Шинигами приободрились, а офицер радостно кинулся исполнять приказ. Таро наблюдал за этой возней с явным удовольствием.
- Стоять! - донесся от дверей знакомый голос, и Гин вскинулся, мимолетом заметив, как присвистнул Акон, смотревший в тот момент на экран с показателями его рейацу.
Кагекио придержал дверь, не позволяя ее закрыть. С нескрываемой злостью он посмотрел на офицеров двенадцатого - так смотрят на свору хулиганов, не больше, - на измученного Гина и негромко выругался.
- Кира-тайчо, - заговорил Таро, расправив плечи и вздернув голову, - это закрытая территория, вы не можете...
- Это вы, - перебил капитан, ткнув в его сторону пальцев, - не можете. А я могу. Освободите Ичимару.
Таро растеряно застыл.
- Вы не понимаете, что здесь происходит, Кира-тайчо, - сдержанно выговорил он, отмеряя каждое слово. Не было сомнений, будь перед ним не капитан - выгнал бы взашей, не утруждая себя объяснениями.
- Так может ты мне и расскажешь? - устало и сердито спросил Кира. Он предупреждающе глянул на бормочущего офицера и подошел совсем близко. Белая хаори при ярких лампах почти светилась, но Гин не сводил взгляда, даже не моргал.
У Таро дрогнула рука по направлению к виску. Он нервничал.
- Хорошо, - резко выдохнул он, сдаваясь. - Посмотрите сами.
Капитан скептически взглянул на мониторы, весь его вид говорил - он выслушивает это исключительно затем, чтобы убедить самого же Таро в полном идиотизме его доводов.
- Это не может быть случайностью... Если бы у нас не сохранились данные о работе Урахары..., - доносились обрывки фраз; Гину начало казаться, что он теряет слух. А может, уже и сознание. Потому что мгновение спустя громкий и отчетливый голос Кагекио перекрыл все увещевания офицеров:
- Меня не волнует, что показалось вашему Куротсучи. Отпускайте Ичимару, он уже практически в моем отряде, и ответственность за него несу я.
Шинигами повскакивали со своих мест, беспомощно глядя то на капитана, то на Таро.
- Вы? И вы по непонятной прихоти готовы отвечать, если он что-нибудь выкинет? - напряженно спросил он.
- Не выкинет. Я верю Гину.
Ичимару видел, как экран за спиной капитана расчертила яркая вспышка. Но это лишь подтверждало, что проклятый детектор работал как надо: Гин чувствовал себя именно так. Внутри что-то перевернулось и мурашками вскарабкалось по спине.
Капитан искренне верил в него. Готов был отстаивать, если понадобится, и дальше.
- Все? - агрессивно спросил Кагекио. Молчаливая ненависть офицеров была красноречивее всех слов, Кира победно усмехнулся и бросил: - Отцепляй от себя эту ерунду, и пойдем, Ичимару.
Собственное тело еле двигалось, когда Гин, наконец, вскочил со стула и с отвращением сдернул с груди датчик. Кожа под ним покраснела.
Ветер на улице показался горячим, а солнечный свет - желтоватым и потускневшим после ламп лаборатории. Гин остановился на крыльце. Как мухи, пережившие холода в полуживом состоянии и с первым теплом оживающие снова, он медленно приходил в себя, глубоко вдыхая сухой воздух и отогреваясь. Словно несколько лет провел в подземельях и наконец-то выбрался на свободу. Как знать, может, так получилось бы и в самом деле, если бы не капитан. Слишком многое было бы иначе, если не он.
Кира стоял рядом на случай, если Гину все-таки не удастся удержать гуляющее равновесие.
- Ничего не сделали? - не было и намека на шутливый тон.
Тот спрашивал не из любопытства, не ради подкрепления собственного благородства, которое сейчас законно мог испытывать - вытащил из такой передряги, буквально из-под скальпелей этих психов, - а просто потому, что беспокоился за него. Ичимару поднял голову, встречая взгляд капитана. Тот ждал ответа и нахмурился, не получив его сразу.
Если это была не унизительная форма благотворительности, то зачем Кагекио это нужно?
- Нет, - выговорил Гин; голос сел, - ничего, - с усилием повторил он. - Все в порядке.
Кира с сомнением кивнул, больше не задавая вопросов.
Только когда они покинули территорию лабораторий и вышли за ворота, напряжение пошло на убыль. Но не сменилось облегчением, а всего лишь оставило за собой дурное опустошение. Идти никуда не хотелось, и только рука капитана, легшая ему на затылок, вынуждала делать шаг за шагом.
По-видимому, все метания сейчас отражались на лице Гина, раз Кира, внимательно смотревший на него, так быстро все понял. И пусть. Чувство благодарности, не успев укорениться, сменилось злобой и обидой, жгущей изнутри. Но разозлиться на Кагекио по-настоящему он не сможет все равно. Уже - не сможет. Перешел какую-то точку невозвращения.
- Слушай, если у тебя и дальше будет такое выражение лица, я тебя силой отведу к Унохане, - пригрозил капитан.
- После Уноханы станет еще хуже, Кира-тайчо, - насилу выдавил из себя улыбку Гин, но от этих слов действительно полегчало.
- Ну, это ты зря, - усмехнулся Кагекио. - Унохана-тайчо быстро тебя на ноги поставит, как новый будешь..., - он посмотрел на пояс Гина, ожидая увидеть ножны, которых, естественно, там не было. - Как твой меч, кстати?
- А как ему быть, - уязвленно отозвался Ичимару, - Как была железка, так и осталась. Разве что, их теперь две, - постарался иронизировать он.
Капитан не сказал больше ни слова.
Так они и шли. Закончились белые стены двенадцатого отряда и сузились промежуточные улицы. Ничего не изменилось, только внезапно Гин начал чувствовать давление в висках. Он пару раз глубоко вдохнул, но это не помогло, только еще больше потянуло к земле. Он посмотрел поверх крыш на горизонт - может, наползала буря? Нет, небо оставалось безмятежно, только мелькал на его фоне рой странных черных мух. Гин несколько раз сморгнул и понял - это не мухи. Черные точки плясали у него в глазах, вместе с тем, как наливались свинцом мышцы.
Кагекио тоже что-то почувствовал, он нахмурился и напряженно вслушивался.
Гин, наконец, понял, что это. Полыхание нескольких десятков рейацу, взвинченных и разгоряченных. Они свернули с улицы и остановились перед воротами другого отряда.
Широкая площадь перед ними была забита людьми: мелькали черно-белые одежды и даже выделялись парой ярких пятен капитанские хаори. Одновременно столько человек не собиралось даже на пышное празднество Танабата. И нет, не могло так пахнуть на празднике - ветер принес запахи крови и металла, что-то смутно связанное с ними осталось у Гина как прощальный подарок из прошлой жизни.
- Что там происходит? - с неприятным предчувствием спросил он, тщетно пытаясь увидеть хоть что-нибудь; спины смыкались слишком плотно.
Кира вслушался. И кивнул, в его глазах отразилось понимание, не принесшее с собой страха или волнения.
- Знакомое дело. Пришел новый Кенпачи.
Гин посмотрел на толпу, гудевшую все громче и яростнее, сквозь шум звучали лязги стали, от сплетения духовных сил раскалялись воздух и стены.
- Ты иди, посмотри, - видя непонимание Гина, посоветовал Кира.
- А вы?
- А я уже видел раза три. Все равно весь Сейрейтей узнает исход уже к вечеру. Заодно подожди меня здесь, я вернусь.
Капитан ушел, Гин же стоял как к месту приросший, не решаясь окунуться в то, что еще издалека вселяло ужас, но манило к себе. Как публичная казнь - последнее развлечение среди одинаковых будней.
Пробиться через толпу было сложно, на него никто не обращал внимания, все рвались туда, внутрь круга, смотрели, орали, даже если сами ничего видели за мельтешащими спинами и затылками. Какая-то всеобщая истерия пыталась внедриться и в гинову кровь. Кто-то толкнул его, Ичимару споткнулся о чужую ногу и чуть не вылетел вперед, оказываясь прямо перед открывшимся зрелищем.
Следы крови были везде: на каменных плитах, на мечах, на хаори капитана и лохмотьях сцепившегося с ним в беспощадной драке чужака - пришедшего Кенпачи, чье имя орала толпа. А тот... нет, таким человек просто не может быть. Шрамы покрывали всю кожу, казалось, она должна осыпаться лоскутами, как обрывки ткани - живое существо просто не может выдержать столько ранений. Но тот не замечал ни старых шрамов, опасно натягивавшихся при каждом движении, ни новых; он даже не отшатнулся, когда клинок капитана рассек ему бровь и уперся в кость, только отрывисто захохотал и дернул головой назад. Гину почудился скрип кости.
Ичимару еще не видел настоящих кровавых боев. Видел, как насмерть забивают палками за сворованную с прилавка еду. Видел, как быстро перерезают горло и хватают деньги у еще не успевшего свалиться трупа. Видел, как в драке разбивают камнем висок. Это было в Руконгае, откуда они бежали в благообразный белый Сейрейтей, мнимый рай для душ. Но Гин быстро убедился, что раем он был только для тех, кто все еще оставался снаружи: прогнившую сущность старались не показывать, прикрывали ложью и величием благородных кланов.
Сейчас, когда чудовищная стычка превратилась в увеселительное зрелище, проступало истинное лицо всего Общества Душ. Все торопились попасть в первые ряды. Разве что детей не притащили посмотреть. И кричали, срывая глотки от восторга.
- Хоть бы шикай сперва вызвал. Сенмура-тайчо уделает его с этой железякой.
- Ага, ты погляди, как он «этой железякой» размахивает! Да чую, он... Э, Кёраку-тайчо, четыре тысячи на победу нового Кенпачи!
Гин резко повернулся, не поверив своим ушам. Но капитан Кёраку в самом деле стоял здесь и, расслабленно пожевывая стебель сорванного цветка, смотрел за боем.
- Не боишься проиграть? - спросил он, как о проигрыше в кости.

Нет, это не просто сбежавшаяся кучка ротозеев, увидевших яростную бойню, не случайная битва, не случайные зрители. Это - громкое событие, ставшее одной из традиций. О-Бон Мацури, праздник мертвых, терялся на его фоне. Его ждали так же, как ждут торжества, ждали, когда придет новый смельчак, посягнувший на место капитана, и начнется зрелище.
Этот смельчак пришел сюда через те же ворота, которые проходили они. Ради того, чтобы убить или оказаться убитым. Прошел через весь белый город, сонно спавший в солнечной пыли, собрал за собой любопытную толпу, побросавшую дела ради редкого удовольствия.
Вот оно, блистательное и чистое намерениями пристанище душ, считающих себя благородными защитниками.
- Да... Недолго Сенмуре осталось, - негромко проговорили за спиной, Гин не оглянулся - не хотел видеть говорившего это с таким спокойствием.
- Я даже рад, что задержался дома... Не хотелось бы попасться этому Кенпачи первым.
- Да это было бы не так зрелищно, Куросаки-тайчо, - ответили ему, и оба рассмеялись.
У чужака слиплись волосы от крови и пота, а в глазах горел животный азарт. Он налетал, не пытаясь уворачиваться от ударов в ответ, беспощадно обрушивал тяжелый меч с крошащимся обколотым лезвием на противника. Он был счастлив в своем безумии. Кажется, это сумасшествие берегло его, веселило ахающую толпу и отравляло страхом капитана. Сенмура, которого боялся его собственный отряд за кошмарный характер и безжалостность, уступал, защищался от ударов, но уже не бил сам. И не успел ничего сделать, когда зубастый клинок обрушился ему на плечо, с отвратительным хрустом ломая ключицу.
Кто-то должен был кинуться туда. Это не бой за честь - он превратился в массовое зрелище, а негласное правило союзников защищать друг друга должно быть выше первобытной традиции. Но никто даже не шелохнулся, Гин тщетно озирался и выискивал в толпе тех, кто осмелится выйти и остановить битву. Рядовые и капитаны смотрели, распахнув глаза, жадно впитывали расширившимися от возбуждения и ужаса зрачками каждое движение чужака, расслабленно добивающего противника, каждую судорогу оседающего на землю капитана. Жилистая рука за волосы вздернула Сенмуре голову, обкромсанная сталь меча точно и быстро перерезала вздрагивающее горло. Толпа театрально охнула, будто это правда их поразило. Гин бы не удивился, если бы следом прозвучало рукоплескание и овации. Его замутило.
Чужак содрал с трупа хаори, как шкуру со зверя, забросил на плечо, обвел всех взглядом из-под тяжелого лба и громко хрипло произнес:
- Кенпачи из Зараки.
На мгновение стало абсолютно тихо, все смотрели на нового капитана, привыкали к этой мысли. Кенпачи не ждал почестей, но готов был принять новый вызов, несмотря на заливающую глаза кровь, на рубленную рану на боку, и озирался в поисках соперника. Всего на долю секунды он задержал взгляд на Гине - тот как белая ворона в своей форме торчал среди черных одежд, - и этого уже хватило, чтобы убедиться: за этими чудовищными глазами стоит не человек.
В тишине раздался изумленный женский вдох, и все заговорили разом.
- Слышал? Из Зараки. У нас уже был кто-нибудь оттуда?
- Нет вроде. Хотя странно, район головорезов, оттуда им и идти.
- Да вы видели, с кем он пришел? С ребенком, девчонке лет пять. Боюсь представить, что он с ней делает...
- Возможно, это его дочь, Судзуки-кун, - вежливо предположил до невозможности спокойный и ласковый голос.
- Ох… Айзен-тайчо, не заметил, как вы подошли. Да, конечно, может и дочь.
Гин все еще помнил Айзена накануне вечером, не приторно-добродушного, как пестрый цветок с едким ядом внутри, а будто в самом деле желавшего ему добра. Смешно.
- Ты удивлен, Гин? - Ичимару все-таки кольнуло изнутри, но не от неожиданности: ему показалось, что Соуске читал его мысли. Запоздало он понял, что спрашивал капитан не о том. - Я понимаю, весьма странная традиция, но ей уже пять сотен лет. Это одиннадцатый Кенпачи. Десятый пришел незадолго до того, как Сейрейтей покинул Урахара, ты мог это еще помнить.
У Гина чуть не вырвался нервный смешок. Айзен так легко говорил об этих вещах, как каждый из присутствующих здесь - о зрелищности боя и ошибках Сенмуры, стоивших ему жизни.
Кенпачи тем временем пошел прочь, и шинигами почтительно расступились перед ним, перешептываясь. Толпа начала расходиться, наваждение рассеялось, оставляя за собой смущение и легкое чувство вины, с которым они оглядывались на труп бывшего капитана. Распластавшись на земле, над ним рыдала какая-то девчонка с белым шрамом на щеке. На месте остались только несколько растерянных медиков и Унохана, с молчаливой скорбью ожидавшая, когда площадь опустеет.
Гин резко отвернулся к Айзену. Он хотел бы что-нибудь ответить, что-нибудь едкое и злое.
- Здешние традиции не сильно отличаются от ваших собственных, Айзен-сан, - раздраженно улыбнулся Гин.
Айзен терпеливо и благодушно кивнул, мол, продолжай. Ичимару бы продолжил, но в тот момент его перебил подошедший Кагекио.
- Что, все-таки победил? - запыхавшись, спросил Кира. Но уже сам разглядел за склонившимися медиками проигравшего и беззвучно присвистнул. - Я, конечно, никогда теплых чувств к Сенмуре не испытывал, но такого ему бы не пожелал.
- Таковы правила, Кира-сан, - развел руками Айзен. - Мы не можем их менять по своему усмотрению.
Гин скосил на него глаза. Какое потрясающее лицемерие.
Видеть одновременно Киру и Айзена было странно. Схлестнулись два мира Гина, у каждого из которых была своя правда. Каждому из них Гин говорил что-то свое, и было чудовищно и невероятно представить, что получится, узнай каждый из них все, что знает второй.
- Да, Гин, я тут... В общем, раз уж так вышло с твоим мечом, - опомнился, наконец, Кира. - Случается, что духовной сущности не нравится форма, в которую ее вселяют. Так что, может и хорошо, что ты сломал тот клинок...
Гин только теперь заметил в его руках сверток темной плотной ткани, и на него накатило какое-то острое неприятное волнение. Замер и Айзен, даже не утруждая себя сделать вид, что не слушает их разговор.
- Мне все равно, будет этих мечей дома сто или девяносто девять. А тебе, я помню, он понравился, - с улыбкой добавил Кагекио. И развернул ткань, протягивая знакомый вакидзаши.
У Гина тряслись руки, когда холодный металл лег в ладонь. Кагекио, должно быть, расценил это, как онемение от радости. Ичимару стоял еле живой, тупо смотря на меч. Хогиоку сонно мерцала в дневном свете, напоказ, у всех на виду.
Прямо на глазах у Айзена.
Гин медленно, очень медленно поднял голову, чтобы посмотреть на Соуске. Капитан улыбался. Мышь сама напоролась на его когти.

TBC.