Название текста: Мы никогда не умрем
Автор: bubantes
Бета/корректор: Last_Optimist
Фандом: bleach
Рейтинг: NC-17 (не во всех главах)
Дисклеймер: Персонажи и некоторые реалии мира фика взяты из Bleach, автор фика не извлекает никакой материальной выгоды из своего творчества.
Персонажи: одиннадцатый отряд, а мир вертится вокруг них.
Особые предупреждения: непечатная лексика в количестве, гомоэротической образностью конечно местами насыщено – не без этого, но и без фанатизма.
От автора: Я не задавался целью переписать канон или, наоборот, пересказать его своими словами. Просто придумывались такие всякие эпизоды из жизни одиннадцатого, местами веселые, местами не очень, уж как пошло. В повествовании периодически появляются резиновые неканоны и даже один резиновый лейтенант шестого отряда до Ренджи, чистейший плод фантазии – в основном для того, чтобы тут же примерно эффектно сдохнуть.
Аффтар отчаялся понимать хронологию Кубо Тайто, потому имеет на нее свой взгляд, впрочем, не так далеко отходя от канона. Время между главами и событиями может быть разное – как пара месяцев, так и пара десятков лет.
Любые совпадения с фиками чьей-то подруги, сестры, бабушки и канарейки – невозможны. Все равно я чужих фиков про одиннадцатый не читаю.
За эпиграфы говорю спасибо Fleur, Пикнику и Башакову. Вдохновлялся именно ими.

читать дальшеГлава седьмая

Он войдет, никого не спросив,
Ты полюбишь его не сразу.
С первого взгляда он некрасив,
Со второго - безобразен.

Только речи его горячи,
Только прочь сомнения, прочь.
Самый звонкий крик - тишина,
Самый яркий свет - ночь.

- Очкуешь? – поддел Аясегава приятеля, прислонившегося рядом с ним к стене и рассеянно потирающего лысину.
- Сам ты три дня не умывался, - Иккаку хмыкнул, пихая его в плечо. – Че это я очкую? Просто интересно, че там, вступление в должность у них там небось, все дела…
- Да придет он, куда денется, - Юмичика, втайне посмеиваясь над его волнением.
Они стояли у стены чуть поодаль от выстроившихся в две шеренги рядовых одиннадцатого отряда, ибо поступили только сегодня, даже не успели перезнакомиться, и внимания на них в этой суете вообще никто не обращал.
- Не хочешь ли встать в строй, рядовой Мадараме? – поинтересовался Аясегава.
- Да че я там не видал в этом строю. Вот уж кто ссыт во все стороны света, так это они там, мы с тобой промокнем если встанем.
- И то правда, - хохотнул Юмичика, насмешливо оглядывая потеющих рядовых. – А чего им не ссать, они ж своими глазами видели, как он их капитана по земле блином раскатал.
Ему, на самом деле, было одновременно и спокойно, и как-то не по себе. Появления Зараки он не имел причины ждать с таким трепетом – в конце концов, они даже парой слов не перекинулись в тот раз. С другой стороны, радость друга волей-неволей передавалась и ему. Аясегава уже привык к такому обмену эмоциями и теперь для него всегда остро вставал вопрос настроения Иккаку. Приходилось почаще его радовать, чтобы и самому находиться на волне.
Когда в казарму, оглашая ее звонким голоском и смехом, влетела мелкая розоволосая девчонка, Юмичика понял, что начинается. Малявку он узнал сразу, правда отметил, что она до странности быстро вымахала и теперь была похожа на восьмилетнюю. Тогда как в прошлый их раз на вид ей можно было дать лет пять, не больше.
А так, конечно, ей могло быть сколько угодно. Юмичика-то тоже выглядел лет на двадцать от силы.
И тут свершилось. Седзи разъехались с многообещающим треском, и на миг весь проход заслонила фигура с живописно растопыренными руками. Всех без исключения присутствующих неслабо приложило густой волной силы, которая, как выяснил Аясегава, называлась реяцу – ее у них с Мадараме вчера проверяли вместе с базовыми боевыми навыками.
Так вот, реяцу Зараки, оглушительно топающего через строй, была практически материальной – протяни руку и скатай ртутный шарик, что называется. Произнеся свой «приветственный» спич на тему того, что он клал большой хер на все заслуги отряда, не касающиеся боевых, и слабакам лучше взять себя за жопу и дуть отсюда поскорее на всех парусах, Кенпачи уселся на возвышение и уставился на ошарашено молчащих рядовых тяжелым взглядом из-под низких и абсолютно безволосых надбровных дуг.
- Что это я чую мля за запах? – прибавил он спустя пару секунд, многозначительно упираясь руками себе в колени. – Я че, пришел в отряд серунов? Что вы скорчили морды как редьки обожрались? Ща отмашку дам, на выходе не потопчите друг друга, когда съебываться будете!
- Погоди ты понты кидать, капитан Зараки Кенпачи, - вдруг подал голос Иккаку, широко ухмыляясь. Юмичика даже вздрогнул от неожиданности, а уж отряд, как по команде повернув головы в их сторону, расступился словно морские волны, образовывая коридор через всю казарму прямо к Кенпачи. – Я обещал, что я тя найду, ну вот я и здесь.
А тот на секунду даже чуть выпрямился, разглядывая, кто это там такой голосистый, и вперил свой неподвижный взгляд в Мадараме, который отделился наконец от стены и вышел вперед.
Несколько долгих секунд они буравили друг друга глазами – Иккаку не расставаясь со своей неподражаемой улыбкой от уха до уха, Зараки все еще сохраняя физиономию кирпичом.
Однако, когда отряд уже был готов с грохотом рухнуть пластом на пол, прикрывая затылки, новый капитан вдруг широко оскалился, являя миру все свое феноменальное количество зубов.
- Ну бля… - он крякнул, поднялся и гулко протопал прямо к выпендрившемуся бойцу, останавливаясь прямо перед ним. – Ты что ли? Однако быстро ты снесся.
- А то, Мадараме Иккаку тебе пальцем что ли деланный, - Иккаку, хоть и задрал голову чтобы смотреть ему в лицо, тем не менее выглядел неимоверно ерепенистым. Юмичика отметил в который раз, что форма ему все-таки шла. А еще показалось, что с момента их встречи Зараки действительно как-то разросся и стал еще больше – то ли из-за хаори, то ли оттого, что в Руконгае вообще все и всегда казалось меньше.
Тем временем диалог продолжался.
- Ну смотри, лысая башка, не зассы раз пришел, - Кенпачи оглядел его и вдруг перевел взгляд на Аясегаву, все еще стоящего у стены с довольно отсутствующим видом. Почувствовав, что на него обратили внимание, Юмичика поднял голову и слегка тряхнул длинной челкой, завесившей половину лица.
- А мне вот эта морда прям вспомнилась, - задумчиво проговорил капитан, почесывая подбородок. – Где я тебя видал?
- Где, кто?... Ааа, так это кореш мой, - пояснил Иккаку, словно только что вспоминая о наличии друга в помещении. – Тоже руконгайский, он после нашего махача на меня заплатки ставил. Вот такой парень!
- Ааа, точняк. А че ж такая дохлятина-то… Он меч-то может держать?
- Эээ, ты, Зараки, не суди. Я с ним в спарринге первый раз неслабо огреб.
- Мда? Слабо верится. Он вообще, кореш-то твой, говорить умеет, или ты за него?
- Простите, Зараки-тайчо, - ядовито откликнулся уже порядком задетый за живое Юмичика, наливаясь насыщенным свекольным колером. – Ваша беседа была столь увлекательна, что я просто не мог вставить слова. Позвольте представиться – рядовой Аясегава Юмичика, готов отвечать на ваши вопросы со всем своим почтением, особенно касательно моего телосложения и внешнего вида. Задавайте.
- Дерзкий… - констатировал Кенпачи и после некоторой паузы снова оскалился. – Это хорошо. Жополизов не люблю. Только мы еще посмотрим, острее ли твой меч твоего языка. Ну-ка! – он снова обернулся к остальным членам отряда. – Подтянули подштанники и бегом в додзе, ща знакомится будем!
Уже уходя, он не глядя махнул рукой двум друзьям, и они, как загипнотизированные, одновременно снялись с места и потопали за ним. По пути Иккаку озабоченно покосился на хмурое лицо Аясегавы.
- Слышь, ну ты че, обижаешься что ли? Ну ладно тебе, он тебя не знает, вот и болтает чего думает. Он ж не со зла, руконгайский же…
- Заткнись, - отмахнулся Юмичика, дернув плечом. – Если бы я обижался на придурков, мы бы с тобой так и не познакомились.
- Ну вот, обиделся.
- Отвали я сказал.
- Друг, вот ты обижаешься что тебя девицей зовут, а сам сейчас так себя и ведешь.
- Голову побереги! Тебя бы так как сейчас обнесли, небось по-другому бы запел! И вообще, прешься от этого монстрилы, так хоть обопрись, а от меня отвянь. Я-то уж точно не из-за него сюда пришел…
Иккаку покачал головой, безнадежно цыкнув зубом.
- Ну извини, знаю я как тебя угомонить, да тут только не время и не место.
Аясегава с удовольствием бы сейчас оходил его по ушам, однако они уже достигли додзе, где Кенпачи жестом оборвал все разговоры и приказал становиться по периметру.
- Значит так, - он вытянул руку, чтобы его девчушка, Ячиру, могла легко соскочить с плеча. Что она, собственно, и сделала, издав торжествующий вопль «Кен-тян будет играть!». Юмичика проследил, как она тут же оседлала какого-то рядового, упершись своими крошечными ручонками ему в голову. Беднягу перекосило так, что кожа лба едва не наползла полностью на глаза, закрыв весь обзор.
- Давай-давай, Кен-тян!
- Да ща всем задам, не бойся. Значит так, - повторил Зараки с легкой улыбкой. – Как я уже сказал, будем знакомиться. Ща я всех тут обниму и расцелую, выстраивайтесь в очередь. Правила – один выходит сюда ко мне со своим мечом. У кого есть шикай, можете с шикаем, мне насрать. А я, чтоб уж хоть не совсем скучать, возьму вот эту пидарасину, - он прошел к стойке с бокенами и взял один, легко крутанув его в руке. – И буду защищаться. Так я посмотрю, кто тут готов к тому, что будет. Потому что как при вашем капитане было, меня не чешет. И если кому не нравится – выход там. Ну?
Он обвел бокеном толпящихся по всему периметру бойцов, скучающе приопустив веки.
- Нууу? Мне может лечь поспать?
- Я готов, - Иккаку, естественно, не стерпел и, растолкав впереди стоящих, выкатился в додзе, занимая место напротив капитана. – А ты точно этой палкой-копалкой собрался драться? Смотриии, поранишься – не плачь.
- Попизди мне тут, - развеселился Зараки. – Начинай!
Юмичика скрестил руки на груди и равнодушно наблюдал, как эти двое сшиблись и снова отскочили друг от друга. Иккаку, с совершенно бешеным взглядом, пригибался и кидался на Кенпачи как кошка на солнечный зайчик, воинственно размахивая катаной, а капитан, изредка похохатывая и покрякивая, уворачивался и отмахивался, стараясь не подставлять бокен под лезвие, чтобы не отрубило. Оба явно наслаждались процессом, и Аясегава, хоть и был все еще в весьма дурном настроении, поневоле начал пропускать через себя потоки реяцу, исходящие от друга. Однако, теперь к ним густо примешивались и инородные, тяжелые волны, которые совершенно невозможно было отфильтровать, как он ни старался. В конце концов, сила этого Кенпачи была впечатляюща, и несправедливо было отрицать ее бодрящий эффект. Другое дело, что сам он был редкостный говнюк.
Так они танцевали на татами не меньше десяти минут, пока Зараки явно не надоело, и он, в последний раз вильнув в сторону, с оглушительным треском не обрушил деревяшку прямо на лысину Мадараме.
Бокен жалобно хрустнул, и целая его половина взмыла в воздух, красиво крутясь.
Юмичика ахнул. На макушке Иккаку прямо на глазах, как по волшебству, начала прорастать потрясающая фиолетовая шишка, придавшая его голове очаровательную кабачковую форму, а взгляд друга стал каким-то необычайно сконцентрированным. А еще некоторым образом скосился.
- Нуу даа, - протянул Кенпачи, даже с заметным уважением созерцая сломанный бокен. – Я не верю, что я это говорю, но я в тебе не ошибался. Гуляй.
Мадараме попытался что-то сказать, однако в это время его неожиданно настигла Ячиру, с неподражаемым изяществом вспрыгнувшая ему на плечи и восхищенно уставившаяся на шишку.
- Лысый, пошли лечиться! Пошли-пошли, приложим листик! Я знаю листики, их прилепишь и все проходит! Ячиру самый лучший доктор, правда Кен-тян?
- А то. Шагайте, - добродушно отправил их капитан и отшвырнул в сторону кусок бокена, тут же цапнув со стойки новый. – Нууу? Если вы думаете что я наигрался, засуньте себе в жопу тыкву. Кто следующий? Ну что же вы? Когда же мы будем любить друг друга? А?
Пристальный зловещий взгляд так и шарил по лицам присутствующих, явно не горящих энтузиазмом выйти на татами и попытать счастья. Его зверская физиономия все вытягивалась и вытягивалась от разочарования, однако в следующий момент он замер, поймав в толпе лицо Юмичики.
- Ну-ка, - оскалился он многозначительно, указывая на него бокеном. – Чего молчишь, куда весь наш язык провалился? Или мы только за спиной кореша такие храбрые?
Аясегава вспыхнул и, сжав зубы, сделал несколько решительных шагов, на ходу доставая катану.
- Ну вот я.
- А куда б ты делся, епта, подарок судьбы нашелся. Нападай.
Юмичика выждал немного, чуть попружинил на ногах и оттолкнулся – легко и свободно, как будто собрался взлетать. Катана описала короткую сверкающую дугу в воздухе и… просвистела мимо. Зараки лениво качнулся в сторону, бросив по пути пренебрежительный смешок.
- Ох ты боже ж мой. Почти убил.
Юмичика раздраженно фыркнул, сдувая челку и, не давая себе передышки, бросился к нему, снова замахиваясь мечом – и опять промахнулся, лишь колыхнув воздух возле правого плеча капитана.
- Ойой, - издевался Зараки, даже не поднимая бокена. – А кто там? А вот он я!
- Вижу, - прошипел Аясегава, бросаясь в его сторону с утроенной энергией.
Его бесило то, что этот мордоворот даже не пытается встречать его удары, тупо увиливая от клинка и просто искря идиотскими комментариями. Ну ничего, он заставит его отбиваться… в конце концов, он не настолько уж хуже Иккаку. Мог же он его ранить.
Через пять минут Юмичика все же задумался о том, что он делает не так. По лбу уже струились целые реки пота, а Кенпачи, казалось, только наливается энергией, пританцовывая со всем изяществом, которое только может быть присуще каменной глыбе.
Его, судя по всему, ни разу не сбила с толку испытанная тактика Аясегавы, так безотказно действующая с его бывшими противниками. Похоже, применять ее к нему было слишком наивно… И вообще неосмотрительно. Изучить бы его стиль – но беда была в том, что у него вообще не было стиля. Зараки рубился бестолково и талантливо, тем самым просто отрезая любые попытки понять и систематизировать свои движения. Каждая попытка поймать его на повторе, ошибке, с треском разбивалась о его непосредственность как волна расшибается о скалу.
Но волна точит скалы. Возможно, не так быстро как хотелось бы, но если попробовать не понимать его, а сделать то же самое – отказаться от головы во время боя. Забыть тактики, приемы, уловки и просто отдаться – именно отдаться этому воздушному потоку, направляющему твои руки и ноги, несущему тело в одни ему неведомые повороты и водопады.
И похоже, со временем Юмичика начал делать успехи – наконец настал момент, когда бокен все-таки мелькнул в воздухе, ударяя по его катане сбоку плашмя и отбрасывая ее в сторону. Значит не успел увернуться, попался, лихорадочно стучало в висках. Рукоять рванулась в пальцах, но удержалась, и Аясегава, вдохновленный первым успехом, глубоко вздохнул и утроил натиск.
Он не видел того, что они обскакали все додзе, не заметил и того, как оскал Зараки становился все шире и шире, и потому находился на самом пике своего торжества, когда капитан сделал какой-то особенно неуловимый пируэт, избежав его удара, и, изловчившись, ткнул ему концом бокена прямо в нос.
От неожиданности и ошарашивающей боли Юмичика на мгновение ослеп, падая на колени и одной рукой хватаясь за лицо. Впрочем, меч не упустил, лишь бессильно уронив руку с ним на татами.
Когда вернулось зрение, он отнял от лица ладонь и с ужасом всхлипнул, увидев, что она вся покрыта его кровью, показавшейся со страху неправдоподобно ярко-малиновой.
- Погоди, - раздался над ним хриплый голос. В момент оказавшийся рядом Кенпачи присел на одно колено и с силой вздернул его голову вверх за подбородок, пристально вглядываясь в причиненное им увечье. – Оооо, ну все, три дня поноса и мучительная смерть… А ну цыц, мужик ты или где!
Он еще секунду всматривался в дрожащие от навернувшихся слез фиолетовые глаза, как-то странно цыкнул и наконец отпустил подбородок Аясегавы, поднимаясь и резко вздергивая его на ноги так, что чуть было не вывихнул ему плечо.
- Иди говорю, пополощи и все пучком. Давай, вали. Передай лысому, что ты тоже прошел.
Юмичика не мог вымолвить ни слова, захлебываясь своей кровью и страдальчески морщась. Он едва успевал ловить красные струйки уже обеими руками, и мозг постепенно заволакивала пелена паники перед тем, во что сейчас наверняка превратилось его лицо.
- Ептамать… Голову не задирай, в горло потечет. Все, чеши отсюда, пока я не передумал. До завтра свободны оба.
Капитан уже потерял к нему интерес, отворачиваясь и уходя дальше. А Аясегава, пытаясь сдержать слезы, текущие больше от злости и обиды, чем от боли, вынесся из додзе на улицу и явно намеревался упасть там замертво, если бы его не подхватили уже хорошо узнаваемые сильные руки.
- Бля, Юмичика, ты чего это? Посмотри на меня, посмотри говорю. Уууу… - Мадараме озабоченно присвистнул, держа лицо друга в обеих ладонях и отталкивая локтями его руки, пытавшиеся снова все прикрыть. – В спарринге был? Ну чего ты ревешь-то, дите ей-богу…
- Иккаку, лицо… Что там? – от страха голос Аясегавы стал тонким и каким-то котеночьим.
- Да ничего там, не помирай ты, - друг довольно бесцеремонно взял его двумя пальцами за нос и подвигал, отчего Юмичика взвыл и попытался отпихнуть его – впрочем, безрезультатно. – Тихо ты я сказал… Не, вроде цело. А кровищи много – это он тебе кожу рассек просто, ну и вдарил конечно качественно... Ну что хоть сказал-то?
- Что я прошел… Сука какая…
- Ну, замолкни, красота ты моя, мать тебя… Прошел, молодчина, я в тебе не сомневался. Зараки просто так не скажет, значит ты ему по душе пришелся. Гордись, ептеть.
- Иди ты в жопу со своим Зараки… - отчаянно и прерывисто всхлипнул Юмичика, как-то в один момент обессилев и глотая воздух раскрытым ртом. – Сам гордись… а надо мной теперь смеяться будут… Нос…
- Дебил ты что ли… Сдался тут кому твой нос. Эээээй, перестань щас же! – запротестовал Иккаку, когда друг, заслышав его последнюю фразу, пришел в ярость и замолотил его кулаками куда попало. Наконец, отчаявшись урезонить, он заломил ему руки, другой рукой сцапал за волосы и потащил к бочке с водой. – А ну пошли умоемся, так с тобой ни до чего не договоримся.
Через несколько минут притихший Юмичика смиренно стирал остатки крови с лица и прижимал к носу кусок нижнего косоде друга, который тот самоотверженно оторвал и пожертвовал в качестве полотенца. Иккаку, дождавшись пока он окончательно утихнет, наконец развернул его к себе и обнял, аккуратно укладывая голову щекой на свое плечо.
- Вот и ладушки, все живы, все отлично. Ты не пугай меня так больше, я думал ты спятил. В Руконгае в самые пипцы и то не плакал, а тут разнюнился. Рёва.
- Иккаку, я не хочу быть уродливым! Что мне делать?
- Слушай, ты заколебал. Ты самая красивая хуйня, которую я видел в своей гребаной жизни, а нос твой заживет. Тут вон отряд медиков есть, давай я тебя свожу, хочешь? Главное ща по-быстрому смыться пока нас мелкая не нашла, а то она тебе тоже прилепит вон… - он склонил голову и ткнул пальцем в симпатичный зеленый листик неведомого растения, заботливо приклеенный ему на лысину. – Видал? Самый лучший медик меня спас. Такой же на нос хочешь?
Юмичику вид этого листика вверг в такой истерический припадок, что от хохота у него снова брызнули две тонкие струйки крови из носа. Мадараме, хоть и довольный его смехом, все же всерьез обеспокоился душевным здоровьем друга и, взяв за руку, поволок прочь, по пути расспрашивая каждого встречного о местоположении медицинского отряда.
Там они особенно не задержались. Выйдя наружу с территории, Юмичика то и дело трогал полоску пластыря у себя на носу, но все же был спокоен, ибо парнишка-медик, смазавший рану чем-то прохладным и слегка пощипывающим, заверил, что после этого лекарства отек спадет завтра, а окончательные последствия исчезнут уже через неделю.
- Ну, я ж говорил тебе, - рассуждал на ходу сам заметно успокоившийся Иккаку, все время отбрасывающий руку друга, которой тот теребил свой пластырь. – По-хорошему говоря, он тебя так, скорее погладил чем стукнул. Если б он со всей силы вдарил, у тебя б полбашки снесло.
- Друг, без обид, но ты меня уже затрахал своим искренним фанатизмом, - с досадой буркнул Юмичика, отворачиваясь. – Ты можешь хоть на секунду перестать о нем трещать? Что за такая жгучая страсть я не пойму вообще?
- Да ну тебя, че б ты понимал. Я – боец, Юмичика. Я тебе объяснял уже. Мне нужна эта сила. Я теперь знаю… Это раньше я думал, что мне никто не указ, и сам я себе капитан и отец родной. Но это то же самое что ночью глухой реку переплывать – сверху чернота и снизу. А тут я дно под ногами почуял, сечешь? Я себя пристроенным теперь чувствую, при деле. А тебе плохо что ли? Смотри, чисто, светло везде… Чем ты опять недоволен?
- Ничем… - окончательно сник Аясегава, смотря себе под ноги и потирая ладонями свои предплечья. – Доволен я, особенно тем что мне нос в кашу растерли сегодня, это такое удовольствие, ты не поверишь.
- Постой-ка, - от неожиданности Иккаку даже остановился, перехватывая его за плечи и пытливо заглядывая в глаза. – Ты чего… слышь, ты ревнуешь что ли? Ой бля… вот это ничего себе. Серьезно ревнуешь?
- Да отвянь, тоже мне… сбесился я что ли по-твоему, - вяло отбивался Юмичика, пряча бегающий взгляд.
- Оййй… - Мадараме покачал головой и оттащил его ближе к одному из белых домиков, скрывшись за его стеной. – Что ж ты, глупая твоя головешка, удумал-то? Ась? – одна его рука успокаивающе гладила друга по спине, другая отводила темную челку с лица, заправляя ее за уши – совершенно без толку, потому что упрямые пряди сразу же выпадали обратно.
- Да ничего я не удумал, - обиженно, как ребенок, прогундосил Юмичика, дергая плечом. – Просто мы все время сами были во всем этом говне, все время вдвоем, дома и везде… И хорошо было, хоть и голодно иногда. А тут пришел этот… и все, ты не затыкаешься ни на минуту. Надоело… Я может и не хотел сюда сильно-то, только с тобой пошел, и… и ничего мне тут не нравится. И форма эта не нравится, я свое юката хочу обратно, оно цветное… И дома эти одинаковые, глаза уже болят, и Зараки твой страшила и хам! Вот.
- Хосспади, вот как дал бы в мордень с правой, да и так уже хватит с тебя, - вздохнул Иккаку, улыбаясь и прижимая его к себе. Правая рука зарылась в волосы, поглаживала и умиротворяющее почесывала за ухом, как строптивую лошаденку. – Ладно, и я дурак, не обратил внимания сначала. Ты это бросай, сам-то не слышишь, что бредишь. Зараки – он теперь мой капитан, командир, я за него рубиться буду пока не свалюсь, потому что уважаю так, как только могу уважать вообще кого-нибудь. А ты – ты если еще раз во мне засомневаешься, я тебя побью больно. Ты – мой друг, ты вообще это слово понимаешь? Это ж пиздец, это половина меня, кретин. Я без половины теперь буду не я уже, а так, кусок мяса.
- А какая половина, верхняя или нижняя? – слабо улыбнулся Юмичика, когда друг снова слегка отстранил его, чтобы заглянуть в глаза.
- Эх, ты… Вот так, - Мадараме приставил ладонь ребром к носу, разделяя свое лицо вдоль напополам. И с чувством прибавил, не сдержавшись, - Дура.
Аясегава долго молчал, а потом устало прикрыл глаза, слегка откинув голову и издав низкий гортанный смех.
- Боже мой… Я просто подумал, что раз я слабее него, я тебе больше не нужен.
- Ты ебанулся либо. Пойду сейчас Зараки ей-богу в рог закатаю за то, что он тебе твои последние птичьи мозги вышиб! Ему-то пофиг, а мне с таким ушлепком теперь всю жизнь жить. Все, разлили тут море сиреневых соплей, я из-за тебя скоро стану пушистым и беззубым сусликом. Пойдем, припадочный.
- Пойдем. Он кстати сказал, что мы с тобой до завтра свободны.
- О, вот и заебись. Он, видишь, не такой уж зверюга, небось на завтра уж тренировки задумал, а сегодня время дает бока отлежать.
- Да нет, ему просто еще весь отряд надо деревяшкой покалечить, это же тоже за пять минут не делается, - мстительно вякнул Аясегава, но уже беззлобно – после слов Иккаку он чувствовал смутное превосходство перед Кенпачи по крайней мере в системе ценностей своего друга, и это явно повышало его боевой дух. – Командир говоришь? А если вот он решит меня убить, ты что сделаешь?
- Помогу ему с радостью. Ты меня достал, сил моих нет.
- Козел…

Восьмая глава

Кто сказал, что там, за порогами -
только светлых радуг мосты,
что твой мир не обрушится с грохотом
вниз с немыслимой высоты.
Посмотри,
как внизу разбиваются брызги,
уставшие в поисках смысла,
который, быть может, и рядом,
но скорей всего где-то вдали

Юмичика знал. Знал, что ничем хорошим эта затея не кончится – по крайней мере для него.
Чем дальше тянулись весьма насыщенные дни их службы, тем больше он скучал по самому распоследнему говносборнику в Руконгае и психологически был уже в паре шагов от того чтобы сбежать из Сейрейтей целовать взасос родную загаженную землю семьдесят пятого района.
Но законы дружбы наказывали терпеть и помалкивать. В том числе и о том, что ни единого дня рядового Аясегавы не проходило без мордобоя за складами.
Как и во всяком закрытом обществе, тем паче военном, в Готей не все было так гладко, как казалось на первый взгляд. За белыми стенками казарм и домов порою скрывались вещи не самые красивые, в чем Юмичика смог убедиться в первую же неделю своей жизни в отряде.
Военные есть военные, будь они хоть трижды все из себя шинигами-защитники, а казарма есть казарма, где есть свои порядки. В том числе негласные правила, предписывающие воспитывать новичков в приличествующих их положению страхе и почтении.
Большинство здешних бойцов были выпускниками академии, то есть, проще говоря, практически элитой. Прибывшие по набору прямо из Руконгая были достаточной редкостью, которую встречали с неизменным недружелюбием, происходящим из естественного снобизма.
Так что Аясегава с Мадараме попали подо все возможные причины недовольства сослуживцев: безродные собаки с помойки, «салаги» и, что самое страшное, заметно отличившиеся перед новым капитаном.
Юмичика, конечно, не видел воочию того, что после них расправа в додзе продолжилась и закончилась полным и довольно позорным разгромом всех остальных солдат. Впрочем, это можно было легко угадать по их состоянию – шишка Иккаку и нос самого Юмичики просто безоговорочно меркли по сравнению с тем, что Кенпачи сделал с остальными.
В общем, уж чем-чем, а любовью своих коллег они похвастаться не могли. Но тут в действие вступал еще один принцип, касающийся лишь одного Аясегавы и посему поставивший небольшую пропасть между ним и Иккаку в деле уживчивости с отрядом.
Иккаку умел внушать уважение своим видом. А не уважение – так опасение. Одной этой улыбки «я-поедатель-маленьких-детей» хватало, чтобы отпадало всякое желание к нему цепляться. А на утреннем умывании его мускулы поигрывали столь многозначительно, что потуги к дедовщине сдувались даже у самых оголтелых дедов.
Вот тут-то Юмичике и аукнулась вся его внешняя хрупкость и прочие столь неподходящие военному делу особенности.
Отряд – не Руконгай, здесь все время вдвоем не походишь, находились дела для обоих. И первые дни к Аясегаве привязывались еще не очень уверенно, видя вполне осязаемую тень друга у него над головой. Зато когда поняли, что жаловаться не в его привычках, заметно осмелели.
А жаловаться он не собирался, ибо с такого рода трудностями нужно было разбираться только самому – или заработаешь уважение, или так и будешь слыть пригаркой от горшка сильного парня.
Первая серьезная стычка произошла на третий день. Юмичика спешил в додзе с ворохом бокенов в одной руке и метлой в другой – менять безнадежно испорченный инструментарий и убираться после тренировки. Зараки-тайчо, как и обещал, после той первой передышки начисто отменил понятие «свободное время», и если они не бегали в мыле – значит тренировались, если не тренировались – значит что-нибудь драили, если не драили – значит спали. Но спали мало. И ели еще меньше. Оставалось лишь надеяться, что это все что-то вроде медового месяца, ибо в таком режиме в Готей не жил ни один отряд, даже первый и второй.
- Эй, принцесса! – окликнули его сразу два насмешливых голоса. Юмичика, чуть было не остановившийся, все же успел сообразить – прозвища здесь даются не всегда с потолка, и стоит откликнуться хоть на один идиотский призыв, останешься с «погонялом» навсегда. Потому он, поудобнее перехватив свою ношу, продолжил шагать, игнорируя вопли за спиной, пока наконец его не остановили посредством рывка за плечо.
- Тебя отзываться не учили, деревня? – двое молодых на вид, но весьма потрепанных бойцов стояли перед ним практически в одинаковых позах – с одной рукой на поясе и отставив колено. В свободных руках они имели по метле, стало быть, убирали здесь территорию. Кстати говоря, останавливаться он и не обязан был – в данный момент в отряде старше его по званию были лишь капитан да лейтенант. Офицеров не существовало – прошлый лейтенант после гибели капитана куда-то сгинул, а остальные офицерские посты Кенпачи ничтоже сумняшеся аннулировал. В голове до сих пор звучали слова «Я не видал как зарабатывали. Кто в натуре по уровню офицер, тот и при мне им станет, мне жалко что ли»
- Я не слышал моего имени, - не замедлил откликнуться Юмичика, выпрямившись и оценив разницу в телосложении. В Руконгае и не таких валил – только то Руконгай и уроды с рогатинами, а тут конечно тоже уроды, но все же с мечами, и мало ли. И бокены мешают. Но можно их как раз швырнуть сразу всей охапкой в лица, или под ноги, быстро и собранно рассуждал Аясегава, а уж потом катану проветрить. Хотя, убивать тут наверняка никого нельзя, посадят в Карцер или еще чего похуже…
- Назови имя, подзабыли.
- Рядовой Аясегава Юмичика.
- Куда бежишь?
- В додзе убираться, приказ капитана.
- В додзе нет никого, так что подождет – на-ка потрудись тут, - один из бойцов помахал метлой у него перед носом.
- У меня свое задание, - упрямился Юмичика, и так и эдак прокручивая в голове варианты наиболее удобной тактики для нокаута обоих. – А у вас, ребят, свое. Когда каждый занимается своим делом, тогда и в отряде бардака нет.
- Твое дело – пахать и помалкивать, кошка помоечная! – возмутился явно прибалдевший от такой борзости тип с тремя отсутствующими зубами в нижнем ряду – последствием первого знакомства с новым тайчо. – Указывает!
- Я ж говорил, быдло руконгайское, учить и учить еще, - сокрушался второй, с замотанным бинтами предплечьем. – Если сейчас метлой не замахаешь – мы тебя в индивидуальном порядке поучим.
- Метлой махать? – уточнил Юмичика, наивно хлопнув глазами.
- Похоже, за склады прогуляться придется… - беззубый кивнул дружку, и оба шагнули к своей жертве.
Грохот посыпавшихся бокенов огласил ясный полуденный воздух, успев даже перекрыть первые звуки глухих ударов. Аясегава, пригнувшись, концом своей метлы изо всех сил приложил беззубого прямо под дых, а второго ткнул снопом веток в лицо. И пока тот, отшатнувшись, промаргивался, ударил древком по уху.
- Я помахал метлой, разрешите идти, - бросил Юмичика, резво собирая бокены и, пока бойцы не очнулись, убегая в додзе. Туда они почему-то за ним не пошли.
Но то ли никто тут не делился опытом, то ли просто никого жизнь не учила, но цепляться к нему не то что не прекратили – начали в три раза больше. Поводов находилась масса – надерзил, не так взглянул, не там встал. Помимо этих в причины годились и волосы, манеры, походка, голос…
Аясегава ощутил, что начал относиться к оставшимся в прошлом руконгайским уродам с какой-то теплой симпатией. Они хотя бы честно говорили, чего им надо. Крови, тела, денег, вещей – да, там если ты выглядишь слабым, будешь или мертвым, или чьей-то женщиной, или таки станешь сильным. Но и порядки такие были, голодно, холодно, грязно, жили скорее как животные, чем как люди. А здесь – все в тепле, жратва под боком, шмотки казенные, и эта вот жестокость уже даже не звериная. Та была чище и честнее. А жестокость человеческая гнусна, ибо добровольна.
Навыки и закалка, полученные в Руконгае, позволяли отбиваться и сохранять в целости хотя бы свое мясо, однако на душе становилось все паскуднее и паскуднее. В конце концов, мало приятного в том, что шагу не можешь ступить без того, чтобы в спину не прилетело едкое оскорбление, или не попытались поставить подножку. Иккаку в те редкие минуты перед отбоем, когда удавалось перекинуться парой слов, удивлялся.
- Друг, ты что-то совсем кислый. Ну улыбнись хоть, чего с тобой?
- Устаю, - хмуро бросал Юмичика и, действительно, падал на футон, кое-как скрутив волосы жгутом и завязав на затылке – на обычную ночную косу не оставалось запала. Мадараме как правило обдумывал его слова секунд двадцать и тоже засыпал.
Единственное, пожалуй, преимущество, которое принесла Аясегаве дружба – это то, что стараниями Иккаку они занимали самое лучшее место в общей казарме, в самом дальнем углу. Так что хотя бы первое, чем его встречало утро – стена по правому боку или сонная физиономия друга на соседнем футоне по левому. Если не смотреть дальше, можно даже на секунду представить, что все это ему приснилось в кошмаре, и все-все идет как раньше.

Четверо. Будет сложнее обойтись без крови. Юмичика в последний раз попытался воззвать к остаткам разума четверых упырей, окруживших его в очередной раз за складом у мусорной ямы, куда он только что выносил кухонные отбросы.
- Предлагаю разойтись с миром и поберечь нервы, а также кости. Может хоть кто-нибудь скажет наконец, что от меня вообще здесь надо?
- Скромнее надо быть с товарищами, крохотуля, - проговорил рослый детина с низким лбом и непередаваемо волосатыми ноздрями. При взгляде на торчащие из пористого носа слипшиеся пучки волос у Аясегавы каждый раз пищевод завязывался на бантик. – Поласковее был бы – и никаких вопросов. Ну что молчишь, скажи давай мне что-нибудь.
- Нос подстриги! – страдальчески проныл Юмичика, вытаскивая катану…
Действительно трудно было и отбиться, и не отправить кого-нибудь к предкам на ритуальное чаепитие. Но против четверых голыми руками не попрешь. Аясегаву сейчас спасала лишь собственная увертливость, но и она помогала мало, когда противники с мечами есть и за спиной. Прыгай – не прыгай, а тут уже стоит думать скорее о том, как найти момент и смыться, чем победить.
Дело принимало скверный оборот, и он уже стал подумывать о том, какое наказание дают за пару чужих отрубленных конечностей, ежели не до смерти, как вдруг их прервал негромкий, но властный голос.
- Остановиться.
Четверо нападавших замерли как по команде – нюх на начальственный тон сработал безотказно. Юмичика опустил клинок не сразу, ибо в глазах все слегка расплывалось, так что фигуру лейтенанта Айзена он смог различить не сразу.
- Драка на мечах на территории отряда, - фукутайчо медленно приблизился к ним, разглядывая сцену побоища через свои очки. – Кто-нибудь знает, что это двое суток карцера? Все из одиннадцатого?
Делать нечего – все кивнули. Раз уж поймали на собственной территории, отпираться уже некуда.
- Предпочитаете получить наказание от меня или обратимся к вашему капитану? – лейтенант был отвратительно благодушен, и глаза под очками снисходительно поблескивали.
- К капитану, - успел впереди своих противников Юмичика. В данный момент он предпочитал еще раз получить прямой в нос, чем сдаться на милость этому Айзену, ибо скорее доверял неотесанному руконгайскому зверью, нежели этому очкарику с непробиваемой добродушной миной. Чутье подсказывало, что среди таких процент бессмысленных садистов бывает куда выше и цветистее.
Зараки-тайчо, найденный сидящим на ступеньках додзе, на представленное ему безобразие отреагировал весьма неожиданным образом.
Выслушав обстоятельный доклад делегата, он ссадил Ячиру с колен на ступеньки, вытряхнул и отдал ей свою трубку, встал и подошел к Айзену близко-близко – Аясегаве даже почудилось, что вот-вот, и толкнет его грудью. Однако капитан одиннадцатого лишь слегка склонился к фукутайчо и отчеканил:
- Ты кто?
- Зараки-тайчо…
- Не, Зараки-тайчо – это я. Ты говорю кто?
- Лейтенант пятого отряда Айзен Соуске.
- Вот. А это одиннадцатый отряд. Я не знаю, как у вас там в пятом отряде, а у меня пацаны тренируются где хотят, как хотят и когда хотят, а не только по праздникам под хлопанье и дудки. Я разрешил. Вот когда они у тебя в отряде будут – тогда и приходи. Вопросы?
Впоследствии Юмичика вспоминал, что, возможно, тогда единственный раз увидел Айзена таким – без привычной маски безжизненного добродушия. Темные глаза Соуске похолодели и сощурились, а по лицу пробежала рябь – он мог бы поклясться – такой ледяной злобы и ненависти, будто им завладела сейчас совершенно иная личность. Но настолько молниеносно, что он предпочел счесть это за глюк.
- Собственно, я и оставляю их под вашу ответственность, - произнес он спустя пару секунд, отступая и размеренным шагом направляясь к воротам.
Кенпачи помолчал, провожая его взглядом, а потом обернулся к пятерым провинившимся – и вот тут они осознали, что еще ничего не кончилось.
- Шагом внутрь. Все. Ты – стой.
Юмичика, уже сделавший шаг, едва не опрокинулся на спину от того, что его плечо надежно зафиксировала капитанская ручища. Четверо рядовых уже скрылись в додзе, и он остался с Кенпачи один на один.
- Дерешься? – негромко произнес Зараки, чуть склонившись к его уху, не делая попытки развернуть его лицом к себе.
- Виноват, - ровно отозвался Аясегава, сглотнув.
- Так ты охуел палиться-то тогда? Ты б еще в резиденции Ямамото начал. Шли бы куда потише да там махались сколько влезет.
- В следующий раз именно так и сделаю, тайчо.
- Перестань гнать, - капитан все не отпускал его плечо и не отходил, и от дыхания шевелились волоски на шее. – За что бьют?
- Никто меня не бьет, тайчо.
- А я догадываюсь за что. За то что ты хамло. Я б тебя за это тоже бил.
- Так что же вы медлите? – Юмичика рассудил, что если уж пропадать, то без разницы как.
- А я не медлю. В торец ты от меня получить всегда успеешь. Еще раз спрашиваю – за что бьют?
- Меня не бьют.
Пальцы сжали плечо так, что начало неметь.
- Отвечай на вопрос.
- Мне больше нечего ответить, тайчо, - голос слегка срывался от боли.
- Больно? – еще тише на ухо.
- Нет.
- А так? – хватка усилилась так, что затрещала ключица, плюс твердые обломанные ногти впились в кожу аж через ткань обоих косоде.
- Нет… - на последнем издыхании, хотя хотелось орать во все горло.
После этого Кенпачи неожиданно выпрямился, отпустил руку и все-таки повернул почти бесчувственного, с побелевшими губами, Юмичику к себе лицом. И тот с изумлением увидел все тот же улыбчивый оскал на скуластой звериной морде.
- Не ожидал.
- Что? – опешил Аясегава, растерявшись.
- Ничего. Больно же было?
- Нет.
- Молодец. Иди спать.
- Но тайчо…
- Иди я сказал. Ну или не спать – куда знаешь иди. Только всех сюда созови. А, погоди.
- Да?
- Зажил твой шнопак-то? – хохотнул Зараки, тронув уже совсем крошечную почти исчезнувшую ссадинку на его переносице.
- Зажил, тайчо, спасибо. Пустяк.
- Ну и все. Все, пирдуй давай отсюда, бегом.
Юмичика, чувствуя, как мозг начинает потихоньку плавиться, развернулся и ушел, с перепугу даже не попрощавшись с капитаном.

Мадараме вернулся в казарму раньше всего остального отряда и тут же плюхнулся на футон рядом с другом, в кои-то веки получившим возможность тщательно расчесать волосы.
- Что там было? – спросил озабоченно Юмичика, терпеливо раздирая особенно трудный узелок.
- Да ничего особенного, все как всегда. Построил всех, сказал что они кутылые мокрощелки и вяленые каракатицы, и заставил опять бокенами махать. Обычное дело.
- Ясно… - Аясегава поморщился, распутывая пальцами сбившийся колтун.
- Мне его даже жалко. В натуре тут все какие-то не поймешь какие. На татами я пятерых валю и даже не устаю. Я одной рукой их бить могу, а другой – бабу щупать.
- Неужто и тебя тоже заставил? – Юмичика поймал себя на том, что чувствует какое-то смутное разочарование – не пойми в чем.
- А вот ни фига. Меня наружу отозвал, и мы между прочим побазарили, покурили.
- О чем это?
- Да так, спрашивал про Руконгай, как я там жил, чего делал, зачем в Сейрейтей пошел.
- И что ты ответил?
- Ну что есть, то и ответил – что его искал и сильнее хотел стать.
- А про меня ничего не спрашивал? – неожиданно поинтересовался Юмичика.
- Эээ… да нет по-моему. А чего он должен про тебя спросить?
- Да ничего… Я наверное спать лягу.
- А, ну ложись давай. С тобой точно все нормально, ты прям смурной такой все время, - Иккаку отвел его руку с расческой и зарылся пальцами в волосы. – И никак даже не поболтаем с тобой, как раньше. Ты не сердишься случаем опять?
- Да что ты, - Аясегава слегка улыбнулся, аккуратно отстранил его и заплел косу, после чего лег на футон, укрывшись до подбородка. – Просто когда мы тут с тобой можем поболтать? Целый день зад в мыле.
- И то правда. Но я те обещаю, если вдруг будет свободный день, забьемся куда-нибудь в два рыла и отдохнем. Идет?
- Идет-идет. А пока посиди со мной, ладно? Только не трогай – вдруг кто увидит.
- Хорошо, не буду, - Мадараме сел на свой футон и замолчал. Его присутствие и хорошо ощутимое тепло спокойной сейчас реяцу убаюкало и принесло сон – мирный впервые за несколько недель.

Дождь шел четверо суток подряд – сплошной, холодный, иногда для разнообразия скручиваемый пронизывающими порывами ветра. Сейрейтей погрузился в сон… почти весь.
Одиннадцатый отряд, выражаясь народным языком, не просыхал ни на минуту. В буквальном смысле – Зараки-тайчо, казалось, вовсе не замечал льющиеся с неба потоки и как ни в чем не бывало выгонял своих питомцев на пробежки и тренировки на свежем воздухе. Юмичика в такие моменты отчаянно завидовал Иккаку с его лысиной, которую тот вполне безболезненно мог после вытереть тряпкой и горя не знать. Его же собственные волосы ни разу не высохли толком, и голова под копной чесалась так отчаянно, что хотелось ползать на пузе и плакать.
Кстати, после того происшествия с дракой и Айзеном, когда он на следующий день пришел в додзе, Кенпачи тут же выволок его на татами и, указывая на него бокеном, гулко рыкнул на все помещение.
- Я слышал, вот этот хмырь не дурак подраться. Значит так, сейчас все желающие имеют возможность начистить ему рыло. По одному. Кто положит его на лопатки – дам выходной.
У Иккаку челюсть с грохотом выехала до пола, но капитан был невозмутим. В общем, спустя час Аясегава, стоящий на татами на трясущихся ногах и c задубевшими пальцами, намертво приросшими к бокену, дышал как загнанная лошадь и молился, чтобы кто-нибудь уже в самом деле его завалил. Ибо все претенденты, вышедшие до этого, пока что оставались без выходного.
- Тайчо, а можно мне выходной? – подал голос Мадараме, с точностью до слова угадавший мысли несчастного друга.
- Можно. К тебе я только сам выйду, завалишь – получишь выходной и даже два, - хохотнул Кенпачи. – Сиди пока на жопе, тебя не касается. Ну что, кто еще хочет отпиздить Аясегаву? Ну? Глядите, он уморился, на ногах не стоит. Ты ведь устал, Аясегава?
- Нет, тайчо, я в порядке, - Юмичика утер рукавом вспотевший лоб и безуспешно попытался промочить слюной сухое как пергамент горло.
- Тем более. Ну, что, никому выходной неохота? Ясно… так вот, слушайте меня. Вы в отряде можете выяснять свои отношения сколько вам влезет, я на это вон с башни раскаяния сцал. Хоть печень друг другу жрите, лишь бы показатели ваши меня радовали. А они пока меня не то что не радуют – я каждую ночь плачу в подушку вот такими слезами, - Зараки кулаком отмерил длину своего локтя. - А вы же не хотите, чтобы я плакал? Вот и не обижайте меня. С этого дня все разборки только здесь. На мечах, кулаках, бокенах, маргаритках – но вот тут, в додзе, или на плацу при всех. Чтобы больше меня всякие очкастые дрочилы лий-ти-нанты за попу не щупали. Очень я не люблю, когда меня за попу щупают всякие, очень расстраиваюсь. Так что запалят еще один махач в подворотне – я буду, обливаясь слезами, вас мариновать в горшках и продавать в двенадцатый отряд. Значит так, я последний раз спрашиваю, кто сейчас хочет дать ему в морду. Все? Никто?
Подождав минуту, наполненную гробовым молчанием, Зараки ухмыльнулся и, коротко размахнувшись, огрел Юмичику бокеном сначала по заднице, потом по лопаткам, а вслед за этим уже совсем легонько стукнул по темени – и рядовой рухнул на татами как подкошенный.
- Ну надо же, у меня выходной, - Кенпачи отбросил бокен и, поймав прыгнувшую ему на руки Ячиру, вышел из додзе.
Юмичика попытался подняться, но обнаружил, что принявшее горизонтальное положение тело явно не намеревается что-то в этой жизни менять. Мышцы отказали все одновременно, превратившись в дрожащий студень.
Отряд, что характерно, наблюдал это все в полном молчании – даже ни единого смешка не прилетело в сторону бездыханного туловища на полу.
Иккаку, тоже достаточно вдохновившись, вышел из строя.
- А я тоже не дурак подраться, чуваки. Почему тогда Юмичика один развлекается? Я тоже хочу. Я ща вернусь и буду тут до вечера сидеть, ждать всех, кто тоже большой любитель этого дела. А то все ему да ему – я так не играю.
Присев на одно колено, он аккуратно собрал друга в кучку, поднял с пола и вынес из додзе на руках.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался, хоть пасмурная погода продолжала упорно держаться, и низкие металлически-серые облака грузно ворочались в небе, лениво уползая куда-то на восток.
Среди всех недостатков такой погоды существовало одно несомненное преимущество – теперь хотя бы отпала необходимость без конца мести территорию. Бурные ручьи шумели под ногами чуть не доходя до щиколоток, и уносили с собой всю пыль, что камни накопили за неимоверное количество времени.
Юмичика стал всерьез подумывать о том, чтобы последовать примеру Иккаку и побриться к чертовой бабушке налысо – от бесконечной влажности волосы, даже туго утянутые в хвост, начали виться и пушиться, что добавило еще массу приятных ощущений к бесконечной чесотке. Мадараме теперь, глядя на его вечно унылое выражение лица, только качал головой.
Сейчас они вдвоем сидели на ступеньках заднего крыльца кухни, отдыхая после непрерывной почти шестичасовой беготни с кастрюлями – в кои-то веки им достался один наряд на двоих. Правда, перекинуться парой слов они все равно особенно не успевали.
Сейчас весь отряд после обеда угнали куда-то на починку-покраску зданий, и выдался часок передышки после помывки непролазной горы посуды, по истечению которого снова предстояло становиться к чанам и браться за ужин.
Юмичика сидел, уронив голову на колени, и молчал – от усталости даже язык во рту безжизненно лежал пластом и потихоньку отмирал за ненадобностью. Иккаку, покуривая самокрутку, долго созерцал эту скорбную скульптуру и наконец не выдержал.
- Друг, можно я тебе глаз подобью?
- Что? – Аясегава поднял голову, с трудом фокусируя взгляд.
- Просто когда тебе морду портишь, ты хоть оживаешь немного. Я тебя не узнаю. Что за хрень вообще, ты уже сдулся? Трудностей не сдюжил? Я тогда нихера не поверю, что ты сам в Руконгае выжил, дом достроил… Где блин вообще дух твой? Ползаешь тут как бледная немочь, а Зараки тебя еще хвалит…
- Да иди ты, кто там меня хвалит! Я когда сдохну, Зараки твой меня сунет в мешок и бросит в речку.
- Дура. Пора бы уже от себя, драгоценного, отвлечься и понять – такие люди чем больше дрючат, тем больше от тебя хотят. Меня вообще сам каждый день в додзе лупцует пока желудок не сплюну – и я, блядь, счастлив. Значит мы ему подходим.
- Ну пусть. Пусть, - Юмичике не хотелось спорить. Еще раз нервно пригладив растрепанную челку, он умолк и отвернулся от друга, то ли намереваясь обидеться, то ли просто уже не зная, куда деть глаза – ибо теперь мысль о похвале капитана коварно закралась в мозг и начала, словно микроб, методично убивать основные клетки раздражения и неприязни, которых впрочем и так почему-то поубавилось за последнее время – Кенпачи уже не казался ему такой уж бездушной каменюкой. Впрочем, говнюком от этого он быть не перестал… но радовало хоть то, что он живой и настоящий. А с остальным можно ужиться.
- У тебя гребень с собой? – неожиданно подал голос Иккаку, выбрасывая самокрутку и подсаживаясь ближе.
- Что? А… Да, - Юмичика запустил руку за пазуху и выудил расческу, повертев ее в пальцах. – С собой. А хрен ли толку.
- Сиди тогда спокойно, - Мадараме одним движением выпутал ленту из его хвоста, отнял гребешок и, усевшись за спиной друга, устроил его между своих колен, чтоб не дергался.
- Иккаку, - Аясегава попытался обернуться, но был пребольно ущипнут за бок.
- Сидеть сказал, - грубые теплые руки, вытравленные за сегодня в воде, разложили шевелюру по спине и цапнули одну прядь. – А то косматый как ракшас, по утрам пугаться тебя буду.
Пришлось покориться. Правда, пару раз так и назревал вопрос, где клинически лысый Мадараме вообще учился так расчесывать волосы, чтобы было почти не больно, но Юмичика держался из всех сил. Еще раз получить щипок ему не улыбалось.
Процедура по мере протекания становилась все менее трудоемкой и даже приятной – бережные движения расчески, теплые пальцы, откладывающие каждую завершенную прядь на плечо, сосредоточенное пыхтение за спиной… Постепенно душевное равновесие как-то стабилизировалось, и жизнь окрасилась даже в чуть более приятные глазу тона нежели серо-буро-дерьмовые.
За этим занятием их и застал Кенпачи. Окинув взглядом открывшуюся ему идиллию, он фыркнул и многозначительно кашлянул, картинно постучав по стенке.
Обоих подбросило как на батуте, но их попытки встать и вытянуться сообразно моменту были пресечены взмахом ладони.
- Сидите вашу мать. Причесон – это дело нужное. Я вон сам видали какой, ну так с ней разве уследишь за волосьями-то, - он указал на Ячиру, сидящую у него на шее и для равновесия как раз державшуюся за пряди жестких черных волос, используя их судя по всему в качестве вожжей.
- У нас перерыв просто, тайчо, - на всякий случай уточнил Иккаку, собирая вместе всю гриву друга и завершающим штрихом несколько раз проведя по ней гребнем.
- Да знаю, не дурак. Я вон че просто хотел – меня ща к Ямамото позвали, так вот займите дите, а? А то заскучает, - Кенпачи задрал голову вверх в попытке взглянуть на свою наездницу. – Поиграешь с ними? Я туда и обратно.
- Хорошо, Кен-тян,- девчонка резво соскочила с его плеч, за один прыжок преодолев расстояние между ним и друзьями, тут же вскарабкавшись на Мадараме и звучно шлепнув его по лысине. – Лысый, дай я Красавчику волосы заплету!
- О, видал – обозвала, - покачал головой Зараки, обращаясь к Юмичике. – Ладно, вернусь заберу, бывайте. Только чтоб ужин не опоздал, а то ваши мозги подадите.
- Тайчо, подождите минутку, - Аясегава, непонятно зачем, вырвался из рук друга и вскочил, подойдя к Кенпачи. Тот обернулся, сбавив шаг но не остановившись.
- Чего тебе?
- Тайчо, я у меня только один вопрос. Можно?
- Быстрей давай.
- Что вы имели в виду тогда, у додзе. Когда… ну, после драки той. Я не понял.
- Ну и дурак значит. Тебе все надо объяснять по слогам?
- Да, я тупой.
- Очень жаль.
- Тайчо, пожалуйста.
- Ладно, а то ведь не отвяжешься, - Зараки остановился так резко, что Аясегава едва не врулил ему носом в спину. – Я думал ты ныкса и рохля, сейчас жалиться начнешь… А ты отпираешься, молчишь, этих не сдаешь. Правильно делаешь. Никогда не жалуйся, тем более мне. Будешь тогда тут долго служить. Только особо-то губу не раскатывай, я любимчиков не завожу и тебе поблажек никаких не выдам, и Иккаку кстати тоже.
- Я и не надеялся тайчо.
- И не надейся, - хищно оскалился капитан, уже совсем отворачиваясь и уходя прочь.
Аясегава вернулся обратно и сразу же был сцапан их воодушевленным лейтенантом, вызвавшимся соорудить ему грандиозную прическу совершенно бесплатно и безболезненно. В итоге Юмичика, снабженный двумя косицами, перевязанными безнадежно разделенной на две половины лентой, и Иккаку, снова оставшийся в счастливчиках по причине отсутствия волос, весь свой перерыв играли с Ячиру, запуская по ручьям собственные варадзи в качестве корабликов.
Босая и абсолютно счастливая Кусаджиши-фукутайчо скакала по лужам, по ним и по прочим поверхностям с достойной восхищения неутомимостью, пока наконец не бултыхнулась с размаху вниз головой в дождевую бочку, откуда ее сообща вытаскивали за ноги. Впрочем, веселья от этого скорее прибавилось, и вернувшийся Кенпачи как раз стал свидетелем очаровательного момента, как завернутая в косоде Иккаку маленькая бузотерша с довольным видом поглощает горячий чай, закусывая его помидором, а доблестный воин Мадараме второй раз за день выступает в почетной роли парикмахера, приглаживая мокрые розовые лохмы.
- Хуясе вы поиграли, - капитан почесал голову. – Мылись что ли?
- Плавали, - Юмичика только что догнал где-то на границе отряда все уплывшие варадзи и, вернувшись, теперь разложил их на ступеньках подсушиваться.
- Кен-тян, Красавчик обещал научить меня играть в че-то, - слопав помидор вместе с зеленым хвостиком, Ячиру выпуталась из чужого косоде и с размаху налетела на Зараки, занимая свое законное место у него на плече.
- В че?
- В чет-нечет, - признался Аясегава, хмыкая. – Фукутайчо спросила, во что я умею играть… Ну я и сказал.
- Ты мне научишь ее… Еще не хватало, - буркнул капитан. - Ну ладно, работайте.
- Зараки-тайчо, а чего от вас сотайчо хотел? – Иккаку закурил еще самокрутку, переводя дух и подбирая свое косоде.
- Да я в шоке весь. Отчеты говорит не получает. Какие еще в сраку отчеты? Я их что ли ему писать должен?
- Ну вообще-то да, - Мадараме пожал плечом. – Капитаны и лейтенанты пишут всегда.
- Мда, - Кенпачи покосился на Ячиру. – А обязательно?
- Да нет вроде. Ну то есть, писать может кто угодно, главное чтобы были… Ай, что? – Иккаку возмущенно обернулся к другу, больно наступившему ему на ногу. Однако, было уже поздно.
- Кто угодно говорите? – Зараки не мог не заметить маневра Юмичики и злорадно разулыбался. – Слышьте, а вы своего капитана любите?
- До остервенения, - уныло протянул Аясегава.
- Еще лучше. В общем, кто-то из вас двоих, а можете оба – назначаю на бумажки.
- Я писать не умею, - торжественно соврал Мадараме не моргнув глазом.
- Я тоже не умею, - многозначительно подхватил тайчо, понимающе ухмыляясь.
- А на вступлении в должность вы крестик в личном деле поставили или рожу нарисовали? – ядовито вякнул Юмичика, зная, что капитан брешет как сивый кобель. Двадцать минут назад Ячиру взахлеб рассказывала им, как красиво обожаемый Кен-тян написал ее имя на земле в первую их встречу.
- Слышь, Иккаку, а ты его никогда за язык на дерево подвесить не хотел? – участливо поинтересовался капитан, указывая на Аясегаву большим пальцем.
- Зато не скучно, - пожал плечами Иккаку, и за взгляд, брошенный в его сторону, Юмичика передумал называть его сволочью и предателем.
В конце концов, эти долбаные отчеты того не стоили.