Рауль лежал, вытянувшись, на кровати в своей комнате и смотрел в потолок, на мелкие конические светильники, полосой тянущиеся вдоль стены и зажигавшиеся вечером, когда становилось темно. Потом он перевел взгляд на стену. Рассеивающий свет матовый экран стал совсем белым. Видимо, солнце уже поднялось довольно высоко и светило прямо в окно. Рауль медленно скользил взглядом по стене, цепляясь за тонкие, едва заметные швы в обшивке. У зеркала горел светильник. Это выглядело неправильным, ведь было уже светло. Но вставать и выключать его не хотелось.
Он продолжал лежать, вытянув руки вдоль тела и чуть закинув голову.
Уже четыре часа как он должен был быть в лаборатории и продолжать работу: нужно было проконтролировать Вирца, связаться с группой моделирования и заняться, наконец, отбором маркерных генов.
Но Рауль был парализован новым, незнакомым чувством полнейшего равнодушия ко всему.
Он давно уже понял, а сегодня наконец признался себе в том, что его проект никому не нужен — никто не решится модифицировать Зейн. И даже как учебное задание это просто не имеет смысла.
Утром он встал как обычно, как обычно принял душ, начал одеваться, и, взглянув, как обычно, на несколько секунд в зеркало, вдруг спросил себя: зачем ему нужно идти в лабораторию? Ответа не нашлось. Стоя перед зеркалом, Рауль долго и бессмысленно разглаживал складки сьюта. Он не хотел идти в лабораторию, не хотел видеть Вирца, раздражавшего своей деятельной суетливостью. Простояв так пару минут, Рауль развернулся, отошел от зеркала и лег, не раздеваясь, на застеленную кровать.

После полудня в комнату заглянул Вирц.
— Эм, вас не было в лаборатории. Все в порядке?
— Да, — ответил Рауль, не поднимаясь.
— Я собрал все, что у меня было наработано, систематизировал, но для промежуточного отчета не хватает общего анализа. Вы ведь собирались его сделать сегодня?
— Да.
— И сделали?
— Нет.
Вирц растерянно и недоверчиво посмотрел на Рауля, словно ожидая, что тот разыгрывает его.
— Ну… — он немного помедлил и кивнул. — Хорошо.
Когда Вирц ушел, Рауль на мгновение задумался о том, что действительно нужно было сделать общий анализ, что Кадэ будет ждать отчета. Но очень быстро вспомнил о бессмысленности проекта и снова погрузился в оцепенение.

— Вирц! Как вы думаете, нам обязательно нужно знать про расчеты по основаниям B34-B117? — Кадэ уже не пытался скрыть раздражение.
— Это важно, это основная часть текущего блока работ. И я…
— Нет, Вирц. Нам совершенно не нужно знать об этом. Вы выделили маркерные гены, определили их чувствительность?
— Д-да, на основе приведенного расчета это можно сделать.
— И вы сделали?
— Да, — Вирц взял со стола один из дата-планшетов и протянул Кадэ.
— Вы предлагаете мне изучить это самостоятельно?
— Там немного.
Пока Кадэ читал, платины не спускали глаз с Вирца. Он сникал под их взглядами, терзал в руках планшет с конспектом отчета, пытаясь делать вид, что вносит в него какие-то пометки. Джейды разобрали оставшиеся копии отчета Вирца и тоже стали читать. Ониксы ждали спокойно.
— Ну что ж, — произнес Кадэ, дочитав, — теперь объясните, каким образом это все отвечает на вопросы, которые были поставлены в самом начале? По каким параметрам может производиться выбор комбинации генов? Какие методы проверки предполагаются в том или ином случае? Где самое главное: данные по сравнительной эффективности предложенных решений? Вирц! Где все это?
— Это достраивается из данных, которые я привожу.
Кадэ усмехнулся и повернулся к джейдам:
— Ваше мнение?
Сирил Данн помолчал над планшетом, словно выбирая слова, потом покачал головой:
— Это необработанные данные. Здесь вообще нет никакого, даже первичного, анализа. Даже намека на него. Я не понимаю, почему Вирц думает, будто это можно обсуждать хоть сколько–нибудь серьезно.
— Я думаю, Эм и Вирц, переложив большую часть работы на других, решили на этом не останавливаться, — заметил другой джейд, Эрик Дарэ. — Видимо, они хотят, чтобы этот анализ за них сделали мы.
Кадэ встал:
— Вирц, вы не выполнили работу. И по этому поводу я бы еще мог выслушать какие-то объяснения. Но я не представляю, как можно объяснить или оправдать жалкую, смешную попытку прикрыть ваш позор наскоро выдуманной отпиской.
Вирц уже не пытался оправдаться. Кадэ продолжал:
— Я рассчитывал на ваше понимание, на вашу ответственность. Очевидно, зря. Учтите, больше я не буду давать вам поблажек. И чем вы вообще занимались все это время? Дрессировали крыс в лаборатории?
Все засмеялись: нежное отношение сапфира к белым крысам из вивария ни для кого не было секретом.

Спустя полчаса раздавленный, растерянный и очень злой Вирц заглянул в комнату Рауля. Рауля там не было. Его вообще нигде не было.

Встретились они только вечером.
Рауль зашел в лабораторию и увидел Вирца, сидевшего в кресле спиной к рабочему столу.
— Что вы делаете здесь так поздно?
Вирц поднялся ему навстречу. Он был бледен и казался измученным.
— Рауль, наконец-то, я не надеялся вас дождаться... вы не виделись с Кадэ сегодня?
— Нет, не виделся. А что?
— Было собрание!..
— Ах да, собрание… — Рауль потер рукой лоб, словно удивляясь, как он мог забыть.
— Кадэ почти в ярости... меня смешали с грязью, — говорил Вирц, — а я не могу ничего сделать, все наработки для анализа у вас. Я пытался, но ничего не вышло. Рауль, прошу вас... к сожалению, у меня не все получается, пожалуйста, Рауль... — он не договорил, должно быть, сам не понимал, о чем просит.
— Я понимаю, конечно, вам нужен был анализ.
— Рауль, пожалуйста, не... не бросайте проект.
Рауль окинул взглядом его поникшую фигуру, измявшийся халат, еще раз отметил бледность, уходящую в синеву, круги под глазами...
— Марк, уже поздно. Отправляйтесь спать, я все закончу, — и, подумав, добавил, — Не беспокойтесь.

Было уже за полночь. Рауль достал из шкафа свежий халат, скорее из стремления вернуться к установленному порядку, чем по действительной необходимости. Затем он аккуратно разложил накопители с данными на столе, зажег нижний свет и приступил к работе.
Вопреки ожиданиям, он увлекся. Работать было так же легко, как и раньше. Он по-прежнему испытывал удовольствие просто от решения задачи и не задумывался об ее смысле.
К утру отчет был готов. Рауль разбил его на логические модули, промаркировал, подготовил к сдаче. Теперь можно было заняться разработкой рабочего плана следующего этапа исследований. Но едва он подумал об этом, вопрос о смысле вернулся. Пока лишь намеком, но этого было достаточно, чтобы Рауль, отодвинувшись от стола, сложил руки на груди и закрыл глаза.
— Вы спите? — в лабораторию, застегивая на ходу халат, вошел Вирц.
Рауль молча покачал головой.
— Я сегодня раньше пришел. Хочу помочь. Кадэ рассчитывает получить отчет к обеду.
— Я уже закончил его.
— Уже? — Вирц недоверчиво посмотрел разложенные по столу модули.
— А работы, собственно, было совсем немного. У вас просто нет нужного навыка.
Еще ночью Рауль сочувствовал и раскаивался, а сейчас ему хотелось задеть напарника. Приступ энтузиазма прошел, остались только вчерашние раздражение и апатия.
— Да, наверное, вы правы…
Видно было, что Вирц изо всех сил старается скрыть, как его задели эти слова. Он подошел к столу так, чтобы оказаться за спиной Рауля, взял планшет с отчетом и пробежался по разделам.
— Блестяще! Так просто и очевидно. Вы не стали вводить в группу отбора все основания? Я бы ни за что не решился ограничить…
Рауль развернулся к Вирцу и, улыбаясь, слушал его.
— Спасибо, что остались и все исправили. Это спасло наше положение. Получается, мы не срываем сроки: один день не в счет. Уже сегодня можно заняться планированием следующего этапа. — зачастил Вирц. — Нужно будет отправить ониксам запрос на смету, им понадобится время на подготовку…
— Марк, вы снова пытаетесь делать за меня мою работу? Вам мало истории с отчетом?
Вирц склонил голову. Можно было сказать ему, что он не виноват, но Рауль мстительно наблюдал за тем, как он краснеет, и молчал.
— Вы правы, мне не стоило вмешиваться...
— Хорошо, что вы это понимаете, — кивнул Рауль, поднимаясь, — Я сам решу, когда мы продолжим. Займитесь сбросом результатов. Нам нужна будет чистая система.

Ленц вошел в комнату наблюдения поздно вечером, уже не рассчитывая застать там Мора. Однако старший куратор был на месте и словно ждал его:
— А, Невилл! Хорошо, что заглянули. Вы уже поужинали?
— Нет, еще не успел. Хотелось закончить все сегодня, я не выходил из лаборатории целый день.
— Закончили?
— Да, все результаты уже у меня.
— Прекрасно, расскажете за ужином. Вы не против присоединиться ко мне?
— Не против, — улыбнулся Ленц.
В небольшой столовой для персонала учебного корпуса было уже темно. Мор попросил не включать общее освещение и повел Ленца к дальнему столику, над которым для них зажгли низкий желтый светильник. Напротив стола располагалось большое панорамное окно, лиловая луна висела над раскинувшимся внизу городом.
— Если долго сидеть в комнате наблюдения, можно забыть, как выглядит Танагура.
Пока стюард-андроид сервировал ужин, они стояли у окна. Мор слушал доклад Ленца о последних физических показателях группы и кивал. Контрольный замер, сделанный утром, показывал хорошую динамику прохождения кризиса. Ленц последовательно останавливался на каждом своем подопечном и рассказывал об особенностях его состояния.
— Собственно, показатели у всех в норме, — подытожил он.
— Вы не рассказали о Вирце, Невилл.
— Да… — Ленц устало потер глаза, — Я предлагаю вывести Вирца из проекта.
— На каком основании?
— Он не вписался в группу и сильно отстает от остальных.
— Все еще не вошел в стадию кризиса?
— Вошел, но находится в самом начале. Он очень нестабилен, у него нет шансов в этой группе.
— Значит, вы предлагаете отправить его на выбраковку?
— Нет, я предлагаю перевести его в моногруппу. Там он сможет выжить.
Мор покачал головой:
— Ленц, у нас нет задачи обеспечивать выживание участников. Мы всего лишь наблюдатели.

Между тем стол был сервирован, и они сели ужинать. Мор, однако, снова вернулся к теме их подопечных:
— Невилл, скажите, почему вы принимаете такое участие в Вирце?
— Трудно сказать, — Ленц отложил вилку и задумался. — Вообще-то он прекрасный исполнитель. Звезд с неба, конечно, хватать не будет, так не всем же их хватать. У нас, в медслужбе, таких много, и это очень ценные специалисты — терпеливые, услужливые… Словом, специфика профессии. Вот как-то так. А почему вы спросили?
— На самом деле, — Мор покончил с ужином и оперся щекой на руку, глядя в окно, в ожидании, когда механический стюард уберет грязные тарелки, — моногруппа — вовсе не гарантия выживания. В группах руби, например, процент отсева около семидесяти, больше только у платин, но этих вообще вводят как источники разлада… Они должны быть жесткими, чтобы выжить и работать. А есть еще блонди — тут, вы сами понимаете, еще и личная конкуренция. Так почему вы жалеете этого сапфира?
— Я не жалею его, — Ленц был почти возмущен. — Он слишком слаб, слаб во взаимодействии, он отстает — естественно, что мне это неприятно видеть.
— И вы хотите перевести его в другую группу, чтобы он не мозолил вам глаза — и не вынуждал вас к борьбе между жалостью и презрением? — Мор улыбался понимающе.
— Вы как-то слишком уж резко судите, — ответил Ленц, но не протестуя, а поникнув.
— Так идите и проработайте свою проблему. Для того ведь и придумана супервизия.
— Я не думаю, что это необходимо.
— Я настоятельно рекомендую вам пройти ее, Невилл. Пока только рекомендую. Супервизия — это не формальность. Она нужна для того, чтобы не терять системный взгляд на происходящее. Чтобы не мучаться сомнениями. Вы находитесь в сложной ситуации, вам приходится следить за процессом, логика которого вам непривычна и чужда. Вам приходится подстраиваться, чтобы понимать. Вполне закономерно, что вы постепенно теряете ясность взгляда.
Мор внимательно следил за реакцией Ленца и, заметив, что тот явно угнетен, смягчился:
— Не хочу на вас давить. Вы хорошо справляетесь со своими обязанностями, для беспокойства нет причин.
— Надо решить, что делать с Вирцем.
— Мы либо выводим его из проекта, что значит немедленную выбраковку, либо даем ему шанс выжить в этой группе. Решайте.

На этот раз в конференц-зал все входили группами, рассаживались, держась особняком — ониксы у окна, джейды почти в центре, одинокий Вирц пристроился на другой половине стола. Платины окружили председательское кресло — Кадэ задерживался. Но он пришел не последним.
Последним пришел Рауль. Скорее даже ворвался, не сняв лабораторный халат, не распустив заколотые для удобства волосы. Кивнув вместо извинения, он занял место поодаль от Вирца и напротив всех остальных.
Кадэ открыл собрание:
— Итак, первый этап работы закончен. Поздравляю. Можно переходить ко второму. На этом этапе, как вы помните, работы генетиков и моделлеров проводятся раздельно. Для начала я спрошу вас, Эм — вы уже составили рабочий план?
— Нет, не составил, — спокойно ответил Рауль.
— И почему же?
— Чтобы составить план, я должен быть уверенным, что у меня будет все необходимое.
— У вас и так есть все необходимое! — раздраженно заметил Юстин Крейг. — Я две трети рабочего времени трачу только на ваши запросы!
— Сначала выслушайте меня, хорошо? — парировал Рауль. — Спасибо, Крейг. Итак, во-первых, мне нужна система количественной энзиматической амплификации ДНК, но не та, которой я вынужден пользоваться сейчас. Специализированный амплификатор… запоминайте, Крейг, запоминайте… и для фракционирования — система капиллярного электрофореза ABI PRISM. Погодите, Крейг, не вскакивайте с места, это еще не все. Мне нужно, чтобы наборы реактивов и карты мне предоставляли по первому требованию — по первому, а не так, как сейчас. Это именно из-за ваших информационных лагов, Крейг, у меня портятся результаты работ!
Группа замерла в молчании. Платины побледнели почти до цвета своих волос, что означало высший градус ярости. Но Рауль ничего такого, казалось, не замечал.
— Теперь вы — Сирил и Эрик. Мне понадобится машинное время для обсчета результатов. Имеющихся в моем распоряжении мощностей недостаточно. Каждый день по шесть часов как минимум.
На скулах у джейдов заходили желваки.
— Все равно вы сейчас ничего не разрабатываете.
— Позвольте, Эм! — третий джейд нашел в себе силы вмешаться. — Мы сейчас начинаем моделирование по вашим результатам!..
— Начнете, когда я скажу. Все равно вы без меня не разберетесь. Да, и последнее. Мне нужен ассистент. Нет, не генетик, а администратор. Кто-нибудь из ониксов, — Рауль неопределенно махнул рукой в их сторону. — Будет исполнять мелкие поручения, у меня нет времени отвлекаться на кофе.
Ониксы остались бесстрастны, только переглянулись.
— Да, я совсем забыл. Кадэ, пожалуйста, избавьте меня от ваших администраторов. Было бы удобнее, если бы моделлеры и ассистент подчинялись мне напрямую. И освободите меня от обязанности отчитываться перед вами и ходить на эти ваши собрания — у меня есть дела поважнее, поверьте…
Кадэ встал, тяжело дыша.
— Эм, вы… — было видно, что ему не хватает слов, — вы зарвались. Вы в проекте не один. Какого черта вы все тянете на себя?
— Ну раз я не один — замените меня, отдайте мою работу другому! — ответил Рауль. — Что, Кадэ, не можете? Ну так я вам скажу правду…
Рауль легко, пружинисто поднялся из кресла.
— Этот проект может существовать без кого угодно. Без вас, Кадэ, без ваших администраторов, без моделлеров — это можно отдать на внешнее исполнение… Но без меня проект не существует. Это мой проект, Кадэ. Вы просто помогаете мне над ним работать.
Второй платина, Илайа Дензил, тоже поднялся и быстро подошел к Раулю:
— Я с самого начала видел, что вы саботируете проект. Вы вытаскиваете свою работу за счет других — и считаете это нормальным!..
— Кто саботирует — я саботирую? — Рауль расхохотался. — Не мелите чепуху, Дензил! Вы вообще играете в проекте чисто декоративную роль.
Дензил сжал кулаки. Казалось, еще секунда, и он бросится на смеющегося над ним Рауля, но тут вмешался Кадэ:
— Эм, Дензил, разойдитесь. Эм, покиньте собрание.
— Я могу, конечно, его, как вы выражаетесь, покинуть, — усмехнулся Рауль. — Но что это изменит? Вы серьезно думаете, что можете на что-то влиять, чем-то управлять? Вы смешны, Кадэ. Вот представьте — завтра я выйду из проекта, а группа моделлеров устроит забастовку — и что вы сделаете? Правильно, вы ничего не сможете сделать. Так что умерьте пыл, Кадэ. Вы тут еще не главный. Впрочем, я поставил перед вами проблему, попробуйте для начала решить хотя бы ее…
Выпустив эту парфянскую стрелу, он ушел, а группа осталась смотреть ему вслед. И взгляды эти не сулили ничего хорошего.

Уже у лифта его догнал Вирц.
— Рауль! Рауль, что вы делаете? — он остановился, безуспешно пытаясь отдышаться — не от бега, а от возмущения. — Обстановка и так накалена, а вы распаляете ее еще больше! Теперь все ополчатся против нас!
Рауль смерил взглядом запыхавшегося, раскрасневшегося ассистента:
— Вирц, вы опять лезете в мои дела. Мне это надоело. Сидите в своей лаборатории.
Скользнувшая влево дверь лифта отсекла его от незадачливого сапфира.

На следующие несколько дней все вроде бы успокоилось. Кадэ решал, что делать, платины вслед за ним заняли выжидательную позицию, Вирц старался не выходить из лаборатории. А Рауль потерял всякий интерес к конфликту, который сам же и спровоцировал.
Обдумывая собственные действия, он понял: его куда больше увлек процесс стычки, чем ее возможные последствия. Быть в атаке, наносить удары, видеть, как противник сдается, роняет оружие, или вовсе не успевает его поднять — все это приносило неожиданное удовольствие, граничившее с физиологическим. И это было странно и непривычно. Разумом Рауль понимал, что это всего лишь выбросы адреналина в кровь. Но он не мог понять, почему они настолько захватывают все его существо.
Верный своему инстинкту исследователя, Рауль начал искать.

Ни психология, ни физиология, в общем-то, никогда не были в фокусе его изысканий, хотя общую подготовку по ним он имел. Проглядев несколько абстрактов из общей базы данных, Рауль сообразил, что нужно искать на стыке этих двух дисциплин. Но странно — в доступных ему исследованиях ничего подобного не нашлось. А сухие монографии по биохимии организма, нейропсихологии, патофизиологии ответа не давали. Нет, они были правы, но в их цифрах, схемах Рауль не находил ничего такого, что вызвало бы в нем отклик узнавания. Все цифры были верны, Рауль не сомневался — проведи он сейчас самообследование, получил бы то же самое. Но почему? Почему его мозг, послушный инструмент, откликается именно так, а не иначе, и почему теперь — иначе, чем раньше?
Можно было бы сказать, что он потерял покой и сон, если бы они были у него прежде. Но теперь Рауль сам себе напоминал человека, который, проснувшись от тяжелого сна, пытается вспомнить его, вспомнить, что в нем было такого гнетущего, а остаются одни только ускользающие обрывки, которые с каждым усилием памяти становятся все бледнее и бледнее. Рауль уже почти оставил попытки, приготовившись погрузиться в прежнюю апатию, как вдруг случилось неожиданное.
Он привычно пролистывал базу, пробегая взглядом знакомые фрагменты из абстрактов, некоторые открывал, просматривал и закрывал. Все это он уже читал и раньше. Внезапно глаз наткнулся на незнакомый текст: Рауль поднял глаза — скромное название «Опыт исследования бессознательного» ничего ему не сказало. Судя по стилю, это был какой-то старый труд, совсем небольшой, и скорее этнографический, а значит, не имеющий отношения к теме, которая так мучила Рауля. Но глаза сами побежали по строчкам:
«... сознание, сосредоточенное на «Я», существовало далеко не всегда. Уместнее даже сказать — ограниченное «Я», поскольку «Я» разъединено, способно познавать лишь частности, но не способно охватить целого, тем более такого целого, которое не соотносится с этим «Я». Но существуют глубинные уголки души, в которых таится то, чем душа была до возникновения Я-сознания, в них хранится то, что осталось в нас от древних культур.
Душа первобытного человека не знала ограничений: она была Целым, и Целое было в нем. И это Целое оставалось спаянным с тем, что окружало первобытную трибу: как один человек зависел от трибы, так триба зависела от милости окружающей ее природы. Не умея понять закономерностей, управляющих природными циклами, древний человек соотносил их с живущим в нем Целым. В сумерках надвигающейся ночи он видел бесконечную космическую ночь, породившую его душу. Каждый восход был первым, а каждый закат — последним. Каждое изменение погоды, освещенности вызывало страх — это навсегда! От этого страха люди бежали в пещеры и разводили костры, но никогда не забывали о том, что он остается у них за спиной, каждый миг готовый пожрать каждого, кто отколется от группы. Держаться вместе не означало удобства, не означало даже возможности выжить — держаться вместе было единственным способом просто жить, потому что жизнь вся была сосредоточена в том узком круге, который освещал огонь костра, а за его пределами жил страх, который назывался Смерть…»
Рауль отшатнулся от экрана. Он безотчетно поднес к губам холодные пальцы, ощущая, как стучат зубы и сбивается дыхание. Он как будто увидел свое отражение в этих словах, или, вернее сказать, слова приняли форму его самого, того, что жило у него внутри. Страх! Страх и смерть. Два слова, которые до сего дня оставались для него абстрактными конструкциями. Он сжал зубы и хотел было закрыть исследование, но не нашел в себе сил и продолжил читать, будто завороженный:
«…всесильное божество, таящееся в тенях и ждущее каждую секунду снаружи. Человек (не отдельный, но как часть трибы) начинает искать способа его задобрить. Так рождается магическое сознание…
…но среди прочих божеств, олицетворяющих все окружающее , именно это божество остается неумолимым, а его возмездие неотвратимым. У него нет даже имени. У других божеств есть имена-подмены, но этого не называет никто и никогда — его нет, потому что оно слишком ЕСТЬ. Есть везде, оно ненасытно, преследует человека всегда, и мир принадлежит ему…»
Дочитав до конца, Рауль больше не возвращался к этому «Опыту», все написанное и без того горело огненными письменами у него в мозгу.
Отныне он иными глазами смотрел на тех, кто был рядом. Неожиданно повышенный тон голоса, сочный нелестный эпитет, устремленный в пустоту бессмысленный, остановившийся взгляд — все подтверждало сложившуюся у него теорию. Рауль замечал, как джейды бьют кулаком по аппаратуре, замечал одурманенные взгляды и неуверенные движения ониксов, развязную повадку Кадэ. Теперь он понимал, что стоит за всем этим, и видел, как группа, в точности по книге, начинает сбиваться в кучку, потому что за спинами у нее таится страх.
А еще Рауль отметил, что Марк Вирц начал вжимать голову в плечи.
Смотреть на все это было страшно и неприятно, потому Рауль старался не заговаривать со встречными, как можно меньше видеться с одногруппниками, начал избегать общественных мест. Косвенно это означало конец всякой работе над проектом, но Раулю было все равно.

Марк Вирц отключил биохимическую защиту и лаборатория погрузилась в привычный зеленый полумрак. Оставалось только убрать реагенты, зафиксировать время окончания работы — и можно было уходить. Но Вирц не торопился. Он тщательно перепроверил технические записи, сделанные в ходе эксперимента, синхронизировал все свои дата-планшеты, запустил процедуру дезинфекции во всех, даже не используемых, боксах.
Все эти действия он мог оставить на утро или даже вовсе не делать: за них отвечали андроиды. Но Вирц словно оттягивал то время, когда ему придется выйти из лаборатории.
Он занялся сортировкой емкостей с реагентами, когда вошел Кадэ. Вирц его не заметил и вздрогнул, услышав его голос:
— Работаете?
— Да, — вернувшись к своему занятию, ответил Вирц.
Кадэ прошелся вдоль идеально чистых столов и остановился, опершись на один из них, недалеко от Вирца. В лабораторном свете его зеленый сьют казался почти изумрудным, а белые перчатки сияли.
— А где Эм? — спросил он.
— Не знаю, я не слежу за ним, — коротко ответил Вирц.
— Вы работаете вместе и не знаете, где он? Он что, не появляется на работе?
— Мы просто не видимся.
— Конечно, не видитесь. Потому что его третий день нет на месте. Вирц, вы понимаете, что творит ваш начальник? Он устроил безобразную сцену на совещании, потребовав всё и еще обе луны с неба, попутно оскорбив всех членов группы, включая тех, которые работают на него и из-за него же вынуждены тащить тройную нагрузку. Хорошо, это мы проглотили. Занялись его требованиями. А он теперь ничего не делает. Сказать по правде, знаете, как это называется? Саботаж. Он намеренно тянет наше общее дело в пропасть и, похоже, это ему доставляет удовольствие. Ему наплевать на всех. Он хочет играть с нами, как вы со своими крысами. Но я это больше терпеть не намерен! Вы меня слышите, Вирц?
Вирц не ответил. Он собрал реагенты в бокс и понес к хранилищу.
Кадэ повторил вопрос громче:
— Вирц, вы меня слушаете?
Вирц даже не повернулся к нему — все его внимание поглощала внутренность хранилища.
Тогда Кадэ в три шага пересек лабораторию и оказался совсем рядом с Вирцем — их разделяла только дверца. Вирц выпрямился, заслышав его приближение, и Кадэ тут же, схватив его за плечи, развернул лицом к себе:
— Так я заставлю вас слушать...

С этими словами он навалился на тяжелую дверь хранилища и прижал ею Вирца.
Тот пытался высвободиться, но безуспешно: из-под тяжелого бронированного пресса вывернуться было невозможно.
— Кадэ, отпустите меня, — срывающимся голосом попросил Вирц.
Но Кадэ давил на дверь все сильнее.
— Что вы... делаете?
Вирц уже с трудом выговаривал слова.
Кадэ вдруг улыбнулся:
— Что, Вирц, страшно? — и на мгновение опустил веки. Его лицо приобрело выражение какого-то извращенного сладострастия. Вирц сделал движение, будто хотел отшатнуться — если б было куда. Но их по-прежнему разделяло только пять сантиметров брони.
Кадэ перестал улыбаться и на шаг отступил от двери. Вирц почти выпал оттуда, согнулся и закашлялся, пытаясь отдышаться.
Кадэ отвернулся и, видимо, потерял интерес к противнику — потому что зашагал к выходу из лаборатории.

Ленц пересматривал запись уже в третий раз.
Он подробно разбирал поведение Кадэ и Вирца: жесты, взгляды, мельчайшие изменения тона голоса. И не переставал удивляться тому, как они вошли в роли: Кадэ увлеченно нападал, Вирц — боялся. Как будто первый был создан агрессивной альфой, второй — пассивной омегой. То, что в лице и во всем поведении Кадэ читалась своего рода радость, не удивляло. Но Марк Вирц? Он даже не пытался сопротивляться, не пытался выйти из унизительного положения. Его, кажется, устраивало быть жертвой. Или нет? Или это он, Ленц, преувеличивает?
Но в любом случае это необходимо было пометить. Стычка в лаборатории — уже не рабочий конфликт, а нападение. Ленц взял дата-планшет со схемой внутренних связей в группе и добавил к россыпи значков агрессии иной символ — «агрессия к себе подобному».
В полутьму наблюдательного пункта упал луч света. Это вошел Мор, который в последние дни часто отсутствовал — его стали вызывать на совещания Синдиката.
— Добрый вечер, Невилл.
Ленц невольно вздрогнул, услышав его голос.
— Добрый вечер, рад вашему возвращению, — сказал он, вставая.
— Нет-нет, сидите. Я не буду сегодня работать. Зашел узнать новости.
— Так вы не оставляете проект?
— Нет. Мои консультации Синдикату больше не нужны, я снова могу заняться нашими подопечными. Так что случилось за время моего отсутствия? Я пробежался по вашим отчетам, судя по численным показателям — все благополучно?
Ленц задумчиво потер подбородок.
— Боюсь, не все так гладко, как показывают числа. Я несколько дней наблюдал практически не отрываясь: безумие и страх захватывают группу все глубже. Эм спровоцировал конфликт, но вышел из него, тем самым поставив себя и Вирца под удар. Кадэ не может этого так оставить, он уже заручился поддержкой платин и перетягивает на свою сторону джейдов и даже ониксов. И преуспевает в этом. Ну, и закономерный итог — несколько часов назад совершилось первое нападение.
— Кто? — спросил Мор.
— Кадэ и Вирц. У меня есть запись. Хотите посмотреть?

Мор кивнул и занял свое кресло. Просмотрев запись до конца, он задал вопрос, которого Ленц не ждал:
— Кадэ принимает наркотики?
— Д-да. Злоупотребляет медицинскими препаратами, вызывающими эйфорию. Не он один, кстати. Платины тоже пристрастились. Скоро эта привычка распространится по всей группе.
-Вы предприняли что-нибудь?
— Нет. Я помню инструкцию — нужно ждать.
— Хорошо, что вы не стали вмешиваться. Они справятся сами. Наркотики — неизбежность. Не припомню ни одной группы, которую бы это обошло.
Ленц пожал плечами и снова посмотрел на экран, где замер в стоп-кадре согнувшийся Вирц.
— Эта агрессия не только из-за наркотиков.
— Разумеется. Я бы даже сказал, не столько из-за наркотиков, сколько из-за того, что пришло время для подобных нападений. Это первое. Скоро будут еще.
— Я знаю, но мне кажется, что ситуация легко может выйти за рамки. Они слишком охотно принимают новые правила игры. Я бы даже сказал — заигрываются. Во всем этом есть какое-то… остервенение.
— Это естественно, Невилл. — Мор внимательно посмотрел на Ленца. — Было что-то еще?
Ленц поморщился.
— Были случаи сексуальных контактов.
— Ониксы?
— Да.
— Вы осуждаете их, Невилл?
— Не то чтобы осуждаю...
— У вас был подобный опыт?
— Нет, — Ленц ответил излишне энергично, но тут же смягчил голос. — Нет, в нашей группе, насколько я помню, никто не испытывал подобных желаний. И... поймите меня правильно, Конрад, я физиолог. Я отлично знаю природу их влечения друг к другу. Я знаю, что это временно. Я не осуждаю их. Но и принять как должное не могу.
— Вы ищете в их поведении аналогий с вашим собственным. Это большая ошибка. Они сейчас мало чем похожи на зрелых представителей элиты. Но это нормальный этап взросления, и реализация сексуального влечения на этом этапе допускается. Вы, как профессионал, обязаны это принимать. И не оценивайте их поведение эмоционально. Только цифры, Невилл. И отстраненная оценка с учетом принятых допущений.
— Чтобы верно понимать их мотивы, нужно знать, как они чувствуют и мыслят.
— Знать — да, но не чувствовать самому. Вы были у супервизора?
Ленц покачал головой.
— Почему?
— Не было времени.
— Это отговорка, Невилл. Прошу вас, не пренебрегайте этим.

Марк Вирц сидел в лаборатории и тупо смотрел на результаты экспериментов. Они были упакованы в модули и подготовлены для расчетов. Рядом с ними лежал бланк заявки для обработки данных. Его оставалось только заполнить. Потом научный координатор передаст заявку группе моделлеров. То есть так должно было быть.
Но с некоторых пор рассчитывать на это не приходилось. Система разладилась: Вирц направлял заявки, но не получил ни результатов, ни отказа.
И вот теперь он второй час смотрит на четыре черно-металлических сплюснутых цилиндра и не знает, что делать.
Никому уже нет дела до проекта — ни его непосредственному начальнику, ни администраторам. Работать одному бессмысленно: что он может сделать, он же всего лишь исполнитель? Но каждое утро он являлся в лабораторию и находил себе занятие, составляя из осколочков иллюзию прежнего порядка. Осколочки не складывались, но так у него по крайней мере была причина, чтобы просыпаться утром.
Вирц поднялся и пошел в био-отсек. Там было темно и холодно. Он прошел вдоль камер, легонько касаясь перчаткой каждой. Большая часть из них были пусты. В остальных, тускло мерцающих зеленым светом, процессы заморожены. Ему нечего здесь делать. Нельзя продолжать без расчетов.
Уже несколько дней назад он должен был подать последнюю заявку, но все тянул, придумывая себе какие-то занятия: собственноручно останавливал автоклавы, заново проверял и перепроверял соответствие условий, приводил отсек в порядок. Но сегодня делать уже нечего.
Вирц вернулся в лабораторию, снова посмотрел на четыре металлических цилиндра. Ничего не оставалось, кроме как действовать самостоятельно.
Он просто решил пойти сразу к джейдам: из всей группы только они и ониксы все еще помнили о проекте. Джейды, правда, после последних заявлений Рауля смотрели на научную группу как на пустое место. Но выбора не оставалось.
В технической лаборатории никого не было, места у терминала пустовали. Вирц, подавив очередной приступ досады и отчаяния, подошел к одному из гейтов. В конце концов, он прекрасно знал, как запускается процесс расчетов.
Марк понимал, что нарушает все инструкции, и все же сел на место моделлера и подключился к системе. Он должен был во что бы то ни стало вернуть порядок в работу. Слева от него загорелся транспарентный дисплей с логами, которые показывали, что проектом джейды не занимаются уже больше недели. Очевидно, никаких заявок они не получали.
Вирц быстро разобрался в созданной ими структуре, создал новый подпроект и установил принесенные модули в активированные слоты. Осталось задать условия. Но он не успел.
За спиной открылась дверь, Вирц обернулся — вошли двое джейдов.
— Что это значит, Вирц? — джейды в два шага прошли к терминалу, один встал по левую руку от Вирца, другой по правую.
Вирц беспомощно оглядывался то на одного, то на другого, но с места не вставал.
— У меня не было выбора, — наконец выговорил он. — Мне нужны были расчеты…
— Ему нужны были! Нет, вы посмотрите — ему нужны были расчеты! А вы вообще в курсе, Вирц, — первый джейд наклонился прямо к лицу Марка, — что после ваших вмешательств нам придется восстанавливать настройки? Делать откат системы? И сколько времени это займет?
Марк вцепился руками в подлокотники.
— Извините… Я не успел еще ничего сделать. Я сейчас уйду.
— Вы объясните сначала, какого черта вы приходите и распоряжаетесь тут, будто у себя? — вступил второй джейд. — И нечего так на нас смотреть! Вам бы понравилось, если бы мы явились и начали открывать-закрывать ваши автоклавы? Нет? Ну вот и нам не нравится.
— Извините… Но вы не отвечаете на заявки, а мне, правда, было очень нужно… — пробормотал Вирц.
— И это, значит, повод хозяйничать у нас в лаборатории? — продолжал второй джейд.
Марк наконец нашел в себе силы встать и только потянулся к слотам с модулями, как вошел третий моделлер:
— А, научная группа… Эй! Стойте! Не трогайте!
Вирц отдернул руку от модулей.
— Нашли таки время заняться делом? Между прочим, эти расчеты должны были быть у нас неделю назад.
Вирц открыл было рот, чтобы ответить про заявки, про то, что он неделю ждал ответа, но джейд уже повернулся к нему спиной и потянулся к слотам.
— Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. Но вы сами себе нагадили: теперь у нас на неделю меньше времени на расчеты. Так что потом не приходите и не жалуйтесь, что разброс оказался неудовлетворителен. Меньше нужно прохлаждаться в виварии…
Марк наконец выпрямился и взглянул на третьего джейда:
— Вы получили модули, я могу идти?
— Да, да, идите… — буркнул, не глядя, джейд, возясь со считывающим устройством. — Не мешайте работать.

Вирц ждал результатов вторую неделю, хотя расчеты, которые он оставил моделлерам, должны были занять не больше трех дней. Он слонялся по лаборатории, сходя с ума от безделья. Взялся перечитывать теорию, но не мог сосредоточиться, текст не удерживался в голове. Вынужденный простой измучил его, но чем бы Вирц ни пытался занять себя, мысли его неизменно возвращались к проекту.
Ему было страшно. Он вдруг осознал, что вне проекта просто не существует. Все остальные, видимо, нашли какой-то другой смысл, а у него ничего, кроме работы, не было. И теперь, когда в лаборатории стояла тишина, когда все системы были остановлены, Вирц чувствовал себя так, словно его самого кто-то забыл выключить. Но от одной мысли о том, что его можно выключить, и тогда уже совсем все закончится, накатывал леденящий ужас.
Он вспомнил вдруг Рауля, как он безжизненно лежал тогда на кровати... Именно с этого все и началось. Наверное, он чувствовал то же самое. А потом Рауль перестал появляться на работе, вот и сейчас его уже больше недели никто не видел.
Что-то случилось с окружающим Вирца миром. А он каждое утро приходил в лабораторию, садился в свое кресло и просто ждал вечера — чтобы чувствовать, что он все еще существует, убеждаться, что в мире все еще есть место и для него. По той же причине он пошел на общее собрание, хотя знал, что представить ему там нечего.

— Зачем вы пришли, Вирц? — Кадэ говорил негромко и зло.
— Я думал, что собрание общее...
От Вирца не укрылась странная бледность Кадэ, налитые кровью глаза, расстегнутая верхняя кнопка сьюта… Платины, сидевшие неподалеку, тоже выглядели нездоровыми.
— Вы опять думали, разумеется... Вирц, вы идиот?
— Простите?
— Вы ходите на собрания с завидным постоянством. Зачем? Вам есть что показать нам? Вы закончили второй этап?
— Нет, но...
— Идите отсюда, Вирц! И если вы не совсем кретин, поймите наконец: вы здесь не нужны!
Вирц растерянно огляделся. Ониксы отвели взгляд, джейды скучали.
Похоже, он и правда остался совсем один.

Рабочий день уже закончился, в учебном крыле включилось дежурное освещение. Но с пункта наблюдения все еще доносились голоса: кураторы тихонько переговаривались о чем-то. Тон разговора повышался, еще немного, и он перерос бы в ссору.
— Как вы не видите? — говорил Ленц. — Вирц своей обреченностью провоцирует остальных. Он почти напрашивается на издевательства.
— Тут еще играет свою роль авторитет Кадэ, — отвечал Мор. — Нашей группе, не знаю уж, к счастью или нет, достался весьма агрессивный руководитель. И не оказалось ни одной сколько-нибудь яркой личности, которая могла бы противопоставить себя — ему. Эм выпал из обоймы почти сразу же, исследователь в нем сильнее начальника… В общем, это не такой уж редкий расклад.
Ленц сел и устало оперся головой на руку:
— Вы правы, конечно же, как и всегда… Но я не могу понять одного — почему он не сопротивляется?
— Вы о Вирце? У него просто нет сил. Ему страшно. Он может только прикрывать голову.
— Но в таком случае… — Ленц запнулся на секунду, — у нас, выходит, самозаводящийся механизм. Эскалация, и за ней последует взрыв. Так?
— Это неизбежно, Невилл.
— Это можно предотвратить!
— Как? — Мор взглянул на напарника с интересом, но настороженно.
— Да выбраковать всех, — и дело с концом! — почти выкрикнул Ленц, но тут же поник и устало опустил плечи.
Мор сел рядом с ним.
— Нет, Невилл, так не годится. Мы только наблюдаем и констатируем пригодность. И Вирц нужен группе, он провоцирующий элемент, точно так же, как и платины. Он помогает проявить реакции остальных. А вы хотите все переиначить, чтобы все вышло, как вам хочется… Ваше желание понятно: вы заразились страхом от наших подопечных. Но Марк Вирц — не вы. Не вы, понимаете?
Ленц по-прежнему не смотрел на него, ни словом, ни кивком не подтверждал слов Мора. И тот, не дождавшись ответа, закончил:
— И опять повторяю: вы нуждаетесь в супервизии. Теперь это уже не рекомендация.

Учебный корпус был огромен: там оказалось много помещений, которые не использовались никогда. Это Рауль выяснил, когда прятался от окружающих. Сначала он просто поднялся на лифте на этаж, где никогда не был, и обнаружил там пустые неосвещенные коридоры, помещения неясного назначения — иногда в них стояла какая-то мебель, но чаще они были так же пусты. Внутренняя логика этих пространств была сложна: они редко напоминали анфиладу или ряд комнат по обе стороны коридора. Рауль мог пройти помещение насквозь, выйти в другой коридор, пройти по нему, куда-то спуститься, повернуть, пройти насквозь еще пару комнат и оказаться в лифтовом холле, где не останавливался лифт. Первое время он даже не понимал, где же конец у этого лабиринта, где его внешняя стена? Но в один день наткнулся в торце одного из коридоров на окно. Рауль зачем-то даже открыл его, высунулся и посмотрел. Он ожидал увидеть глубоко внизу автострады Танагуры, бледно-серое небо, клочки горизонта меж небоскребов, но увидел немного шершавую бетонную стену — совсем близко, едва не на расстоянии вытянутой руки. Он захлопнул окно и отвернулся.
Кажется, именно с того дня Рауль начал мысленно составлять план заброшенной части здания. Он из принципа не пользовался никакими вспомогательными средствами — ни планшетом, ни даже не рисовал плана. Это была игра сродни головоломке.
Цель — спрятаться, ни с кем не встречаться — давно уже уступила место этому плану. Каждое утро он уходил и бродил по коридорам и помещениям, запоминая их. В некоторых задерживался. Наносил в уме на карту выходы, лифты, почти всегда скользившие мимо, а вечером, возвращаясь, проверял себя. Это тоже была часть игры: знать, как далеко и куда именно ты забрался и суметь выбраться до того момента, как погаснет вообще все освещение. Первое время Рауль не успевал, и часто возвращался ощупью. Но теперь он возвращался даже до того, как в основной части корпуса зажигался дежурный свет.
Однажды ночью он вот так шел по коридору. Коридор был знакомый, он находился на границе заброшенной и используемой части. Там, бывало, и работали, но нечасто. Все двери были закрыты, золотистый основной свет притушен.
Вдруг что-то привлекло его внимание. Что-то в этом коридоре было не так. После многих дней возвращения одним маршрутом, когда ничего не менялось, перемена прямо-таки била ему в глаза. Дверь одной из лабораторий оказалась приоткрыта, и оттуда бил неестественный белый свет.
Это было странно и ново. Рауль вошел.

Лабораторию в самом деле заливал яркий, чересчур яркий белый свет. Меж двумя рабочими столами, на полу, почти посередине помещения, находилась какая-то темная масса. Из-под нее растекалась лужа темной маслянистой жидкости. В центре массы торчал, едва заметно покачиваясь, ребристый металлический стержень. Он вонзался в плоть. Вокруг него зияли дыры, лохмотья кожи, мышц — их вывороченные волокна тошнотворно поблескивали в ярком свете. Под кожей, натягивая ее, проходили гибкие трубки капельниц. Кое-где кожа над ними надорвалась, и оттуда сочилась сукровица. Тело шевельнулось, и кровь потекла сильнее, прямо под ноги Раулю. Значит, это не труп, он еще жив…
Перед ним распласталось полуобнаженное тело, растянутое между ножками столов. Голубые пряди были выпачканы в растекшейся крови. Одна рука Марка Вирца была свободна, и на ней кольцом зиял след от вырванной трубки. Опираясь на пол плечом и локтем другой руки, он приподнялся, на секунду скользнув взглядом по Раулю, и попытался вытащить стержень, но не смог даже сомкнуть пальцы.
Взгляд Вирца был бессмысленным. Он не понимал, кто перед ним, но по-прежнему силился вытащить пригвоздивший его к полу стержень. Края ран шевелились, открывались и закрывались, будто рты, в муке направленные к небу. Рауль смотрел, как тело изгибается, будто бабочка, насаженная на булавку. Как хочет сорваться.
Вирц мучительно выгнулся, пытаясь исторгнуть из себя стержень. Но его сотрясали уже последние спазмы, вгонявшие штырь в тело все глубже и глубже.
Рауль стоял и смотрел, пока его не вывели.

Всю ночь Мор разбирался со случившимся в лаборатории. Он изолировал крыло, сообщил о происшествии в службу безопасности и потом вместе с прибывшей группой расследования разбирал и сортировал информацию о тех, кто был задействован в деле.
Когда он поднялся в наблюдательный пункт, было уже утро.
У центрального экрана сидел Ленц и молча вычищал из Эксперимента информацию о Вирце. Казалось, это занятие поглощало все его внимание. Наконец он отключил и заблокировал дисплей, куда выводились графики и кривые по Вирцу и повернулся в сторону Мора.
— Здравствуйте, Невилл, — спокойно приветствовал его Мор.
Ленц кивнул в ответ и отвернулся, продолжив разбирать планшеты. Он машинально, почти не глядя, перекладывал их и явно думал о чем-то другом. Мор стоял у двери и ждал.
Наконец Ленц остановился, но так и остался сидеть спиной к Мору. Молчали оба. Вдруг Ленц заговорил:
— Я закрываю его дело. К этому все шло. А ведь он был не хуже других, я смотрел — многие вошли в кризис одновременно с ним. Он не был ненормальным, понимаете?
Мор молча слушал. Ленц встал и повернулся к нему. Он и так был бледен, а в свете экранов и вовсе выглядел призраком.
— Я предлагал — вы помните, я предлагал — перевести его в другую группу. Он мог бы выжить. Я просил вас расформировать группу — тогда он пошел бы на выбраковку и мог хотя бы умереть с достоинством. Да, он был слабым, но это не значит, что он должен был погибнуть так страшно! Это мы с вами, Мор, виноваты в его смерти! Это мы убили его!
Распаляясь, Ленц сжимал в руке маленький серебристый диктофон, все сильнее и сильнее, пока он не хрустнул — громко, на всю комнату. Ленц замер. Потом разжал ладонь и тупо смотрел, как с перчатки на стол медленно падают осколки.
Мор подошел ближе.
— Простите, — тихо произнес Ленц, — я… сорвался.
— Ваше состояние понятно, — мягко начал Мор. — Вы увидели в этом сапфире себя. И теперь у вас шок от того, что вы прошли по краю пропасти — и даже не заметили этого. Вы сейчас не сапфир, не элита. Вы сейчас находитесь в одном состоянии со своими подопечными. Я не зря советовал вам пройти супервизию — это ведь придумано не для дефектных, не для тех, кто не справляется с работой. Это для всех. Потому что все невольно перенимают, особенно поначалу, черты и чувства тех, за кем они наблюдают.
— Да, — ответил Ленц, не глядя на Мора, — мне действительно нужна супервизия.
— Уже нет, — Мор протянул ему узкую синюю карточку — направление на нейрокоррекцию. — Сегодня, через полчаса.
Ленц аккуратно сел в рабочее кресло и, глядя прямо перед собой, сжал ладони в замок. Но пальцы у него все равно дрожали. Ленц медленно, тяжело выдохнул и, собравшись наконец, протянул руку за направлением. Неловко поднялся и пошел к выходу.
В дверях его догнал успокаивающий голос Мора:
— Не бойтесь, Невилл. Это не последняя ваша нейрокоррекция.

Конец первой части

Часть вторая

Мор заступил на смену как обычно, утром, но когда он явился на пост наблюдения, обнаружил, что его опередили. Там явно побывал второй наблюдатель — экраны были активированы, планшеты лежали на столе в беспорядке, записи разбросаны.
Пока Мор оглядывался, вошел Ленц. Мор знал, какими возвращаются после нейрокоррекции, но каждый раз видеть это было поразительно. Ленц был свеж и бодр. Последний раз он выглядел осунувшимся и усталым, но это было не слишком заметно, потому что накапливалось постепенно, и Мор успел привыкнуть. А теперь, видя Ленца, он вспомнил, как должен выглядеть здоровый сапфир.
— Вы уже здесь, Невилл? Доброе утро, у вас посвежевший вид.
— Доброе утро, Конрад. Я тут уже часа два. Решил, что неплохо было бы подготовиться к работе, да и регистрацию пройти заранее, чтобы рабочее время не тратить.
Ленц говорил легко, четко — в нем не осталось ни следа душевного смятения, ничего, к чему уже успел привыкнуть Мор. Они расселись по местам.
— Что ж, я готов работать, — начал Ленц. — Что произошло в мое отсутствие? Как решилось дело со смертью Вирца?
— Кто виновен, выяснили в тот же день. Кадэ, платины и двое джейдов — Дарэ и Данн. Комиссия отправила их на выбраковку.
— И все-таки, — задумчиво произнес Ленц, — почему они его убили?
— Вы удивитесь, Невилл, но это было ритуальное убийство. Они убивали воплощение своего страха — вечно всех боящегося Вирца.
Ленц вскинул брови:
— Надо же. Не часто такое случается.
— В моей практике ни разу, но о подобном мне слышать приходилось, — Мор развел руками, как бы демонстрируя свою неосведомленность.
— Погодите. Если у нас выбраковка пять человек — значит, группы больше не существует?
— Группу собирались расформировать, но один администратор у нас все же остался. Он же и исполнитель. И группа моделирования осталась, хоть и усеченная. И ониксы никуда не делись. Я взял на себя смелость предположить, что группа может существовать в таком виде. Раулю Эму предоставили выбор: принять руководство проектом или уйти на расформирование. Он решил продолжать.
— И как он намерен совмещать работу администратора и исследователя?
— Хороший вопрос, Невилл, — улыбнулся Мор. — Ему снова придется выбирать. И от этого выбора уже будет зависеть его профессиональное будущее.
Мор немного помедлил и добавил:
— Это хорошо, что вы вернулись, Невилл. Будет интересно.

Научный куратор принял Рауля в залитом светом кабинете. Рауль редко видел его, они только переписывались и иногда обменивались голосовыми сообщениями; встречались всего раза два или три. Последний раз — вскоре после смерти Вирца. Тогда Раулю предложили выбирать, возглавит он проект или нет. Но прошла всего неделя, как он снова оказался здесь.
Куратор, глава сектора высшей генетики, был еще очень молод. Когда он встал, приветствуя Рауля, чуть заметно зашуршала жесткая серая ткань сьюта, какие носит работающая элита.
— Здравствуйте, Рауль. Садитесь.
Куратор немного подавлял Рауля; тот неловко устроился в предложенном ему кресле.
— Как у вас дела? Разобрались в ситуации?
— В целом да.
— И как вы полагаете — сможете справиться?
Рауль, чуть помедлив, ответил:
— У нас есть еще время и есть ресурсы. Группа моделирования сократилась вполовину, но, по моим прикидкам, их сил хватит. Вот только…
— Что — только? — куратор улыбнулся ободряюще.
— Мне придется по-прежнему выполнять обязанности научного руководителя, а к ним в придачу взять на себя еще и функции главного администратора, и исследователя-практика. Вот в чем дело.
— Это действительно… непросто, — куратор долго подбирал слово, наконец подобрал и чуть откинулся в кресле, все так же дружелюбно глядя на Рауля. — Но что вы намерены с этим делать?
— Я сделаю все, что в моих силах, но их может не хватить.
— Хорошо — хорошо, что вы отдаете себе в этом отчет, — мягко заметил куратор, — и хорошо, что поняли это так быстро. Вам окажут поддержку извне. Учитывая ваши обстоятельства, на автономность мы смотрим сквозь пальцы… Но нужно выбрать, какого рода помощь вам нужна: административная или исследовательская.
Рауль задумался, на этот раз надолго. Солнце перестало бить прямо в окно, пошло на закат, окрасив кабинет в розовый. Куратор спокойно ждал.
— Я передумал, — сказал наконец Рауль. — Мне не нужна помощь. Я справлюсь один.
— Вы действительно так думаете? — куратор поглядел на него несколько обеспокоенно.
— Я уверен.

Но вскоре Рауль понял, насколько серьезные обязательства он на себя взял. Беседуя с куратором, он в самом деле видел возможность завершить проект оставшимися силами. Может быть, он чего-то не учел, может быть, переоценил силы сотрудников, может быть, слишком громко пела уязвленная гордость, может быть, он был слишком рад возможности наконец сделать все самому, от и до — неизвестно. Теперь не имело смысла об этом думать, принятое решение необратимо.
Рауль не успевал. Работы было слишком много. Он работал быстро, но нужно было еще быстрее. Он старался помнить обо всем и все предусматривать, но что-нибудь да упускал из виду. Административные функции давили на него тяжелым грузом. Исследовательская же работа…
Впервые переступив порог лаборатории после того случая, Рауль неожиданно почувствовал, как у него отчаянно забилось сердце, стало тяжело дышать, в голове зашумело… Настолько сильно, что он вынужден был опуститься на пол там, где стоял. При каждой попытке подняться перед глазами плыли темные пятна, волнами накрывала тошнота, трясло, как будто от холода. Рауль с трудом даже не вышел — скорее выполз из лаборатории, и потом еще долго приходил в себя, благодаря судьбу за то, что никого не случилось рядом.
Это был симпатоадреналовый криз, у людей именующийся панической атакой. Как с ним бороться, Рауль не знал. То есть знал, конечно, теоретически — но не мог высчитать дозировку ингибиторов обратного захвата серотонина и не был уверен, что эти препараты, рассчитанные, в общем-то, на людей, подействуют и на блонди.
Чтобы хоть как-то приглушить приступы паники, Рауль попробовал перед работой выпивать пару бокалов вина. Он давно уже заметил, что стал чувствителен к алкоголю, приносившему ему легкое чувство эйфории и в каком-то смысле покоя, и теперь появилась возможность этим воспользоваться. Некоторое время помогало. Но затем толерантность к алкоголю резко повысилась, а под большими дозами Рауль работать не мог: он становился невнимательным, действовал неточно, а по утрам к этому добавлялись остаточные явления интоксикации. Приступы паники опять вернулись.
Тогда Рауль перешел на транквилизаторы. Он тщательно рассчитал дозу, чтобы только снять приступы, но не подавить скорость остальных реакций. И это сработало. На некоторое время к нему вернулась почти прежние работоспособность и спокойствие.
Но через несколько недель он понял, что физически зависит от принимаемых препаратов. Он пытался отказаться от них — но панические атаки стали спонтанными, настигая его не только в лаборатории, но и в любом другом месте. Они стали как будто злее, трепали его дольше, а между ними Рауля одолевали тоска и подавленность, настолько сильные, что он не мог даже оставаться в сознании и частенько глотал снотворные, чтобы как-то это пережить.
Времени на детоксикацию у него не было. Поэтому с зависимостью пришлось смириться и продолжить принимать транквилизаторы.
Рауль жил будто в тумане. Все, что лежало за пределами проекта, проходило мимо него. Ему смутно казалось, что происходили какие-то изменения, кто-то приходил, кто-то уходил, он назначал кому-то встречи, бывал на них, записывал распоряжения и отдавал их, но вспоминал о произошедшем, только прослушав диктофонную запись. Кажется, были какие-то несчастные случаи, летели вычислительные системы — он не помнил, для него эти события существовали в виде сухой записи в его внутреннем журнале происшествий. Его разум, впрочем, был совершенно ясен, просто сознание сконцентрировалось на работе. Он почти перестал спать и перестал различать время суток. Его организм жил теперь по своим часам: от дозы до дозы.

Тонкая световая игла манипулятора снова заплясала, сойдя с точки прицела. Рауль приглушенно прошипел сквозь зубы ругательство и попытался сосредоточиться на локусе, но рука дрожала, и нарастала злоба на идиотский аппарат, на манипуляцию, на самого себя… Черт, а он так надеялся, что успеет! Действие очередной дозы заканчивалось. Начала ощущаться смутная дурнота, и Рауль вынул руку из перчатки-манипулятора операционного бокса.
Требовалась очередная инъекция. Рауль проверил еще раз: нет, он израсходовал весь препарат, а запрос на новый ушел к ониксам, но выполнен не был. Нужно было подумать об этом раньше, но он, как всегда, не захотел останавливаться. Теперь оставалось только самому пойти в административно-хозяйственную часть.
Там его встретил как всегда спокойный оникс — Рауль не помнил его имя, кажется, Милс или в этом роде.
— Да, Рауль, что вы хотели?
— Я отправлял вам запрос на препараты… — Рауль остановился у стола, опершись на него рукой. Его заметно мутило.
Оникс молча присел к терминалу базы данных.
— Минуту, я проверю… Препараты вам отправлены.
— Мне нужен бензодиазепин.
— В смете его не было, — спокойно ответил оникс.
— Нет… он нужен мне.
— Ах вот оно что, — оникс поднялся из-за терминала и впервые внимательно поглядел на Рауля, — Я знал, что многие увлеклись, но не знал, что и вы тоже...
Рауль пожал плечами:
— А чем я, собственно, отличаюсь от других?
Оникс, чуть смешавшись, кивнул. Потом добавил:
— Это препарат второго списка. Мне нужно обоснование для его выдачи, чтобы внести в базу…
— Я сам впишу, — Рауль оттеснил его от кресла и сел. Оникс же остался стоять.
Рауль начал писать обоснование, потом удалил его и написал другое. Потом переключился на базу и начал вносить туда количество наименований. Он не сразу нашел нужную строку, буквы путались под пальцами и перед глазами, столбцы плясали.
— Вы выглядите очень уставшим, — вдруг заговорил оникс. — После ухода Кадэ и смерти Вирца…
— Убийства Вирца, — пальцы Рауля на минуту замерли.
— Вот как… — тихо произнес оникс.
— Вы ничего не знаете, вы этого не видели, — вдруг начал говорить Рауль. — А я видел. Я там был. Это было не просто убийство, они его растерзали и насадили на штырь, как… как бабочку. Он был весь в ранах, тело просто, не знаю как сказать, изодрано, он был привязан к лабораторным столам... И кровь. Кто мог подумать, что в нем столько крови! — Рауль нервно засмеялся. — Она растекалась по полу, прямо мне под ноги. Вы вот так просто об этом говорите, Милс…
— Ивен.
— Что? — Рауль обернулся на оникса.
— Меня зовут Ивен.
— Ну пусть Ивен. Неважно. На нем были огромные раны, так что когда он шевелился, казалось, будто тело сейчас вывернется наизнанку. И этот штырь… Он торчал из живота, и он пытался его вытащить, выгибался, корчился — и не мог… Он был еще жив, когда я пришел. Но он меня уже не видел. Я не помню, как я ушел оттуда. И каждую ночь я вижу это во сне. Сейчас еще терпимо, раньше я видел это просто закрывая глаза. Бензодиазепин помогает, но не полностью… Собственно, почему я им увлекся. С ним-то я вижу просто тело. А без него… Я не знаю, как это назвать. Мне хочется туда возвращаться. Это отвратительно, но чем-то… притягивает. Привлекает. Я не могу оторваться. Все время прокручиваю это в голове. Все время вспоминаю. Этот штырь… и рука Вирца… и как он изгибается… Мне хочется почему-то оказаться на его месте. Быть так же пронзенным. Биться в агонии и умирать. Что это? Я не понимаю, что со мной. Мне страшно. Может быть, я схожу с ума? Как мне… вытащить это из себя?
Рауль тяжело оперся лбом на руку, вдруг вспомнив, что у него за спиной есть слушатель. Прошуршали шаги — видимо, Милс подошел ближе.
— Так плохо?
Рауль пожал плечами, не глядя на него.
Перед его глазами оказалась рука без перчатки, протягивающая шприц с иглой, закрытой колпачком. Рауль молча взял его и потянул за колпачок, но пальцы дрожали, и он чуть не сорвал иглу.
— Может быть, я сам? — Милс вынул шприц у него из рук и неожиданно опустился на колени рядом с креслом, потянул вверх рукав сьюта, провел пальцами по исколотой коже, ища вену, и аккуратно ввел лекарство.
Рауль откинулся на спинку кресла. Оникс не поднимался с колен, осторожно поглаживая руку Рауля. Тому было приятно, эйфория будто наплывала вместе с нежными прикосновениями прохладных пальцев. Вдруг оникс прикоснулся к месту укола губами.
Рауль вздрогнул. Оникс оторвался от руки и посмотрел на него. В его глазах, в полураскрытых губах Рауль увидел вопрос и ответил согласием, снова подавшись к нему.

С этого времени в жизни Рауля началась новая полоса. Он был как в чаду: его дни состояли чуть менее, чем полностью, из работы и невесть откуда берущихся любовников. Сначала его же группа, потом параллельные — все, кто был приятен и был согласен. Он никого не удерживал, и никто особенно не удерживал его — просто встречи — днем в лабораториях и машинных залах, ночью — у кого-то в отсеке. Иногда ночь и день менялись местами, Рауль их плохо различал. Так же плохо он различал и помнил своих партнеров. Помнил только, что ониксы оказались совершенно беспроблемными любовниками: приходили вечером, уходили утром, днем спокойно здоровались и исполняли поручения. Рауль ценил их прохладную нежность.
Платины пытались наложить лапу на самого Рауля и на его время, поймать его в единственно знакомые им сети подчинения, но он выскальзывал из их рук как рыбка из сачка. Руби — те немногие, что попались — пытались подчеркивать связь, иной раз оказывали знаки внимания, и Рауль отказался от встреч с ними вовсе. Джейдов же он вообще не запомнил. И только с сапфирами Рауль не спал — не мог себя пересилить.
Должно быть, где-то в середине этой полосы Рауль заметил, что стал реже принимать транквилизаторы. Они больше не были нужны: ему удалось найти иной канал выброса тревоги, дававший, в общем, тоже оглушенность химическую, но иного рода.
И тем не менее Рауль по-прежнему не успевал.

Невилл Ленц и Конрад Мор снова молча смотрели на экран, хотя там на первый взгляд ничего не происходило. Просто Рауль Ам сидел в кабинете научного куратора — непривычно тихий, уставший, он ждал опаздывавшего наставника.
— Его поведение все-таки вызвало… нарекания? — осведомился Ленц.
— Нет, он сам попросил о встрече. Думаю, речь все же пойдет о передаче части обязанностей. Он загнал себя, да вы и сами видите…
Ленц ничего не ответил и снова уставился на экран.
Вошел куратор. Рауль тяжело поднялся ему навстречу.
— Добрый вечер, Рауль. С какой целью вы на этот раз? — спросил наставник, но так небрежно, что сразу стало ясно — он уже знает, каковы намерения Рауля, и задает вопрос из простой вежливости.
— Собственно, я… — начал Рауль и споткнулся, вероятно, сомневаясь, стоит ли излагать все свои соображения. — Мы не успеваем по срокам. Расчетная часть оказалась неожиданно большой, наших мощностей не хватает. Но все-таки ее выполнили, хоть и неудовлетворительно. Теперь должна пойти научная часть, а я не могу ею заниматься, потому что не могу оставить административную работу. Без меня все посыплется. А с другой стороны, без меня проект стоит. Словом… — Рауль опустил голову, — я прошу помощи.
— Вы правы в своем решении, Рауль, — мягко заметил куратор. — Так какого рода помощь вам нужна?
Рауль снова, как и в прошлую их встречу, задумался. Надолго.
Мор вполголоса пояснил:
— Внимание, Ленц! Очень важный момент. Сейчас он определит собственную судьбу.
Рауль оторвался от созерцания голубых плиток пола и четко произнес:
— Я прошу второго администратора.
— То есть вы берете на себя научную часть проекта? — кажется, куратор едва заметно вздохнул.
— Именно так.
— Хорошо, Рауль. Администратор вам будет выделен.
Когда они разошлись, Ленц взглянул на Мора в ожидании пояснений.
— Вы хотите сказать, он выбрал неправильно?
— Нет, отчего же неправильно? — пожал плечами Мор. — Но такова уж конкуренция среди блонди. Видите ли, настоящий лидер должен уметь наступить себе на горло и заниматься тем, что нужно, а не тем, чего хочется. Эм пошел на поводу у своих желаний. То, что он понял, что не справится, принял неприятное решение — это хорошо. Но…
— Первым ему уже не быть?
— Увы, да. Характер — это судьба.

Рауль возвращался к себе в учебный корпус. Привычно прокатав на входе пропуск, он толкнул тяжелую стеклянную дверь, прошел через главный холл — но не свернул ни налево, к лабораториям, ни направо, к личным отсекам. Он не знал, куда ему пойти. И потому пошел прямо.
В официальной, парадной части корпуса редко кто бывал. Рауль незаметно для себя миновал пустой коридор, где его шаги отдавались громким эхом, и вышел на галерею, огибавшую выступающее крыло.
Над Танагурой горел вечер. Лиловым сияли обе луны, город пульсировал огнями им в ответ. Рауль отшатнулся от мертворожденного света, бившего сквозь окна, спрятавшись в тени коридора. Он, как раненое животное, искал темный угол, чтобы забиться в него.
Он видел, что за дверью одной из общих гостиных темно. И потому вошел туда.
Но темно там не было: горел слабый светильник над столом с начатой шахматной партией. Рауль посмотрел на выступивших вперед коней и слонов — их шапочки блестели в свете лампы, будто доспехи. Атака только начиналась. Рауль окинул взглядом поле, склонился над доской и сделал ход.
Вдруг кто-то тихо и мягко сказал:
— Я думал об этом, но такой ход ослабил бы позиции короля.
Рауль вздрогнул и выпрямился: в конусе рассеянного света возникла высокая фигура. Сначала она показалась Раулю совсем белой, он даже принял неизвестного за платину. Но когда тот наклонился над столом, прядь блеснула золотом, и Рауль понял, кто перед ним. Администратор параллельной группы, Ясон Минк. По-видимому, его соперник.
— Партия только началась, — ответил Рауль, — еще можно предпринимать шаги такого рода.
Ясон не ответил, просто протянул руку к фигурам, но ходить не стал, а только обвел их скользящим жестом. В свете лампы сьют на нем оказался скорее светло-серым, похожим на те, что носят работающие блонди.
Рауль потянулся к выключателю на стене, но его опять остановил голос Ясона:
— Не включайте свет. Я никогда не включаю свет, когда один.
Рауль вскинул на него глаза, но Ясон уже отошел от доски, став у окна, за которым медленно гасла Танагура.
Мимоходом Рауль отметил, как аккуратен был костюм на Ясоне, как остро заглажены стрелки на брюках. Не потому, что это было так уж заметно — потому, что когда-то для Рауля это было тоже нормально. А теперь, увидев точку отсчета, он осознал, как далеко ушел от нее.
— Как я понимаю, мы коллеги. Будет дерзостью с моей стороны спросить — как ваш проект?
Спокойная стать Ясона удивляла. Его жесты были точны и несуетливы, модуляции голоса выверены, даже волосы по плечам струились спокойно, как вода. Рауль не хотел ему отвечать. С этим образцом величия и спокойствия они были на разных полюсах. Он ничего общего не имел с тьмой, безумием, с круговертью, захватившей всех.
— Как проект? А как он может быть? Давайте лучше я спрошу: вы тут отдыхаете?
— Конечно. Этот вид успокаивает.
— А я нет. Я вообще впервые за последние несколько месяцев оказался где-то, кроме лаборатории и личного отсека. И то потому, что не справился с управлением.
— Как — не справились? — повернулся к нему Ясон.
— Пришлось запросить помощь… А, неважно, — махнул рукой Рауль. — Я не администратор, я не умею управлять, да разве только в этом дело? Кто бы справился с этими… с этой бандой взбесившихся приматов? Все разваливается прямо в руках. От группы остались одни осколки. Так работать невозможно.
— Разве просить о помощи так страшно? Мне кажется, нет.
— Вам кажется. А я взялся — и не выдержал. Терплю поражение, — Рауль отвернулся от собеседника, бросив взгляд в огромное окно, куда старался не смотреть.
Он долго бежал от этого вида, а сейчас почему-то не мог отвести от него глаз. Город внизу был похож на лиловую медузу: от него на Рауля наползал липкий, тошнотворный страх. Он зажмурился, но тошнота не проходила, и кончики пальцев все так же холодели.
А Ясон спокойно смотрел куда-то вдаль, на луны.
— Я вижу, этот вид вас не пугает, — выговорил Рауль.
— Нет.
— А меня пугает. Наверное, я вижу в нем будущее. И его… слишком много для меня. Если я не справился с учебной задачей, как я смогу… всем этим управлять? Или меня просто ждет выбраковка, то есть смерть?
Рауль уткнулся лбом в стекло. Оно неприятно вибрировало: должно быть, где-то заходил на глиссаду шаттл. Рауль почувствовал, что тоже дрожит. Что-то накопилось в нем до грани срыва. Но он удерживал это в себе и ждал ответа Ясона. А Ясон молчал. И вдруг после долгой паузы спросил спокойно:
— Вы боитесь смерти?
Эти слова сорвали клапан. Раулю показалось, будто он срывается вниз с высоты. Он отшатнулся от окна, ткнулся плечом в Ясона, едва не потерял равновесие, но схватился за него как за единственную опору. Его колотило:
— Я боюсь неизвестности. Я не понимаю, что происходит. Мне страшно!
Ясон отстранился.
— Не пытайтесь больше никогда, — отрезал он, брезгливо стряхивая руки Рауля.
— Вы меня не так поняли!.. — в отчаянии крикнул Рауль вслед Ясону, и, закрыв лицо рукой, добавил уже бессмысленное, — Извините.

Когда Рауль договорился о передаче дел внешнему администратору, стало чуть легче, но совсем отойти от управления ему не удалось — не было времени передать все дела полностью. У администратора постоянно возникали какие-то вопросы, так что в основном приходилось работать с ним в паре, а иной раз проще и быстрее оказывалось сделать все самому.
На этот раз заминка вышла с финальным моделированием. Оно требовало ресурсов куда больших, чем были в распоряжении группы джейдов, поэтому Рауль обратился в одну из технических групп руби. Его заявка была принята, возможно, по ней началась работа… но никаких промежуточных отчетов не приходило. А Раулю они были нужны — для того, чтобы уже сейчас начать вносить исправления в процедуру генетической проверки. Ждать он просто не мог, сроки срывались.
И, поскольку это была в основном его проблема, Рауль хотел решить ее сам.
Он направился в процессорный центр крыла. Там ему бывать не доводилось, а сходу разобраться, куда идти, было непросто. Рауль нашел терминальный зал, но в нем никого не было. Тогда он прошел сквозь него, вошел в маленькую дверь в углу и оказался в техническом отсеке.
Отсек напоминал огромную трубу, окруженную прозрачными сетчатыми галереями. В центре располагался сердечник, за темными щитками которого мерцали жидкокристаллические процессорные модули и тонкие питающие трубки. Рауль шел по галерее, то и дело нагибаясь, чтобы пройти под свисающими с перемычек проводами. Выше по галереям ходили красноволосые техники в серых комбинезонах. На руках у них были перчатки с длинными изогнутыми иглами — наверное, особые модификации перчаток-манипуляторов.
Руби не могли не видеть Рауля, и тем не менее не обращали на него внимания. Когда он перешел в следующий технический отсек, точно такую же трубу, он обогнул группу техников, сосредоточенно перебиравших провода, вывалившиеся из распоротого канала. До Рауля им дела не было.
Он спустился на нижнюю галерею. Там было темно, довольно холодно и как-то заброшенно. Рауль перешагивал через валяющиеся аккумуляторные блоки, через емкости из-под питательного состава. Иногда ему приходилось буквально продираться сквозь свисающие с потолка галереи проводов. Выбираясь из очередной спутанной завесы, он с кем-то столкнулся.
— Добрый день, — вежливо произнес незнакомец, — Вам нужна помощь?
Рауль шагнул, не глядя, на голос, но тонкий контейнер, на который он наступил, треснул, не выдержав веса. Рауль потерял равновесие, попытался ухватиться за провода, но все равно не мог удержаться. Руби подхватил его под локоть:
— Думаю, нужна. Пойдемте со мной.
Он вытащил Рауля из сплетения проводов и невозмутимо представился:
— Ги Неро, системотехник.
Руби провел Рауля все в тот же терминальный зал.
— Так зачем вы пришли?
— Чтобы узнать, что с расчетами по моему проекту. Я передал все данные неделю назад, а отчетов до сих пор не получил.
— Ах да, — кивнул руби. Вы ведь Рауль Эм, так?
— Да.
— Этим занимаюсь не я, но процесс моделирования запущен, это совершенно точно. А отчеты — их мы пока предоставить не можем. У нас форс-мажор. Видели, что творится в галереях?
— Надолго это? — с досадой поинтересовался Рауль. — Мне нужны промежуточные результаты.
— Не знаю. Может, несколько дней еще.
Рауль поморщился. Руби, заметив это, улыбнулся:
— Вы знаете, отдельные части системы все же работают. Давайте я сейчас подключусь и посмотрю, можно ли добраться до отчетов.
Руби подошел к терминалу, достал откуда-то с внутренней полки манипулятор, подключился. Рауль сел в кресло рядом с ним.
— Отчетов я вам не обещаю. Но вы хотя бы увидите, что происходит, — руби активировал транспарентный экран, манипулятор на его руке ожил, иглы на пальцах вытянулись. — Стандартный интерфейс не работает, у нас рухнула сервисная структура. Теперь приходится всю нужную информацию вызывать вручную.

Рауль смотрел, как руби строит временную вспомогательную систему. Движения его рук были быстрыми, точными, будто автоматическими. Он что-то говорил, пояснял, а его механическая рука танцевала в молочном свете проекционного экрана. Это завораживало.
Экран — служебный, а не рабочий — находился выше уровня глаз, руби чуть закидывал голову. Свечение экрана выбелило ему кожу, сделало волосы ярко-алыми. Он закрепил их, отведя со лба, каким-то подобием пластиковой цепочки — чтобы не мешали.
Рауль подумал, что ему повезло. Ведь этот руби мог и отказать. Он мало сталкивался с ними, но кое-что слышал об абсолютно закрытых группах, о замкнутой касте техников, ближе всех контактирующих с Юпитер, ближе даже, чем блонди. И он никак не ждал встретить здесь такую… приветливость, что ли? Дружелюбность?
Рауль невольно улыбнулся своим мыслям.
Руби заметил его улыбку и, не отрываясь от работы, спросил:
— Вам очень нужны эти результаты?
— Да, очень, — ответил Рауль, отбросив размышления, — Мы затянули со сроками, и у нас нет времени дожидаться окончательных результатов. А так, на основе промежуточных, можно уже сейчас вносить исправления…
На экране потянулась синяя полоска ожидания, руби деактивировал манипулятор и притушил яркость проекции. Теперь между ним и Раулем не было сияющей перегородки.
— Я построил временный интерфейс. Сейчас он скомпилируется, и мы постараемся достать ваши промежуточные результаты.
— Извините, что отнимаю у вас время, — неловко произнес Рауль. — Последние недели я по всем инстанциям так хожу. Сам виноват, никакой из меня администратор...
Руби покачал головой.
— Зря вы так о себе. Вообще-то мы тут мало знаем о других обучаемых, но о вашей группе я слышал. Знаете, то, что вы вообще работаете в этих условиях, уже достойно восхищения.
Рауль смешался, но ему было приятно это слышать. Повисла несколько натянутая пауза, прервавшаяся окончанием компиляции. На экране появился интерфейс.
— А вот и ваш проект, — сказал руби, — Если хотите, можете сами покопаться.
Руби кивнул в сторону лежащей на соседнем кресле перчатки. Рауль надел ее, придвинул кресло ближе к экрану и активировал свой манипулятор.
Система, построенная руби, оказалась понятной и удобной. Рауль быстро нашел интересующий его участок и стал перебирать вероятностные графики и статистику. Несколько раз он по рассеянности срывался за пределы силового поля, но руби сидел рядом и успевал вовремя поправить его.
— Осторожней, настройки этого проекционника рассчитаны на профессионалов. Не нужно слишком сильно давить.
В очередной раз поправляя ему руку, руби потянулся к экрану, и иглы его манипулятора оказались в опасной близости от запястья Рауля. Тот инстинктивно отдернулся, но ударился в силовое поле. Руку откинуло назад, запястье скользнуло по искрящимся иглам. Рауль вздрогнул — его ощутимо ударило током.
— Да осторожней же!
Оба коротко рассмеялись. Рауль аккуратно вывел руку за пределы экрана, снял перчатку — видимых повреждений не оказалось.
— Как видите, с этим мне тоже не справиться. В любом случае, мне недостаточно просто посмотреть. Здесь слишком много данных. Вот если бы их собрать на отдельный носитель...
Руби задумался.
— Я могу их вам собрать. Сегодня не обещаю, но в самое ближайшее время.
— Правда?
— Да, мне ведь нетрудно.
Рауль снова удивился. Вот так просто пойти навстречу и протянуть руку помощи — этого он не ожидал, тем более от вечно занятых техников. Ему вдруг вспомнился ответ Ясона — «не пытайтесь больше никогда» — обидный, незаслуженный… Он задумчиво изучал ничем не примечательное, спокойное, открытое лицо, глубоко посаженные темные глаза под почти прямыми бровями.
Руби, почувствовав на себе этот взгляд, смутился, опустил ресницы — в свете невыключенного экрана они отбросили тень на бледные щеки.
— Спасибо вам, Ги. Я очень на вас надеюсь.

В тот же день Рауль вернулся к себе в отсек как всегда — очень поздно: прочих дел никто не отменял. Он уже собирался наконец лечь, как вдруг пискнул зуммер, и датчик на двери показал: кто-то пришел.
Рауль открыл: за дверью стоял давешний руби, Ги Неро. Рауль не успел ничего сказать, но, видимо, лицо его было красноречивее слов, потому что Ги быстро начал:
— Извините, что так поздно. Но вам нужно было срочно, я помню, — он протянул Раулю два информационных модуля. — Здесь все, что нужно по вашему проекту.
Рауль опять не успел ничего сказать, и Ги отступил на шаг, едва заметно смутившись:
— Я знаю, я не обязан… Но мне хотелось быть вам полезным.
Рауль забрал у него модули, но Ги не уходил, стоял, смотрел куда-то Раулю через плечо. И вдруг посмотрел в глаза:
— Вы же знаете, зачем я пришел, правда?
Рауль повернулся к столу, чтобы положить модули, и вместе с тем скрывая улыбку, а потом шагнул к руби и ответил:
— Знаю.

Как ни странно, связь эта растянулась дольше, чем на пару встреч. Рауль отлично понимал почему: он искал внимания — Ги был внимателен, искал спокойствия — невозмутимости Ги можно было только позавидовать, Рауль не любил навязчивости — Ги не был навязчив… К тому же он умел спокойно выслушивать и не тяготиться попытками Рауля что-то объяснить о себе, что-то в себе и других понять, сделать выводы — и мог без слов выказать поддержку.
Но привязало Рауля не только это. Еще в самом начале, вскоре после их первой встречи, нужно было вносить изменения по результатам обсчета в выстроенную систему. Рауль не успевал пересчитать параметры. Он не спал двое суток, разум мутился, он пошел к джейдам, отдавать им распоряжения о пересчете, но они выглядели немногим лучше его самого. Когда Рауль вошел, они даже не поднялись, не повернулись к нему.
Рауль почти упал в одно из пустующих кресел, обхватил голову руками и неожиданно рассмеялся. Джейды удивленно уставились на него.
— Это все так безумно, что уже смешно. Мы с вами самая жалкая элита в истории Амои.
Один из джейдов проговорил устало:
— Мы опять не успеваем?
— Как всегда. Я уже не знаю, что делать.
Они помолчали некоторое время, затем Рауль поднялся и подошел к рабочим терминалам.
— Нужен срочный пересчет последнего блока. Я уже внес изменения. Я понимаю, что у вас нет на это ни сил, ни времени… Но без него вся работа не имеет смысла. Поэтому прервите, пожалуйста, все текущие задания и займитесь этим.
— Но это уже сделано, — ответил джейд.
Рауль вопросительно вскинул брови.
— В смысле, это не мы сделали, — поправился джейд. — Вчера приходил руби из группы, которая выполняет наше финальное моделирование, принес комментарии к последнему отчету и заодно предложил пересчитать исправленный блок. И вот час назад как раз пришли результаты, с ними уже можно работать.
Рауль вышел, не говоря ни слова, забыв даже забрать отчет. Он был… пожалуй, в его обычном языке не нашлось бы слова, которое могло бы описать его чувство. Ошеломлен? Пожалуй, так.
Помощь Ги была незаметна и ненавязчива. Собственно, это был только первый случай. Он быстро наладил отношения с джейдами и полностью взял на себя координацию работы своего отдела и их локальных вычислений. Рауль даже думать перестал о промежуточных отчетах — теперь ему все доставлялось вовремя, а иногда и раньше, чем он рассчитывал.
Но этим Ги не ограничился. Постепенно он начал контролировать весь распорядок рабочего дня Рауля. Началось с того, что как-то после полудня он зашел к Раулю в лабораторию и застал того спящим в кресле. На рабочем экране перед ним дрожала синяя полоска прогресс-бара: судя по всему, процесс был запущен не более десяти минут назад.
Ги притушил яркость экрана и хотел снять манипулятор с руки Рауля. Но от его прикосновения Рауль проснулся — резко, как будто и не спал вовсе. Он посмотрел на экран, на Ги, и снова откинулся на спинку.
— Иди выспись.
— Нет, не пойду. У меня есть два часа, я посплю здесь.
— Послушай меня, — мягко сказал Ги. — ты глава проекта. Ты должен беречь себя. Без тебя все развалится, ты сам это тысячу раз говорил.
Рауль открыл глаза и посмотрел на Ги, постаравшись вложить во взгляд как можно больше насмешки. Потом еще усмехнулся уголком рта:
— Раз уж я тут главный, то мне и решать, как работать.
— Рауль!.. — воскликнул Ги, не то с обидой, не то с досадой. — Я же хочу тебе помочь.
Рауль осекся. В самом деле, Ги столько делал для него — столько не делал никто. И совершенно бескорыстно — ведь ассистировать Раулю и близко не входило в его обязанности. Он просто хотел помочь. И повиноваться его доброму намерению было приятно.
Поэтому Рауль кивнул, несколько смущенный и польщенный: впервые он чувствовал себя под чьим-то крылом.
— Поэтому, — Ги почуял отвоеванные позиции, — ты сейчас пойдешь и будешь спать весь день и всю ночь.
— Но моя работа?.. — попытался еще протестовать Рауль.
— Не волнуйся. Частью займусь я, часть выполнят твои джейды… А остальное — остальное тебя подождет, — Ги улыбался, и Рауль был готов спорить, что счастливо.

Так оно и потянулось. Отныне Ги всегда был рядом с Раулем: в лаборатории, в переговорной, в машинном зале — за левым плечом, с дата-планшетом наготове. Раулю даже не требовалось кивать ему: запиши, внеси, пометь; Ги все выполнял без напоминаний. Достаточно было протянуть руку, и он вкладывал в нее нужный инструмент. Он планировал встречи Рауля, составлял расписание, определял даже распорядок дня.
Поначалу Рауль надеялся, что привыкнет и перестанет замечать фигуру в черном. Но нет: Ги как-то не умел исчезать из поля зрения. Помощь его была ненавязчивой, но она была везде. Куда ни протяни руку, везде наткнешься на выполненное, запланированное, установленное. Поменять местами ничего было нельзя. Если сначала это была страховка, и Рауль, бросаясь в финальную фазу проекта, знал, что его подхватят, то теперь она превратилась в путы. Рауль чувствовал, что идет ко дну.
В конце концов, оказалось так, что вся жизнь Рауля намертво срослась с Ги, как растение-хозяин с растением-паразитом. Беда лишь в том, что это не был симбиоз: Ги тянул из него соки, не позволял ступить шагу, верстал часы его жизни по своему усмотрению.
Постоянно торчащая в углу фигура начала раздражать. Услужливость стала выводить из себя. Желание помочь вызывало желание выгнать и никогда больше не видеть. Даже в личном отсеке Рауль не всегда был один.
Однажды утром Ги, как и всегда, поднялся раньше, и уже стоял перед зеркалом, застегивая и поправляя сьют. На стене рядом с зеркалом висел дата-планшет, где горело расписание на сегодняшний день. Ги зачитывал его вслух:
— 9:15, встреча с администратором. Передашь ему все последние перерасчеты, тратить на них время самому нерационально, — застегнута последняя пуговица воротника, расправлены уголки.
— Потом до трех ничего важного, успеешь поработать в лаборатории или вычислительном зале, — под расстегнутые манжеты заправляются перчатки.
— В три у тебя встреча с группой, заканчивающей финальное моделирование. Они будут требовать увеличения сроков, — манжеты застегиваются, перчатки одергиваются, — Не соглашайся. Они вполне могут успеть вовремя, если ты настоишь.
— В час я зайду к тебе, сходим пообедать, — полы сьюта одернуты, Ги поворачивается от зеркала.
Рауль сидел на кровати, неодетый, прикрывшись только простыней. Волосы запутались со сна, и мысль о том, что их сейчас придется расчесывать, вызывала раздражение не меньшее, чем бодрый доклад Ги.
— Рауль, что же ты? Поднимайся. Опоздаешь ведь.
Рауль выкинул ноги из постели, замотался в простыню и в таком виде пошел в душ, не обращая внимания, как хвост простыни тащится за ним по полу, и как морщится наглаженный Ги.
Он слабо надеялся на то, что когда выйдет из душевой кабины, Ги уже уйдет по своим делам. Надежда, конечно же, не оправдалась. Более того, Ги вытащил из шкафа и разложил его, Рауля, костюм.
— Послушай, Ги… — начал Рауль, изо всех сил стараясь скрыть раздражение, — ты иди, я приду прямо в лабораторию.
— Но ты точно не опоздаешь? — Ги даже к двери не подошел.
— Иди. Пожалуйста, — на другие слова у Рауля не хватило самообладания. Он был готов уже закричать, когда Ги все же направился к двери.
Рауль все так же молчал и Ги оглянулся уже почти на пороге:
— Тебе в самом деле не нужна помощь?
Рауль попытался улыбнуться:
— С этим я и сам справляюсь, — но судя по лицу Ги, улыбка выглядела не слишком убедительной. Покачав головой, он исчез за дверью.

В тот день Рауль все же прошел весь путь, назначенный ему Ги — включая обед с ним. И именно поэтому вечером засиделся в лаборатории: над нею Ги был не властен. Табло мигало, отсчитывая сначала вечерние, затем ночные часы, Рауль увлеченно разгребал завалы, продумывал варианты исправлений, увеличивая себе же работу, но это его не волновало, только радовало — значит, будет повод задержаться здесь еще раз, еще раз на несколько часов быть свободным.
Зашуршала отодвигаемая дверь. Рауль не обернулся: он знал, кто может так войти без стука. Ги с порога начал мягко выговаривать ему:
— Рауль, уже совсем поздно. Ты не выспишься, не сможешь работать…
Рауль сначала повернулся в кресле, а потом встал ему навстречу. Спорить с Ги совсем не хотелось, да и как его переспорить, когда он прав?
Ги подошел ближе, мягко притянул Рауля к себе за плечи:
— Ты бледный… И круги под глазами. Я не приду к тебе сегодня, будешь спать, — он легонько провел тыльной стороной ладони по волосам, по шее. Рауль чуть отстранился, и Ги не коснулся его губ, а только щекой — щеки.
— Совсем устал. Иди, я разберу твои модули.
Рауль послушно ушел: в кои веки их с Ги желания совпадали.

Разорвать бы все разом, — думал иногда Рауль. Но вспоминал все, что Ги сделал для него, вспоминал руку помощи — и не мог. Да и не знал как. Прежние его связи рвались легко, как гнилые нитки. А с Ги они были повязаны прочно, если не сказать сшиты. Тогда Рауль начал отдаляться. Он уклонялся от встреч, работая, вел себя так, будто Ги нет: смотрел сквозь него, делал вид, что не слышит его обращений. Но Ги не обладал чувством, свойственным хорошим фурнитурам: чувством уместности. Он не понимал и не уходил в сторону. А поскольку он незаметно подмял под себя все дела Рауля, то и выскользнуть из его пут оказалось невозможно.
Рауль по-прежнему шел на близость с ним, чувствуя себя обязанным отдавать взамен хотя бы иллюзию нежности. Ги, конечно, обо всем догадывался, и, видя, как Рауль отстраняется от ласки, вздыхал и просто обнимал его. Так они лежали с открытыми глазами, и Раулю становилось горько и противно, будто он глотнул остывший кофе без сахара.
И все равно Ги приходил но ночам. Чего он искал в этих встречах, Рауль не знал, но ему, усталому, проще было поддаться знакомым рукам, чем объяснять смутные чувства и натыкаться на протест, непонимание, отчаяние…
Однажды они вышли из отсека после такой тягостной бессонной ночи. Ги, как повелось в последнее время, молча шел вместе с ним. Не докладывал планов на день, не подбадривал и даже шел не рядом — на полшага отставал.
Молчание вывело Рауля из себя. Он внезапно остановился и спросил у оказавшегося совсем близко Ги:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
Тот не ответил.
— А я хочу. Пойдем, — и Рауль едва не за руку втащил его в какую-то ближнюю лабораторию.
— Послушай, — сразу с порога начал Рауль. — Перестань меня донимать. Зачем ты все время ходишь рядом со мной и молчишь? Это, знаешь ли, раздражает.
Ги смотрел в пол.
— Но ты же делаешь вид, что меня не слышишь. Вот я и молчу.
— Так пойди на шаг дальше. Не ходи за мной.
— Рауль, — Ги поднял наконец голову, взгляд у него был тяжелый и отчаянный. — Я столько времени выношу прилюдное унижение. Ты смотришь сквозь меня, не отвечаешь мне, ты пренебрегаешь мной. А я все это время продолжаю работать — для тебя, между прочим, не для себя. И что, это вот все, чего я заслуживаю? Публичные плевки?
— Ну хорошо, — вздохнул Рауль. — Если тебе не нравится, можно просто расстаться. И я тебе ничем не буду обязан, и ты — мне.
В этом и было все дело. Ги хотел сейчас, да и всегда, повязать его двойными путами — обязанности и вины. Но Рауль не хотел быть ему ничем обязанным и уж тем более быть перед ним виноватым. И новый виток пут просто необходимо было разорвать.
— Рауль!.. Зачем? — в голосе Ги неожиданно зазвучала мольба, — Можно же все исправить. Я все сделаю…
Рауль не дал ему договорить:
— Я не хочу ничего исправлять. Я устал. Ты вот говоришь — все сделаю. А мне это не нужно. Хватит. Не приходи ко мне больше.
Вот теперь уже точно все сказано. Рауль направился к двери, но глухой голос Ги настиг его на пороге:
— Рауль!..
Рауль полуобернулся к нему.
— Не уходи.
— Ги, — Рауль вздохнул и улыбнулся, — Займись лучше своими делами.
Он не успел еще закрыть дверь, когда Ги бросился на него, едва не сбив с ног. Они вылетели в коридор, в руке Ги блеснуло что-то, Рауль попытался перехватить его руку, но не успел — лезвие полоснуло по лицу — а в следующую секунду кто-то отбросил Рауля к стене, а его противник полетел обратно в дверной проем.

Ясон подошел к распластанному на полу руби, нагнулся, коротко ткнул его в шею. Убедившись, что тот не встанет, он развернулся и бросил взгляд на Рауля
Рауль скорчился у стены, зажимая левую половину лица. Кровь сочилась сквозь пальцы, пятная волосы.
— Вы без этого не можете, да? — крикнул ему Ясон.
Рауль начал медленно подниматься. Опираясь свободной рукой о пол, затем о стену, он выпрямился и, не отнимая ладони от раны, взглянул Ясону в глаза. Его заметно шатало, но он старался держаться прямо, не опускать головы. В нем не было ни истерики, ни паники, он смотрел на Ясона почти спокойно. Только кровь сворачивалась на прядях волос.
Ясон подошел и взял его за плечо:
— Пойдем. Тебе нужна помощь.
Рауль кивнул на подсобное помещение при лаборатории. Когда они вошли, он потянулся к одному из шкафов, но тут же был остановлен Ясоном:
— Сядь лучше. Ты же весь в крови.
— Вторая полка сверху — пакет первой помощи, — Рауль сел прямо на стол.
Ясон, смочив стерильную салфетку, осторожно начал смывать кровь с лица. Рауль чуть дернулся:
— Я могу и сам! — сказал он возмущенно.
— Тут все равно нет зеркала, — ответил Ясон, накрывая рану тампоном с антисептиком. — Только вот рана глубокая, ее нужно зашить. Иди в медчасть, — он, как мог, просто влажной ладонью, оттер волосы от крови. — И зачеши челку на лицо, так никто ничего не увидит.
И сам же набросил на лицо Рауля несколько длинных прядей.
— Вот так. Можно идти.
— Спасибо.
— Да не за что, — вдруг улыбнулся Ясон.

Через несколько дней Ясон занялся проектом Рауля — сначала сам, затем откомандировал своего лучшего администратора. Он за пару дней разобрался в общей идее проекта, структурировал всю информацию по нему, передал все эти сведения администратору-платине и замкнул на него остатки группы Рауля, чтобы не отрывать самого Рауля непосредственно от исследовательской части.
Рауль же одним рывком, почти не засыпая, завершил исследовательскую часть. Проект истощил их, выжал всех досуха, но они справились.
Перед защитой проектов Рауль проспал больше суток.

Шум голосов затих — Рауль прикрыл за собой тяжелую дверь конференц-зала.
Он оставил за спиной долгие обсуждения, светские беседы, поздравления, согруппников, без пяти минут сослуживцев. Защиту он прошел, а все остальное не требовало его присутствия.
Он стоял сейчас в пустом, как всегда, холле в парадной части корпуса. Был вечер, но свет почему-то еще не включили, и углы терялись в полумраке: прямо в окна светили две повисшие низко над горизонтом луны.
Ноги сами понесли его на галерею. Он поднялся, подошел вплотную к стеклу, и тут за спиной прозвучали чьи-то легкие шаги. Рауль обернулся — и это совпало со звуком голоса, окликнувшего его по имени. К нему шел Ясон.
— Поздравляю. Вы выступили блестяще.
— Это все только благодаря вам… тебе.
— Нет, — Ясон чуть заметно улыбнулся, — Я всегда знаю, с кем стоит работать, а с кем нет.
— Без твоей помощи я бы проект не закончил.
Ясон снова улыбнулся и промолчал. Он смотрел на луны, Рауль — на сверкающий город. Вдруг Ясон заговорил снова:
— Через несколько недель сменится весь управляющий состав. Этан Крисс, Амо Джерригел, Дио Линкс — их время вышло. Они передадут нам дела и уйдут. И вся планета, — Ясон обвел рукой раскинувшееся под галереей пространство, — окажется под нашей ответственностью.
Рауль только кивнул в ответ.
— Ты боишься этого? — вдруг задал вопрос Ясон.
— Нет, — ответил Рауль, спокойно скользя взглядом по Танагуре. — Теперь нет.

Ленц вносил последние корректировки в свой отчет, когда заглянул Мор.
— Вы задержались. Все в порядке?
— Да, я уже почти закончил.
— Что ж, Невилл, поздравляю — стажировку вы прошли.
Ленц не смог сдержать улыбки, но потом добавил:
— Семеро выживших, шестеро выбывших. Не могу отделаться от мысли, что это скорее поражение.
Мор, улыбнувшись в ответ, подошел к основному экрану, куда выводились короткие анкеты — лица, имена, краткая информация о воспитанниках.
— Но мы и не должны были их спасать. Мы должны были проследить за тем, чтобы дефектные особи отсеялись. Заканчивайте здесь.
Ленц, на ходу надевая манипулятор, начал гасить ячейки: ониксы, джейды, Рауль Ам. Погас последний экран, и механический женский голос подтвердил завершение:
— Третья группа. Проект окончен.
Мор и Ленц вышли с наблюдательного пункта.
— Мне сейчас отправлять отчет. До свидания, Конрад. Было честью работать с вами, — попрощался Ленц.
— Удачи вам, Невилл, — и Мор зашагал дальше по коридору. Но далеко он не ушел: всего лишь до следующего поста наблюдения.

Там совершенно так же сидели блонди и сапфир. Блонди поднялся ему навстречу.
— Добрый вечер, Конрад. Ну что — с очередным выпуском?
— С очередным, — улыбнулся Мор. — А как у вас? Все благополучно?
— Тридцать процентов, как всегда. Ничего серьезного.
Мор огляделся:
— А где Диру? Интересно узнать, что с его группой.
До того тихо сидевший перед экраном сапфир вдруг подал голос:
— Мы не можем завершить проект. Диру отправлял запрос Юпитер, и полчаса назад она вызвала его лично.
— А что такое случилось? — заинтересовался Мор.
Сапфир кивнул на экран. На нем было выведено около десятка неактивных ячеек и одна активная — принадлежавшая Ясону Минку.
— О да, я его помню. Блестящий администратор. Что с ним не так?
— Нельзя завершить проект, пока все участники не выйдут из кризиса.
— Вы хотите сказать — Минк не вышел из кризиса?
Сапфир покачал головой:
— Он в него и не входил.
— Не может быть! — Мор в самом деле был очень удивлен. — Но почему вы только сейчас с этим разбираетесь?
— Мы раньше отправляли запросы, Юпитер велела ждать.
— Особь явно аномальная, — подошел к ним второй блонди. — Но показатели просто блестящие. Конечно, решение за Юпитер, но вряд ли она будет рисковать…
Сапфир рассеянно поигрывал иглами манипулятора.
Через пару минут явился Крайг Диру. Все вопросительно воззрились на него, но никто не проронил ни звука. Диру подошел к экрану и долго смотрел на него, обхватив подбородок пальцами. Потом обернулся к остальным:
— Ясон Минк — новый глава Синдиката.

потрясающе.
спасибо огромное авторам.