авантюру, на себя, позволившую себя втянуть. На учителя, которую неделю игнорирующего арт-обстрел – улыбочки и заигрывания. Правда, и аленкины тоже – но почему-то легче от этого не становилось.
- Как это может быть? – задумчиво протянула подруга, барабаня чудовищными ногтями по часикам Omega.
Это было серьезно... Уж если Аленка вслух признавала, что кто-то ее чарам не поддается... Значит, в ход пойдет тяжелая артиллерия. Сначала – наплевав на форму, на строгость директрисы, розовый костюм. Потом, наплевав на холод, гипюровая белая кофточка. Аленка в ней просто бомба. Потом...
Катя сжала губы. До "потом" дело допустить нельзя. Нужно принимать меры.
Хватит сидеть в окопах... За Джей Ло! За Шакиру! Урра!!!
***
Как добралась до дома – Катя не помнила. Юркнула в свою комнату, обняла толстопузого медвежонка и затаилась. Так и лежали в темноте, думая каждый о своем.
Только через четверть часа Катя встала, вынула из ушей длинные серьги, стянула с пальцев колечки. Нашарила на полке шкатулку с бижутерией, не глядя кинула снятые украшения: полную горсть. Переоделась в тренинги и свитерок, - с негодованием сбросила все до нижнего белья, самого своего сексуального, белого... От такого у мужчин постарше ее сверстников очень даже крышу сносит.
Загорелая фигуристая блондинка в белом белье, кто устоит...
Сбросив дневную оболочку, будто лягушачью кожу, Катя повеселела. Бодренько направилась в ванную: смывать косметику. Там наконец стала собой.
Щеки горели.
Аленка, хороша подруга, в который раз уже по ее милости Катя попадала в истории... Ладно еще сверстников кадрить, полбеды. Но так?.. К школьному учителю в постель напрашиваться, вот чушь... И главное, зачем? Дурацкий спор на тушь от МаксФактор!
Сама-то тоже хороша. И о чем только думала? В пылу погони все из головы вылетело, только одно осталось – желание обойти Аленку. Даже про Артема забыла – а он, между прочим, ждал звонка от нее, непутевой...
Задумавшись, долго-долго мылила руки. Смотрелась в зеркало.
Дом Палпетровича она помнила с той тусовки – тогда Аленка впервые липла к учителю. Не помнила номер квартиры. Подождала под подъездом минут десять, дождалась: впустил собачник, владелец огромного датского дога. Поднялась на лифте, все больше робея... Когда наманикюренным ногтем ткнула в звонок, уже проклинала все на свете.
Павел Петрович, в джинсах и эротично расстегнутой рубашке, был обескуражен ее вечерним визитом. Чисто на автоматизме пригласил войти. Катя все на том же автоматизме – вошла. Что-то складно защебетала – пробные экзаменационные задания, разобраться бы, а то никак, мол, не решит, сдавать или нет... А в голове так и вертелось предчувствие: что-то не так. Она чего-то не замечает. Учитель кивнул, нерешительно покосился на дверь... "Ты не против, если мы на кухне посидим?"
Тут все встало на свои места: он не один. Катя присмотрелась – накинутая второпях рубашка, припухшие губы, легкий, едва уловимый аромат пота, малиновый засос над ключицей... Вспыхнула. Вот оно как... из постели вытащила. А Аленка об заклад готова была биться, что одинокий. Если вообще не девственник. Иначе как можно было взрослому мужику не замечать откровенные заигрывания сразу двух таких девчонок?!
Катя выложила на стол стопку ксерокопий, склонилась, пряча под волосами покрасневшие щеки. В полной мере ощутила себя идиоткой. Павел Петрович с напускной невозмутимостью читал задание и ее ответ мелким ровным почерком.
Потом вдруг послышался знакомый голос, и учитель замер.
- Паш, у нас гости?
Катя распахнула глаза, едва веря... В дверях стоял Валерка Боев. В одном только полотенце на бедрах, с видом довольным и утомленным. Узнав в ней одноклассницу, он опешил; в кухне повисло напряженное молчание...
...Катя усмехнулась своему отражению. Из зеркала заулыбалась симпатичная девчонка, простая, как руль велосипеда "Аист". Подростковой дури в ней было по самые ушки. А над ушками, под пероксидной нездоровой белизной, отрастали русые корни.
На следующий день она вручила Аленке трофейную тушь от МаксФактор, признав себя побежденной и искренне надеясь, что эта маленькая жертва избавит подругу от желания реализовывать свои коварные планы, а учителя - от ее навязчивого внимания...
-
-
22.04.2010 в 09:39-
-
22.04.2010 в 18:21Текст на данном сообществе выложен частями, но вроде бы весь, надо поискать.
Целиком текст также есть у меня на сайте (здесь), только сайт в настоящий момент лежит. Еще на одном форуме ииии кажется здесь еще есть (а вообще Гугл в помощь, по названию много чего выпадает
-
-
22.04.2010 в 18:31-
-
22.04.2010 в 18:52yaoi.teinon.net/ как-то медленно, но таки грузится, попробуйте пару раз обновить страницу/подождать. Раздел Книги.
Или попробуйте скачать по прямой ссылке - yaoi.teinon.net/files/books/citrina_12_parallel...
-
-
22.04.2010 в 20:10-
-
22.04.2010 в 20:21Не знаю, если честно. Не я его заливала
Я только за свой сайт отвечаю - на нем есть все целиком (но сайт, увы, временно недоступен)