Название: Черные страницы
Глава 2.
Автор: Melemina
Бета: uni-akt
Жанр: фэнтези, драма, романс, дарк.
Рейтинг: NC-17
Пейринг: по мере появления.
Размер: миди.
Статус: в процессе
Размещение: только с моего разрешения.
Саммари: борьба со злом извечная тема, и давно приобрела абстрактный смысл. Приглашаю вернуться в мир, где зло имеет облик и тело, где его слишком много, чтобы справиться без Неприкасаемых - беспристрастных судей и воинов, которым приходится перенести многое, чтобы забыть о том, что они подвержены губительным человеческим слабостям.
От автора: альтернативный мир, основанный на средневековье. В начале много имен. Потерпите =)


читать дальшеРазрешение полюбоваться восходом у Хрустальных озер было получено. Утром Мадс и Этьен вышли во двор, покрытый ночной изморозью, без помощи слуг оседлали и вывели коней. Вороного Агата, потомка знаменитого Берилла, прирученного лично Ленном, и золотистого, словно мед, Августа, лучшего жеребца ни Артов.
По подмерзшей дороге кони шли легко, весело, хрустя удилами. Озера, пояснил Этьен, находятся в красивейшей долине Леи. Именно там женщины рода ни Артов совершают первое омовение своих детей, невзирая на время года, и дети растут ясными умом и закаленные телом.
- Меня окунули в феврале, - сказал Этьен. – Этель говорит, что от холода у нее отнялись ноги, и она лежала в постели три дня, а я сразу же излечился от слабости мышц. Мы доедем до озер, а потом свернем тайной тропой. Никто не заметит.
Мадс слушал молча, вспоминая, что говорила о рождении Этьена Влиятельная Лизбет. Двести восемьдесят четыре дня ребенок борется со скверной смерти и готовится встретить жизнь, поясняла она Эрике. Если ребенок нетерпелив и воинской крови, то дни его борьбы сокращаются, но тело не успевает догнать силу его духа, и такому дитю не выжить.
Этьен родился на двести шестидесятый день. Силу его тела укрепило, видимо, Хрустальное озеро, как силу тела Торальфа укрепило купание в горячем вине.
Задумавшись, Мадс не сразу понял, что случилось страшное: небо вдруг появилось под ногами, а земля исчезла. Прямо под копытами Агата разверзлась темная высь, наполненная розоватыми облачками.
- Мы на месте, - тихо сказал Этьен и спрыгнул с коня.
Небо оказалось водой. На другом берегу Мадс разглядел кромку леса, утонувшую в густом тумане. На поверхности озера не было ни морщинки, а сквозь отражение виднелся каждый камешек ровного песчаного дна.
Дальним краем озеро упиралось в горизонт, и оттуда нехотя ползло густое алое свечение, раскидывая по поверхности тонкие острые лучи. Озеро преображалось. Сначала потемнело, наливаясь изнутри фиолетовым, потом вдруг закрылось пурпурным покрывалом, спрятав свою глубину под светом утреннего солнца. Побежали зыбкие золотые блики.
Мадс тоже спешился, подошел ближе и тронул воду. Кончики пальцев обожгло холодом. Только поистине воинская кровь могла преодолеть испытание этим озером в феврале.
Этьен наблюдал за ним, гладя крутую шею Августа.
- Впереди долгий путь, - напомнил он.
Мадс выпрямился и посмотрел в сторону чернеющих зубцов Лесища.

Лесище оказалось местом подлым и нечистым. Корни деревьев не лежали, как полагается, под землей, а топорщились над тропами коварными капканами. Мадс знал, что это значит: ночами деревья меняются местами, чтобы сбивать путников с толку. В Лесище не росло благородных грибов – сплошь ядовитая погань, целыми семействами расположившаяся на сыроватой почве. Не пели птицы, не росло травы, зато колючего кустарника было в изобилии, и если бы не кожаные охотничьи штаны и высокие сапоги, обоим мальчикам пришлось бы плохо. Конь Этьена был привычен к таким вылазкам, потому шел ровным осторожным шагом, а дрожь Агата Мадс чувствовал своим собственным телом.
- Волков чует, - не оборачиваясь, сказал Этьен.
Мадс тоже невольно вздрагивал. Если Агат чуял волков, то Мадс чуял нечисть. Тяжкий трупный запах, непохожий на запах мертвого тела Влиятельной Элен.
В подкоренье одного из деревьев Мадс увидел еле присыпанный землей человеческий череп. Запах это не объясняло.
- Это череп Любопытного Тора, - сказал Этьен. – Когда он родился, то сразу закричал: «Хочу все знать!», и всюду совал свой нос, пока не упокоился в желудках выродков. Его останки хоронили десятки раз, но череп все откуда-нибудь выглядывает, а ночью кричит: «Хочу все знать!».
Мадс рассмеялся. Байки о Любопытных, Хвастливых и Трусливых он слышал и в Мое.
- Ты хорошо знаешь эти тропы, Влиятельный Этьен, - сказал он.
- Это моя земля, - гордо ответил Этьен. – Родовая земля, в которой захоронены все мои предки. А ты разве не знаешь Мою?
- На мою жизнь вне замка наложены многие ограничения, - уклонился от прямого ответа Мадс. – Я бывал в Парке, в развалинах старого замка и в селениях на праздник Дарения. Но я изучил все карты и слушал рассказы Людвига.
Этьен обернулся и насмешливо скривил губы.
- Кукушка тоже слышала, что птенцов надо самой высиживать.
Мадс мысленно воззвал к своему спокойствию.
- Следующей весной я отправлюсь во Влиятельную Столицу, - все-таки не выдержал он.
- Мне не нужна Влиятельная Столица, - ответил Этьен. – Правление нечестиво, если не умеет одаривать своих вассалов прощением за искреннее раскаяние. Я не буду служить нечестивому правлению.
- Грех греху рознь, - возразил Мадс. – Во Влиятельном Своде Законов сказано: «И единожды декуму подчинившись, взявши скверны до скончания Мудрого мира, и оправданию не подлежит».
Этьен умело развернул коня на почти невидимой тропе, сузил совершенно зеленые в темноте Лесища глаза и сказал слово, которое Мадс прежде слышал только от низких нечестивых преступников, которых коптили на солнце в колодках на виду всего селения.
Переведя дыхание, он сказал:
- Подобными словами ты делаешь свою кровь воина нечистой.
- Я и так уже нахватался скверны до скончания Мудрого мира, - мстительно ответил Этьен.
Мадс натянул поводья, останавливая Агата.
- Я не позволю себе находиться рядом с тобой, пока не раскаешься и не очистишься. Ты – часть меня, часть моего имени, не отравляй и мою кровь тоже.
Этьен стиснул зубы. Его глаза потухли, стали виноватыми и совсем детскими.
- Потерпи, Неприкасаемый. На обратном пути я войду в Хрустальное озеро и смою с себя это...
Мадс поразмыслил. Иного способа он не видел.
С полчаса ехали молча. Лес то густел, то рассыпался на проплешины болот, которые Этьен объезжал с осторожностью. На болотах алели горькие алые ягоды. Мошки в это время года еще не было. Туман окончательно исчез, и Лесище выгнуло черные ребра мертвых деревьев.
Начинало казаться, что Лесище магическим образом заполонило весь мир, и не существует ни Леи, ни Мои, ни родовых замков. Только опасные тропы, густо засыпанные мертвой хвоей и гнилостный запах болотной воды, скрытой под обманчиво твердой почвой.
Еще через полчаса запах болот и трупная смердь внезапно исчезли. Повеяло молодой травой и чистым талым снегом. Лесище раздвинулось, и показалась поляна, на которой стоял бревенчатый домик – копия сельских домов, только до смешного маленький.
- Мы на месте, - шепотом сказал Этьен и остановился.
Мадс тоже остановился, ощутив, как торжествующе сжалось сердце.
Возле домика торчали колья, на которых висело что-то серое и влажное. Показалось – волчьи шкуры сушатся на весеннем ветерке. Окошко домика было занавешено грубой тряпкой, у рассохшихся ступенек белели хрупкие подснежники. В очертаниях почвы угадывались несколько грядок.
- Ее там нет, - уверенно сказал Мадс. – Я не чувствую запаха гнили.
Этьен потянул носом воздух.
- А я чувствую женский запах, - сказал он. – Вон там.
Мадс с любопытством посмотрел на него. Женский запах... От Влиятельной Лизбет пахло лавандой и мятными притираниями, от Эрики шелком и настурциями, от Влиятельной Этель душистой резедой. Женщины пахли теплом и духами – это Мадс знал точно, но Этьен говорил о каком-то ином запахе.
За домиком обнаружился сырой глубокий раскол почвы, обложенный плоскими камнями. В расколе звенел быстрый весенний ручей, над ним на корточках сидела женщина в растянутой кофте и полоскала в воде какую-то тряпочку. Бедра женщины были шире, чем корыта в свинарниках. Голые белые ляжки колыхались, круглые колени синевато блестели. Чудовищной толщины икры были засеяны красной сыпью. Спину, живот и грудь женщины скрывала кофта, но Мадс разглядел, что талия у нее на удивление тонкая. Густые волосы женщины были нечестиво разбросаны по плечам и свисали в ручей. Их мокрые кончики завивались. Ее внешность была благолепна для сельского лавочника, но отвратительна для Мадса, видевшего кругом себя лишь Влиятельных. Обычная женщина, каких в праздник Дарения сотни бегают по рынкам и святилищам в шитых синих юбках и с перевязанными грудями. Только те плетут косы и убирают волосы под чепец.
- Фьора... Мадс, смотри, - негромко сказал Этьен.
От тряпочки, которую Фьора полоскала в ручье, по чистой воде расплывалась ржавая кровь. Кровь стекала тонкими струйками по внутренней стороне ее обнаженных бедер.
- Она травит воду, - догадался Этьен и зрачки его расширились. – Проклятая ведьма... она хочет отравить нашу воду.
Мадс почувствовал запах крови – незнакомый, внутренний, острый. Сомнений больше не было, и он первым тронул поводья и выехал из зарослей можжевельника, забыв про волнение.
Страх и метания подчинились железной воле Неприкасаемого. Он видел перед собой ведьму, раздающую свое тело волкам и декумам. Он застал ее за свершением страшного ритуала, и успел подивиться, как ее незамысловатая внешность смогла затмить его разум, заставив подумать, что Фьора просто беглая селянка.
Фьора обернулась, приложила ко лбу ладонь, прищурившись на солнце. С ее пальцев срывались капельки воды.
- Влиятельные сыны, - с удивлением сказала она низким грудным голосом. – Неужто вас постигла дурная хворь?
Она спрятала тряпочку за спину, стыдливо одернула коричневую старую кофту.
- Разрешите мне одеться, Влиятельные?
Этьен молча двинул Августа на нее. Фьора взвизгнула, закрываясь руками, но не удержалась на мокром камне и соскользнула в ручей. Оттуда она кинулась на противоположный берег, цепляясь за скудную колючую растительность. Мадс заметил, как по ее рыжеватым волосам расплывается кровавое пятно – ударилась виском о выступ.
- Стой! - крикнул он, увидев, что Этьен, перемахнув ручей, наклонился и вцепился рукой в густые мокрые пряди этих волос. – Нельзя тащить ее на пытки, не разобравшись!
Что-то пробудилось в нем в этот момент, что-то непреклонное, уверенное. Чувство справедливости, являющееся стержнем всех Неприкасаемых, заставило его остановить Этьена.
Этьен послушался. Направил коня назад на поляну, небрежно волоча за собой плачущую женщину. Колени ее бились о плоские камни, кровь потекла из глубоких влажных царапин. Он отпустил Фьору, поравнявшись с Мадсом, и замер за ее спиной, глядя с удивительной для его глаз жестокостью.
Мадс посмотрел на распластавшуюся женщину.
- Ты ведьма.
- Нет, - всхлипнула Фьора. – Нет, Влиятельный сын, я не ведьма! И в селении у меня тоже есть сын, вашего Влиятельного возраста мальчик!
- Тебя выгнали из селения, - монотонно сказал Мадс, - сынов своих от декумов рожденных в огородах хоронивши, скверны наполнилась непростительно.
Фьора, услышав Влиятельную речь Неприкасаемого, взвыла и вцепилась ногтями в свое пухлое лицо:
- Это был человеческий младенец! – выкрикнула она. – Я...
- Человеческого младенца в огородах хоронивши, Влиятельную заповедь нарушила о благословенных землях захоронения, поступивши непростительно, - так же монотонно сказал Мадс.
Этьен отвел глаза от ведьмы и посмотрел на Мадса с уважением и удивлением.
- Суды человеческие долги и кровавы, суды Неприкасаемых милостивы, ибо судья знает слабую природу человеческую и простить ей соблазн готов, быстрой смертью уважив... Что выберешь? – неожиданно ласково спросил Мадс.
Его бесстрастные синие глаза наполнились участливой внимательностью.
- С ложью после долгих мучений в ад сошедши, милость мою вспоминать с сожалением будешь... – прибавил он. – В связи с декумом признавшись, прощение в моем сердце получишь, и памятна будешь, как жертва несчастная.
Этьен позади Фьоры уже вложил в лук футовую стрелу и прицелился в спину ведьмы.
Ему оставалось только ждать.
Фьора неожиданно откинула с лица волосы и подняла голову.
- Влиятельный Неприкасаемый, - сказала она. – Позвольте отдать исповедь на милость вашей Влиятельной Справедливости.
Мадс несколько секунд думал, потом согласно наклонил голову. Этьен опустил лук.
- Не в блуде, а в любви повинная, сына собственного убила, осуждения женского опасаясь, - зачастила Фьора, - мужа рано лишившись, молодостью тела скорбна, другого ночами в дом пускала.
Мадс через ее голову посмотрел на Этьена. Тот понял его безмолвный вопрос и ответил:
- Милостью моей матери она в сельском Лечилище пребывала. Там ее научили складно говорить.
- Пребывала, - кивнула Фьора. – И придумала чудодейственный состав, дурную хворь изгоняющий. Если собрать на полуденном солнце полынь, Влиятельный Неприкасаемый...
Мадс отрицательно качнул головой.
- Продажей снадобья и живу, - скоро закончила Фьора. – Носят мне сюда сыр и молоко, одежду и вино... Декумом соблазнена не была, и ежедневно лью на порог жертвенную кровь...
- Я ей не верю, - сказал Этьен. – Зачем кровь в воду выжимала?
Ответа они не дождались. Фьора потупила взгляд и молчала.
- Ведьма, - с ненавистью сказал Этьен, - на солнце тебя коптить, червями трупными засыпать. Живьем пусть жрут. Язвы маслом кипящим заливать... Мадс, отведем ее на суд селения. Недочеловеки ползут из нее, с волками соединяется еженощно...
Фьора молчала. По ее распухшему лицу текли слезы, кровь капала с виска, руки беспомощно тянули вниз подол зашитой во многих местах кофты.
- Застрели ее, Влиятельный Этьен, - спокойно сказал Мадс. – Влиятельной Справедливостью жалуется тебе, Фьора, право на быструю смерть, и в ад без лжи на сердце спустишься, на возрождение шанс имея.
- Она... – начал было Этьен, но осекся, вскинул лук и прицелился.
Стрела свистнула в воздухе, впилась женщине чуть ниже лопатки. Та взмахнула руками, повалилась на бок. Изо рта полилась густая алая кровь.

В домике Фьоры не нашлось ничего противозаконного. Под низким потолком сушились пучки трав, на столе стоял кувшин с молоком, накрытый чистой серой тряпицей, в углу лежала неоконченная вышивка. Дешевыми нитками на куске полотна Фьора вышивала яблоневое дерево, излюбленный мотив жительниц Леи.
Тряпки, висящие на кольях, оказались выстиранными юбками.
Солнце уже принялось катиться к горизонту. Труп Фьоры Этьен забросал лапником и придавил его камнями. Ему пришлось обрезать вышедший из груди женщины наконечник своей стрелы, чтобы вытащить ее полностью. Сломанную стрелу он аккуратно убрал в колчан.
Мадс позволил коням напиться из ручья, не опасаясь отравления. Он был стоически спокоен. Этьен в справедливости решения уверен не был, поэтому не выдержал и спросил:
- Почему ты решил, что виновна она только в детоубийстве и нечестивом захоронении?
- Потому что, - безмятежно ответил Мадс. – Потому что она даже перед лицом смерти все тянула подол вниз.
- И что?
- А то, - улыбнулся Мадс. – Ну какая это женщина, тело выродкам и волкам раздающая?
Этьен надолго умолк, и очнулся только час спустя, уже на тропах обратного пути к Хрустальным озерам.
– И все-таки, что она делала с кровью… - пробормотал он.
- Что-то обыденное, - ответил Мадс.
Его душа была спокойна и тиха. Воспрянувшая справедливость утешилась правильным решением, ему было теперь чем порадовать Торальфа при встрече во Влиятельной Столице.
И все-таки, ему было жаль, что не привелось встретиться с настоящим декумом.

Мадс провел в замке ни Артов еще четырнадцать дней, и за это время проникся к Этьену глубокой привязанностью. Порой ему казалось, что это и есть зарождение той самой дружбы, которая связала Ленна и Герда ни Арта. Дружбы, которой нет больше в Мудром мире.
Он искренне восхищался Этьеном. Каждый его поступок ложился на душу Мадса сладким благословенным теплом. Начиная от милосердного выстрела в Лесище и очистительного купания в Хрустальном озере, купания, после которого Этьен, посиневший и сжавший зубы, не запахнулся даже в отделанный мехом плащ; до таких мелочей, как его улыбка или сказанная веселая фраза.
Весенняя охота удалась на славу, затравленных зайцев вечером подали к столу, и Мадс с Этьеном провели в Обеденной зале несколько часов, греясь у камина, делясь едой со славно поработавшими псами и вспоминая подробности прошедшего дня.
В день, когда гонец принес весть о благополучном разрешении Влиятельной Лизбет от бремени, Этьен приволок круглую запечатанную бутыль, в которой плескалось что-то черное, густое. Он пояснил – это не благословенное вино, к которому оба привыкли с детства, а заморский бальзам, благородную горечь которого вкушают лишь воины.
Воровство такого бальзама пришлось Мадсу не по душе, но Этьен шутками и смехом развеял его настороженность и заставил попробовать напиток.
Благословенное тепло охватило Мадса после одного бокала, рассудок стал честным и открытым, хотя изрядная часть заученных законов и правил тут же забылась.
Он старался рассказать Этьену о своем будущем и о той надежде на Торальфа, которой жил все это время.
- Мне не найти лучшего наставника, - делился он, - справедливые суды Неприкасаемого Торальфа известны от Побережья до крайних границ Севера. Не было еще Леннарта, который в год службы не добился бы высокого расположения Самого Влиятельного, а Торальф добился его в тридцать дней. Мне повезло, что Одд возложил Неприкасаемость на меня, а не на Людвига. Благодаря этому я смогу провести рядом с Влиятельным Торальфом всю жизнь.
- Я слышал о нем, - вяло сказал Этьен.
На него бальзам, видимо, подействовал удручающе.
- Я слышал, что это хитрая черная лисица, не выпускающая из пасти самых лакомых кусков ни днем, ни ночью. Я бы не отправился в Столицу, ожидай меня там хоть сотня благолепных родственников, если о них ходят такие слухи.
Мадс вспыхнул.
- Забери свои слова обратно, Этьен, или мне придется забыть о твоем существовании в Мудром мире.
Этьен задумчиво посмотрел на него. Он уже знал – когда Мадс злится, меж его тонких черных бровей появляется острая вертикальная складка, и это единственный признак гнева. Синие глаза остаются отрешенными.
- Я не обязан следовать пути твоих мнений, Мадс, - ответил он. – Я могу только пообещать впредь свои мысли тебе не высказывать.
«И на перепутье встав, совет держали, правый или левый путь выбрать, и каждый свое отстоявши, срединный путь к Тее тут же построить предложивши…»
И снова чувство справедливости проснулось в Неприкасаемом.
- Высказывай, - сказал он. – Я буду стараться найти в твоих словах скрытую от меня истину. Только оставь в покое Влиятельного Торальфа.
- Я пойду, пожалуй, - хмуро сказал Этьен, забирая со стола круглую бутыль. – Удачной тебе дороги, Влиятельный Мадс.
Полуденное солнце било в окна, путь в Мою был запланирован на следующее утро. Этьен вел себя странно, но Мадс не стал его удерживать. Ему самому вдруг стало тоскливо и захотелось побыть одному.
В замке в это время года было холоднее, чем во дворе, поэтому, пошатавшись по залам и полюбовавшись на родовые портреты ни Артов, Мадс спустился по одной из лестниц на широкий балкон, на котором слуги выращивали редкие растения и цветы. С наступлением холодов эти растения погибали, но все лето радовали глаз Влиятельной Этель, которая приказала поставить здесь обитые бархатом скамьи и отдыхала на них, занимаясь рукодельем.
Балкон выходил в Парк, все еще скудный зеленью.
Среди растений, выращиваемых на балконе, Мадс узнал лимонные деревца, тмин и табак. Прохаживаясь между кадками и висячими горшками, он упивался новым для себя чувством тоски и горя. Бальзам ли обострил его чувства или предстоящая разлука с Этьеном, но столь редкие эмоции были подарком для неискушенного в боли Неприкасаемого.
Солнце золотило пышную белую лепнину, алый бархат сиял, молодые побеги нежно трогали руки и запястья Мадса. В горе мир становился очень заботливым.
Словно в добавление к прочим его красотам откуда-то раздался заливистый девичий смех.
Мадс подошел к перилам и посмотрел вниз. Он сразу заметил красную юбку и белый чепчик хорошенькой садовницы Греты. Она часто попадалась Мадсу и Этьену в парке, лукаво улыбалась и громко здоровалась, ничуть не смущаясь Влиятельных сынов. Грета была расторопна, весела и мила лицом, за что и взята работать в Парк.

Она со смехом выбежала из-под ранней лиственной дымки, придерживая юбку обеими руками, и кинулась к маленькому домику-беседке, но внутрь не забежала, а прижалась спиной к стене.
Следом за ней появился Этьен, у которого от солнца волосы стали почти золотыми, а кожаная куртка сменилась на белую рубашку с глубоко вырезанным воротом. Он подошел к Грете, сказал что-то, и та снова засмеялась, а потом закрыла лицо руками, замотала головой.
Этьен положил ладони ей на плечи, потом на туго обтянутую платьем талию и настойчиво повлек к резному входу в беседку.
Мадс отпрянул от перил. Ему вдруг стало по-настоящему больно и горестно, и краски вокруг поблекли.

Позже он узнал скрытую истину слов Этьена. Каждые пятьдесят лет семья ни Артов подавала прошение, в котором молила снять с нее ряд суровых наказаний за преступление предка и обязанность выплачивать ежегодную жертву в виде огромной суммы, отходящей в Союз Неприкасаемых.
Последнее такое прошение рассматривал именно Торальф, он же его отверг и он же посоветовал Самому Влиятельному лишить семью ни Артов права посылать подобные прошения впредь.


Лизбет ни Леннарт родила близнецов, Расмуса и Бента. Вопреки обычаям, она рьяно занялась заботами о них наравне с многочисленными няньками. Мадсу она времени почти не уделяла, и он слонялся по замку в одиночку, порой перечитывая любимые книги и вспоминая, как весело было с Этьеном.
Одд ни Леннарт по приезду Мадса задал единственный вопрос: каков, по мнению Мадса, наследник ни Артов? Мадс ответил, глядя отцу прямо в глаза:
- Нас связала Влиятельная дружба.
Одд не удивился. Казалось, он был заранее уверен, что иного ответа не будет.
- Береги эту дружбу, - коротко сказал он и снова надолго исчез в своих комнатах.
В этот же день летописец Леннартов исполнил на страницах новую витую запись: «В год рождения Влиятельных сынов Расмуса Одда и Бента Одда ни Леннартов, старший Влиятельный сын Мадс ни Леннарт заключил Влиятельную дружбу с Этьеном Отто ни Артом…»
Летописец подумал немного и слово «Влиятельную» вычеркнул. Он лучше самих Леннартов знал, как непрочна и горька дружба мужчин двух семей после преступления Герда. Летописи о дружбе отцов Мадса и Этьена давно присыпаны пеплом и отправлены в хранилище Черных Страниц, и они лишь дополнили полку подобных записей.

Параллельно с заботами о близнецах Лизбет принялась за поиски невесты Людвигу, который достиг возраста, в котором все Леннарты вступали в брак.
Она совершила несколько длительных поездок, и в июне нашла, наконец, то, что искала. В отдаленном владении благочестивая семья ни Тоссов воспитывала юную Беату, чья красота и ум приглянулись придирчивой Лизбет. Ни Тоссы моментально дали согласие на брак, и в замке Леннартов появилась тоненькая девушка с фиалковыми глазами и нежным напевным голосом.
Лизбет усадила портних и швей за работу, и уже через неделю скромные платья Беаты были сменены на пышные атласные и бархатные произведения искусства, а в черных волосах стараниями ювелира появились берилловые диадемы и нити жемчуга.
Беата была скромна и пуглива, поэтому Мадс не сразу смог завести с ней разговор. Ему льстило то, что девушка была младше, и для нее он, старший Неприкасаемый, был строгим авторитетом, но скука заставляла самого искать с ней встречи.
Он смог поймать Беату у парковых фонтанов, где та сидела с вышивкой на коленях. Деваться ей было некуда, поэтому она поднялась, поклонилась и снова уселась за шитье, розовея.
- Хороший день, Влиятельная Беата, - сказал Мадс, садясь рядом.
- Да, Влиятельный Мадс, - ответила Беата, и у нее покраснели даже уши, отягощенные грушевидными жемчужинами. – Парк благолепен прекрасными растениями, Влиятельный Мадс. Влиятельная Лизбет великолепная хозяйка.
- Я могу рассказать тебе про брата, - предложил Мадс.
Беата стала пунцовой, низко наклонилась над шитьем:
- Благодарю, Влиятельный Мадс. Я уверена, что Влиятельный Людвиг человек многих достоинств.
Мадс понял, почему Лизбет выбрала именно Беату, вопреки ее весьма скромному приданому.
- Людвиг воспитывался на военном дворе, - сказал он. – Он грубоват, но справедлив и честен. Когда Людвигу было семь лет, его сбросил на землю Изумруд, наш самый нервный жеребец. Людвиг разбил голову и вывихнул руку, но поднялся и обнял беснующегося коня... Лизбет хотела пристрелить Изумруда, но Одд сказал, что теперь Изумруд никогда не предаст Людвига. Так и случилось.
Беата слушала с исключительным вниманием.
- На свадьбу приедет Эрика, - продолжил Мадс, - она одна из самых умных жен на Побережье, и мягче, чем Лизбет. Она поможет тебе освоиться. Прибудет так же Влиятельная семья ни Артов... Этель, Отто ни Арт и мой друг Этьен.
Насчет Этьена Мадс сомневался. Последние вести донесли, что он был тяжело ранен лесными выродками и выжил лишь благодаря исключительным знаниям местных целительниц, которые закрыли его в святилище на пять дней и вверили благочестивым духам, отпаивая жертвенной кровью и горячими настойками.
Говорили, что Этьен еще слаб телом и не может сесть на коня, но Мадсу хотелось верить, что воинский дух друга победит эту преграду.
- Ты скучаешь? – спросил он Беату, замершую неподвижно.
- У нас сейчас цветут ирисы, - сказала она и по-детски скривила губы.
Мадс стал проводить с Беатой все больше времени. Преодолев стеснительность, она стала внимательной и чуткой собеседницей, блистая порой умом, делавшим честь юной девушке. Мадс показал ей кладбище и рассказал о своих предках все, что знал. У могилы Влиятельной Элен он замешкался. У надгробного камня теснились пестрые анютины глазки, по бокам возвышались тигровые лилии, а в самой могиле тлела та, кто заплатил высокую цену за Неприкасаемость Мадса.
Беата поняла, что истории об Элен не будет, молча положила на могилу букет свежесрезанных роз и хозяйственно убрала увядшие букеты.
Она как-то застала Мадса в период глубокой тоски, приступам которой он стал подвержен, и впервые осмелилась сама завести разговор.
- Вам тяжело, Влиятельный Мадс? – участливо спросила она.
Мадс неопределенно пожал плечами, потом спохватился и ответил:
- Мне кажется, что я нездоров.
- Влиятельная Лизбет чудесная врачевательница, и нет во всем Мудром мире другой такой кладовой снадобий и притираний, как у нее.
- У меня болит где-то здесь... – Мадс неуверенно положил руку на середину груди и прислушался.
Беата подумала и тихо сказала:
- Когда мне было больно на душе, мама отправляла меня в сад смотреть на звезды. Их свет благолепен, а красота благонравна и врачует душу.
- Приглашаю вас, Влиятельная Беата, полюбоваться звездами вместе со мной.
Беата помолчала и ответила:
- Прошу прощения, но Влиятельная Лизбет сделала мне замечание. Я не могу проводить с вами время, потому что это нечестиво по отношению к вашему брату.
В ответ на возмущение Мадса Лизбет рассердилась.
- Близость с красивой девушкой неприлична Неприкасаемому, близость юноши с невестой брата неприлична вдвойне!
Мадс понял, что разговор с матерью бесполезен. Лизбет оберегала от беды обоих сыновей.

Первой к свадебному торжеству прибыла Эрика, сопровождаемая сотней воинов и обозом с подарками. В обозе оказались многометровые рулоны заморского мокрого шелка пяти разных цветов, включая редчайший пурпур, белоснежный бархат, прохладный атлас, мешки пенных кружев, серебряная и золотая посуда, витые свечи, коробки с жемчугом, , сапфирами и самыми ценными разновидностями бериллов – изумрудами и аквамаринами, давним символом семьи Леннартов.
Сама Эрика, нетерпеливая, как и в детстве, выскочила из портшеза и кинулась навстречу встречающей семье, подобрав юбку простого дорожного платья. Ее лицо сияло, туго закрученные локоны разметались.
Она бросилась в объятия Лизбет, порывисто поцеловала в губы смущенную и побледневшую Беату и с сожалением остановилась перед Мадсом.
- Я бы очень хотела тебя обнять, - сказала она. – А мой Топаз здесь? Беате уже подарили лошадь?
Лизбет испуганно посмотрела на Беату. Обязательный подарок был напрочь забыт в предсвадебной суете. Это могло послужить поводом для скандала.
Эрика мгновенно поняла ситуацию и рассмеялась, погрозив матери пальцем:
- Ты знала, что я захочу сделать этот подарок, и оставила мне возможность выказать мое почтение Влиятельной Беате!
Она метнулась к входящей в ворота кавалькаде, перехватила поводья белоснежной кобылы, покосившейся на нее лиловым влажным глазом, и подвела ее к Беате.
- Это Жемчужина, - сказала Эрика, – лучшая кобыла моих конюшен. Я привела ее в качестве подарка. Лизбет, прикажи подготовить Влиятельной Беате платье для верховой езды, я покажу ей окрестности.
Лизбет удалилась, довольная дочерью. Мадс отказался от приглашения Эрики присоединиться к прогулке и ушел к себе. Он впервые увидел, что Беата умеет улыбаться не только вежливо и тепло, но и счастливо, и ему было жаль, что не он вызвал эту улыбку.
Вечером он нашел Эрику на кладбище у могилы Элен. Она сидела на траве и плела венок из набранных днем полевых цветов.
- Бедная бабушка, - сказала Эрика, завидев Мадса. – Она так и не услышала, каких успехов я добилась в пении.
Мадс присел рядом с ней.
- Завтра приедет Людвиг, - сказал он.
Эрика сделала гримаску.
- Лизбет выбрала ему самую неподходящую невесту.
Мадс застыл.
- Почему?
- Влиятельная Беата будет несчастна с ним, - гневно заявила Эрика. – Людвиг груб, очень груб, а она очень нежная девушка. Только его постоянное отсутствие из-за службы у Самого Влиятельного спасет ее от боли и горя.
- Почему ты так думаешь?
Эрика метнула на него быстрый взгляд.
- Ты не знаешь, как Людвиг прикасается к людям. Руки потом все в синяках, а ему все равно… Он истинное воплощение Людвига ни Леннарта, тот тоже не чувствовал чужой боли.
Она аккуратно положила сплетенный венок на могилу Элен.
- В нашей семье всегда так. Один из сыновей беспримерно жесток. Людвиг любит только лошадей и себя, Мадс. Беата будет несчастна.
Душистый венок улегся на рослую траву. Вечером с дальних лугов пахло сеном и медуницей, звезды в июне высыпали крупные, яркие, небо чернело глубоко и мягко.
- Ты был бы ей куда лучшим мужем, - с женской жестокостью добавила Эрика. – Ты стал очень красив, Мадс, ты знаешь?
Мадс заглянул в синие нежные глаза сестры. Он мало думал о своей внешности, зная только, что благословен Влиятельностью, и людям приятно на него смотреть. Слова Эрики заставили его задуматься. В кругу семьи некому было оценивать его красоту, выезжал он редко. Единственный, кто мог бы честно оценить его, был, пожалуй, Этьен.
- Влиятельная Столица избалована красотой, Мадс, но ты… просто удивительный. Она для тебя очень опасна… На месте Лизбет я бы настояла на проведении Посвящения в нашем замке, и попросила бы Торальфа выбрать для тебя самый отдаленный уголок Севера в качестве земли Подконтрольной.
- Эрика, женщины подобных вещей не решают, - мягко напоминал Мадс.
Эрика загадочно улыбнулась и поднялась с травы, расправила широкую лиловую юбку.
- Пойдем спать, Неприкасаемый Мадс. Завтра день Влиятельной Благословенной Свадьбы.

Утром Мадс сунулся было в Парк, но там стало неприютно – клумбы и кусты опустели. Все до единого цветы были срезаны и украшали теперь Обеденную залу, как и самые дорогие подсвечники, собранные со всего замка. На заднем дворе суетились слуги, таская туда-сюда то свиные туши, то связки колбас и чудовищной величины окорока.
В замке натирались полы и распахивались окна.
В комнате Влиятельной Беаты засели ювелиры и швеи, наводя последний лоск на ее платье и драгоценности. Лизбет извлекла откуда-то флакон с бесценным амбровым маслом и натерла ее виски и запястья.
Эрика распоряжалась подвалами, извлекая оттуда старинные благословенные вина в запыленных бутылках.
Мадсу места не было нигде. Он ловко скрылся от портного, гонявшегося за ним с каким-то особенным шитым камзолом, и отправился на стены, где несли вахту лучшие лучники. Он разделил с ними завтрак, состоящий из солонины и крепкого пива, на спор сбил со сторожевой башни развевающийся праздничный флажок и остался наблюдать сквозь бойницы за пустынной еще дорогой.
Мадс чувствовал, что предстоящее торжество сближало людей, делало их важными друг для друга. В эти дни обитатели замка касались друг друга чаще обычного, и Мадс знал, что за свадебным столом все будут сидеть плечом к плечу. Только ему Лизбет заранее отвела особое место на возвышении по левую руку от отца. Правой рукой считается старший Людвиг.
Ему было знакомо тепло живого тела – Мадс много ездил верхом, и бархатистая шкура животного приятно грела руки, но лошади – не люди, и от них не получишь ответного подобного отклика.
Пришлось задуматься – так ли его положение схоже с положением остальных или вместе со статусом Неприкасаемого он получил непробиваемую стену непонимания? Этот вопрос стоило задать Торальфу, но того дела задержали в Столице.
Мадс с удовольствием вспомнил его жесткие глаза истинного беспристрастного судьи, маленькие красивые кисти рук и тонкие черты лица.
- Влиятельный Мадс! – раздался позади задыхающийся голос. – Я ищу вас по всему замку! Ваш камзол готов, а утренняя примерка сорвана!
Мадс посмотрел на потное от напряжение лицо портного, неизвестно какими усилиями забравшегося на стену, потом на расшитый золотом камзол в его руках.
Женщины Леннартов любили пышность, она была им к лицу. Мужчины были в первую очередь воинами и подобные наряды соглашались надеть только на самые Влиятельные праздники. Свадьбы были одними из них.
- Отнеси это в мою комнату, - упавшим голосом сказал Мадс. – Я надену позже.
И снова обратился к дороге, быстро распознав в далеком облачке пыли приближающуюся кавалькаду.
Странное жестокое чувство смутило его: он боялся гадать, Людвиг ли это или Этьен. С одинаковым страхом он теперь ожидал и одного, и другого, поэтому спешно спустился во двор, пересек Парк, миновал замковые коридоры и залы и наглухо заперся в любимой Библиотеке, решив успокоить нервы томом Подробной Летописи.
Видеть Людвига он боялся потому, что знал, каким образом сегодня ночью будет связана с ним Беата, а страху видеть Этьена объяснения не нашлось.
«…Женщины обоих родов, к ухищрению прибегнувши, сынов своих назвали одинаково, желая Влиятельную дружбу возродить…»
Мадс поразмыслил. Действительно, «Одд» - тот же «Отто», но северного произношения, как и «Мадс» северного произношения «Маттс».
«И в год, когда луны трижды всходили красными, Одд Ларс ни Леннарт и Отто Грид ни Арт заключили дружбу».
Перед словом «дружба» красовалась витиеватая золоченая веточка. Мадс прикинул размер веточки и понял, что скрывалось под этим украшением.
Год, в который луны трижды всходили красными, случался раз в тринадцать лет. Заключившим дружбу Отто и Одду было двенадцать и тринадцать лет соответственно.
Дальше шло перечисление славных подвигов на поприще уничтожения нечисти, и Мадс расслабился, пока не дошел до конца страницы.
«В третий год после года красных лун, в Лесище Леи пещера Правды из земли показавшись, умы Влиятельных сынов смутила…»
Была такая легенда. Мадс ее знал из «Влиятельных трактатов о природе Заколдованных мест». Там этой пещере отводилась целая глава, в которой Неприкасаемые решали, считать ли ее порождением декума или подарком благословенных духов.
Пещера эта выходила из-под земли в любом месте Мудрого мира, завлекала путников и снимала с них все покровы вежливости, учтивости и беспримерного воспитания, заставляя вести себя только истинным желаниям сообразно.
«Истинные мысли и желания друг друга узревши, испытание пещеры выдержали».
Судя по тому, как общались Отто и Одд сейчас, летопись лгала. Испытание не было выдержано, и холод поселился между бывшими друзьями.
Мадс присмотрелся. В самом низу страницы виднелся крохотный желтоватый клочок, выглядывающий из шва. Продолжение истории Одда и Отто было вырвано из летописи и переписано заново.
Мадс отложил книгу и закрыл глаза. Теперь ему совсем не хотелось видеть Этьена. Злой рок довлел над дружбой родов, и его не стоило искушать.
Так недвижимо Неприкасаемый провел в библиотеке несколько часов.
- Что ты здесь делаешь? – гневно спросила заглянувшая в библиотеку Эрика. – Церемония началась, твое место пустует, Лизбет расстроена, Людвиг зол, гости в недоумении.
Мадс вскочил с кресла, вспомнив о свадьбе. Сонная дымка, окутавшая его, моментально развеялась.
- Быстрее! – торопила его Эрика, и, если бы к Мадсу дозволено было бы прикасаться, вероятно, толкала бы его под спину.
В Обеденный зал Мадс вывалился в самый неподходящей момент, когда Влиятельный ни Тосс произносил прочувствованную учтивую речь, благодаря семью Леннартов за честь, оказанную его дочери. Мадс напрочь забыл про праздничное одеяние, поэтому оказался в простой белой рубашке и кожаных штанах среди пышных платьев и сверкающих золотым шитьем камзолов.
Растерянно оглядев залу, он попал под тяжелый взгляд отца и направился к своему месту длинными шагами, понимая, что взоры всех гостей сейчас обращены на него.
Он поднял голову только тогда, когда Одд ни Леннарт отвлекся на грызню гончих под столом, и мгновенно увидел напротив такую же простую рубашку, как и его собственная.
Этьен, не обращая внимания на Мадса и напряжение толпы, угощал заячьей лапкой положившего голову на стол пса. Пес жмурился и хрустел костью, Этьен держал его за длинное бархатистое ухо. Он был бледен, измучен, но вполне бодр.
Всю пышную церемонию Мадс провел в странном оцепенении. Он улыбался Беате и Людвигу, который на службе успел получить шрам на выбритом виске, отвечал на вопросы соседей, внимательно слушал речи и разговоры, но внутренне превратился в немого и глухого. Ни одна мысль не звучала в его голове, не возникло ни одного желания, несмотря на обилие яств, редчайшего вина и нежных заморских сладостей.
Рубашка на нем намокла и прилипла к спине, в висках заломило.
От запаха цветов и воска кружилась голова, ароматы духов заставляли задыхаться. Многие гости, присутствовавшие на свадьбе, отмечали потом, что Влиятельный Мадс был бледен той же бледностью, что и недавно раненый Влиятельный Этьен.
Мадс тоже готов был поклясться, что внезапно сделался болен, и боль достигала такой силы, что порой он закрывал глаза и пережидал ее приступы, терзавшие сердце.
Этьен оставался спокойным и ни разу не поднял глаз на Мадса. Он быстро увлекся разговором об охоте и показал себя великолепным знатоком тайных ее приемов, и неуместность его одежды сгладилась под этим впечатлением. Во время болезни ему остригли волосы, и теперь они дерзко торчали во все стороны солнечными иголками, зеленоватые глаза смотрели уверенно.
Вопреки всем своим предчувствиям Мадс твердо решил попытаться остаться с ним наедине, чтобы объяснить поступок Неприкасаемого Торальфа с точки зрения Влиятельного Свода Законов.
Мадс не заметил ни озабоченного вида Лизбет, ни внимательных взглядов Отто ни Арта и Одда, ни расстроенного личика Эрики. Ему было тяжело контролировать себя и сдерживать непривычные эмоции, что в итоге заметил и Людвиг.
- Влиятельный Мадс появился на моей свадьбе, чтобы задать загадку всему округу? – осведомился он.
Мадс непонимающе посмотрел на него.
- Не день и не два соседи будут гадать, кто вызвал бледность на твоем лице, - пояснил Людвиг, не обращая внимания на густо покрасневшую Беату. – Или тесная дружба с моей женой заставляет тебя так переживать за ее первую ночь?
Это было сказано слишком солоно для благословенного собрания и замка Леннартов, где подобные мысли обсуждались лишь втайне.
Бедная Беата задохнулась от возмущения и спрятала лицо в кружевной платок.
Зал притих.
- Тебя стоит придерживать, Влиятельный Людвиг, - ответил Мадс. – И вовсе не пускать в спальни, пока не научишься следить за сказанным.
Людвиг не пожелал продолжать пикироваться, поэтому просто прикусил губу и отвернулся. На него, положив руку под голову, с интересом смотрел Этьен, у которого глаза снова стали недобрыми и позеленели.
- Выйди, Мадс, - не поворачивая головы, негромко сказал Одд. – Даже волки не подгрызают лапы членам своей стаи.
Второй раз за день Мадс проделал унизительный путь по Обеденной зале и бросился бежать по коридорам и лестницам вниз, в Парк.
Там он окунул горящее от стыда лицо в холодную воду в глубокой чаше фонтана, вытерся рукавом рубашки и сполз на землю, с ужасом понимая, что задыхается от слез обиды.
В Парке не было ни души. Черные ночные травы стояли неподвижно, в них распустились скромные ночные фиалки, пахнущие тревожно и нежно. Целый хор цикад гремел на дальних полях, но казалось – прямо под ногами. Фонтан над головой Мадса что-то озабоченно лепетал. Освещенная тысячами свечей громада замка возвышалась над ним, равнодушная, наполненная чуждым ему весельем.
Он вспомнил, что никогда не любил Людвига душой, слишком разными были их жизни и интересы, но вспомнил также крепкое чувство привязанности к брату, которое существовало в нем с самого раннего детства. С Людвигом уходили на первые запрещенные верховые прогулки, с ним строили запруду за мельничным колесом, с ним ловили тарантулов и проводили жестокие их бои в корытах, наполненных песком.
Людвиг рассказывал о землях Мои, водя пальцами по картам Мадса, и именно его слова рисовали Мадсу картину родовой земли.
Он уехал во Влиятельную Столицу в тринадцать лет, его не было всего три года, но вернулся он не только со шрамом на виске, но и с жестокостью в зачерствевшем сердце. Мадс чувствовал это душой Неприкасаемого, умеющего видеть не только поступки людей, но и их тайные двигатели.
Людвигу хотелось унизить Мадса и его положение Неприкасаемого, и он нечестиво задействовал в этом желании ни в чем неповинную Беату.
Почему? Ответа на этот вопрос Мадс найти не мог.
Семья явно была на стороне Людвига, и Мадсу снова нестерпимо захотелось покинуть родовой замок.
Выкатилась луна, лицо и рубашка Мадса высохли, а свет в замке начал гаснуть Завтра свадебная охота, потом еще один пир, потом день Дарения в селениях...
Чуткий слух уловил шелест травы под чьими-то ногами и приглушенные голоса. Мадс укрылся за чашей фонтана, увидев точеный профиль Лизбет и высокую фигуру Людвига.
- Время первой ночи, - сказала Лизбет, - тебе следует вернуться...
- Я хочу поговорить с Мадсом, - ответил Людвиг.
- Тогда я успею дать тебе последние наставления, - легко согласилась Лизбет. – В супружеской любви силу и нечестивую волю не проявляй...
- Да, Лизбет, - нетерпеливо ответил Людвиг, оглядываясь.
- К сходным с животными приемам не прибегай...
- Да, Лизбет. – Людвиг насторожился, но смотрел он не в сторону фонтана.
- Губы и рот жены для нечестивого удовлетворения не используй...
- Я понял, Лизбет. – Людвиг внимательно вглядывался в темноту. – Вернись в замок, Лизбет.
Мадс увидел, как мать, легонько и почтительно кивнув, развернулась и пошла назад. Людвиг больше не был ее ребенком, он был воином и мужем дома Леннартов, и имел над ней такую же власть, как и Одд.
Одновременно с ее уходом от ближайшего дерева отделился темный силуэт.
- Руки крылами орла смыкая, избавляемся от груза обещания и обязанности его выполнять, - насмешливо сказал Этьен и показал скрещенные кисти рук с распрямленными пальцами. – Воины гвардии пользуются своими женами как портовыми девками, и разговаривают с матерями, крыла орла за спиной смыкая... Я так делал, когда Этель просила не воровать с деревьев недозрелые яблоки, и было это семь лет назад, Влиятельный Людвиг.
- У ни Арта по-прежнему око декума, - ответил Людвиг. – Мы вырезали целые деревни зеленоглазых и все они утверждали, что обычные крестьяне, а потом их сожженные трупы восставали и пожирали друг друга.
Мадс затаил дыхание. Ему показалось, что Этьен не найдет ответа, и правота Людвига будет доказана.
- Воины гвардии слепнут от дурных хворей и принимают голодных крыс за людей, а людей за декумов, - отозвался Этьен. – Воины гвардии не умеют держать язык за зубами и способны оскорбить собственного брата.
- Вот что... – тихо сказал Людвиг. – Брат не очаровывает невесту брата. Влиятельной Беате придется провести взаперти немало дней, чтобы научиться не путать имена, а Мадсу следует покинуть замок.
Этьен неожиданно замолчал. Медленно потянулся к ветке вишневого дерева, отломил молодой побег.
- Нечестивое правление Самого Влиятельного пестует нечестивых, не умеющих прощать, - сухо сказал он.
- Я должен убить тебя за эти слова, - незамедлительно ответил Людвиг. – Но не могу осквернить ночь Влиятельной Свадьбы убийством гостя.
- Перенесем на потом, - кивнул Этьен. - Я всегда сумею объяснить причину твоей смерти.
- Доброй ночи, Влиятельный Этьен, - церемонно ответил Людвиг и пошел прочь по влажной густой траве.
Этьен постоял немного, потом направился в сторону фонтана, сел на край чаши и ничуть не удивился, когда Мадс показался позади него.
- Он во многом прав, Мадс, - не оборачиваясь, сказал Этьен. – твоя Неприкасаемость так же заманчива, как и доступность гулящей женщины. Тебе не следовало увлекаться Беатой, зная, что ничего не можешь ей дать, и лишь перебежишь брату дорогу.
Его голос звучал устало.
- Я понимаю не то, что понимают остальные, - ответил Мадс, осторожно садясь рядом с ним. – Что я сделал?
Этьен улыбнулся.
- Сначала ты блистал отсутствием, потом привлек к себе общее внимание видом страдающего влюбленного.
- Я просто болен, - честно ответил Мадс. – У меня сейчас снова начинается боль в сердце, и бьется оно слишком быстро.
- Влиятельная Беата способна пробудить боль в сердце любого мужчины, - сказал Этьен, повернулся и опустил пальцы в зеленоватую воду. – Это естественно. И ты способен поселить в ее сердце боль.
Мадс вспомнил слова Эрики, напряженно вгляделся в белеющее в темноте лицо Этьена.
- Я обладаю особой красотой?
Этьен ответил словами из «Истории Сильнейших»:
- «...В завоеванных городах и селениях, Ленна увидевши, скорбящие поражением колена преклоняли и радостью проникались. Утерянные до рождения Мудрого мира синие сапфиры блеск свой многогранный в глазах его возродивши, спокойствием и силой поражали. Черный агат отдал тьму ночную служению горной белизне кожи и все мужество Мудрого мира, соединившись, жизнь чертам давши, в трепет и восхищение повергало...»
- «...и шел за ним Герд, солнечный свет любви несущий, и поднимались люди с колен, верой в силу и доброту его проникаясь, а девы глаза закрывавши, ибо утерянные до рождения Мудрого Мира янтари по плечам его плескавшись, нестерпимо прельщали блистающие пальцы погрузить...», - продолжил Мадс.
- Какие у него были глаза? – спросил Этьен.
Мадс напряг память.
- Тоже синие, - растерянно сказал он. – Или постой... Серые? Нет, не так. Это место в летописи скрыто, Этьен.
- Черные страницы, - глухо сказал Этьен. – И почему в них попало только это?
- Потому что... – Мадс вовремя уберег себя от высказывания своего предположения.
Это были слишком опасные и страшные слова.
- Мне пора, Влиятельный Мадс, - сказал Этьен и поднялся.
Лунный свет тонко обвел его взъерошенные короткие волосы.
- Я обещал помочь с приготовлениями к свадебной охоте, а после вернусь в Лею, потому что рана моя еще открывается, и я ничем не могу тебе помочь. Сердечная боль, зарожденная женщиной, раздается по частям телам многих-многих женщин. Когда ты уходишь, они остаются с горечью и обидой, от которой ты избавился... Но это не для Неприкасаемого.
- Откуда ты все это знаешь? – севшим голосом спросил Мадс.
Этьен с нескрываемой жалостью посмотрел на него:
- Тебе даже не дали прочесть «Влиятельный трактат о любви». Уезжай отсюда как можно скорее, Мадс. К себе подобным, в Союз Неприкасаемых.
- Я не могу, - сказал Мадс, тщательно прислушиваясь к своим чувствам. – Меня здесь что-то держит... Я не могу уехать сейчас, меня держит сила крепче здравого смысла и логического разумения.
Этьен порывисто поднялся и исчез в тени деревьев, не сказав в ответ ни слова. Через несколько секунд его шагов уже не было слышно.