Руфус Шинра.

Я быстро к ним привык. К моим новым Туркам. Шевалье выбрал я, а агент Ван Рейне выбрал себя сам. Просто пришёл однажды вместе с Рено. Сказал, что пригодится. Что они с Рено привыкли работать вместе, уже три года как напарники. Он смотрел на меня прямым невозмутимым внимательным взглядом, крупный молодой мужчина, мой ровесник, сильный, спокойный, абсолютно уверенный в себе. Они с Шевалье сочетались так же мало, как скала и костёр. Любовники? Родственники? Я сравнил образцы генетического материала из досье - оба чистокровные терране, но кровного родства нет. К этому времени я уже прочёл о них всё, что было в кадровых профайлах. Вольные стрелки, завербованы в Корпус более года назад, скупо – приметы, навыки, психопрофиль. Рекомендованы к вербовке «кротом», работавшим под прикрытием в Лавине. Характеризованы как квалифицированные наёмники, не идейные оппозиционеры. Не указано – сколько они пробыли на Гейе до того, как поступить в Корпус. Не указано – когда прибыли на Гейю, не числятся в миграционных списках. Биографии – сплошное белое пятно до вербовки. Я отправил бы их обратно, в отдел информационного обеспечения, обоих, сразу после изучения этих невразумительных досье, но «крот», который их порекомендовал… это был Дрейк, мой Турк, чьё тело потом нашли в канале. Ему я доверял. К тому же, Турки со связями в Лавине могли быть полезными. Отец никак не отреагировал на появление у меня штатных агентов, момент был подходящий – я едва не стал жертвой покушения, я мог бы потребовать себе дюжину охранников, и ему пришлось бы смолчать. Покушение встряхнуло Мидгар, встряхнуло Гейю, газеты, ТВ, информационные сайты пестрели фотографиями жертв и места происшествия, отец, Ходжо, жильцы захваченного дома, в большинстве своём благополучно пересидевшие нападение за бронированными дверями, излагали события в многочисленных интервью. Джордж Уолдо, губернатор Мидгара, генерал Хайдеггер, чудом избежавший отставки, другие военные и полицейские чины рычали в микрофоны: «Лавина заплатит!», единодушно поддерживали перемены в бюджете, предусматривавшие увеличить ассигнования на проекты Ходжо и расширение Корпуса Солджеров. Что ж, по крайней мере в этом Ходжо добился своего. Я, разумеется, тоже дал несколько интервью и выступил в престижном политическом теле-шоу. Но высказывался гораздо осторожнее. Я выразил соболезнования родственникам жертв теракта. Учредил благотворительный счёт для скорейшего восстановления разрушений и сразу же, в прямом эфире, перевёл на него крупную сумму. Выразил сожаления о невозможности достижения консолидации среди политических партий Гейи, страны-победительницы, самого крупного и передового государства планеты. Ведущая шоу – сухопарая ухоженная дама далеко за тридцать, была не слишком-то довольна, она надеялась на что-нибудь более… агрессивное, и попробовала расшевелить меня прямыми вопросами, на которые боевые генералы отвечали обычно громогласными угрозами Лавине и колотили кулаком по столу. Я не был боевым генералом. Я занимал административные и дипломатические должности, и снова и снова твердил о сожалении и необходимости мирного урегулирования разногласий. Разъярённую даму удалось смягчить приглашением на ужин в лучший ресторан Мидгара, «Алмазный купол», и я умудрился провести два часа вполне сносно, потягивая отличное вино, выслушивая злобные остроты в адрес политических знаменитостей и отбиваясь от агрессивных заигрываний. Рено и Рудольф Ван Рейне – Руд, сидели через столик, секретарь зарезервировал для нас VIP-зал ресторана. Руд методично поглощал еду, а Рено скормил большую часть своей порции Дарк Нэйшн и съел зато три десерта. Как я и предполагал, мальчишке ещё и восемнадцати не исполнилось. В досье Дрейка говорилось, что он способный программист, управляет всеми видами транспорта, владеет навыками подрывных работ и прослушивания – последнее я успел проверить на практике, пустяковое дело, но он справился ловко. Кроме того, у него были хорошие манеры – когда он об этом вспоминал, и он умел говорить на литературном языке - когда забывал о том, что крутым парням положено ругаться через слово. Список умений Ван Рейне был скромнее и полностью соответствовал подготовке космического десантника, а на его левом плече имелись следы тщательно сведённой стандартной армейской татуировки – планета, имя, возраст, раса, группа крови. Я пробил эту информацию по каналам галактической полиции – нападение на офицера и дезертирство около семи лет назад. Что же, терпимо… Рено вертелся на стуле, изнывая от скуки, потом начал что-то говорить Руду, поймал мой взгляд, замолчал, скорчил серьёзное лицо. Я улыбнулся и накрыл ладонью руку моёй дамы. Рено фыркнул и закатил глаза. Галстук у него съехал набок, на щеке темнел синяк. Драться он почти не умел – в этом я убедился на первом же спарринге, и с тех пор каждую свою провинность он отрабатывал в спортзале с тренером, либо со мной, когда у меня было время и желание заняться единоборствами. Я слегка поднял брови, и он тут же перестал гримасничать. Моя дама оглянулась.
- Ваш телохранитель хочет что-то сказать… Руфус?
- Боюсь, что да, дорогая Изабель! Он лучше меня знает моё расписание… Увы, там нет места для удовольствий! Вечерний доклад начальника службы безопасности…
Я целую тёплую надушенную руку, платина и бриллианты колец – прохладой по губам.
- Вы убиваете себя работой, господин вице-президент!
- Как холодно! Вы не обижаетесь на меня, дорогая?
- Разве можно на вас обижаться, Руфус!
- Я был бы в отчаянии, разочаровав такую прелестную и умную женщину!
Я провожу указательным пальцем по её запястью, глядя в сильно подведенные карие глаза. Она спит с президентом ведущей телекомпании, и имеет досье на всех крупных политиков в Парламенте и вне его. Она в самом деле умна и, что гораздо важнее, знает правила игры.
- Но я нисколько не разочарована! – она улыбается.
- Я рад!
Мы встаём, я отодвигаю её стул, она пошатывается, я поддерживаю её, касаюсь ладонью обнажённой спины, снова подношу её пальцы к губам.
- Вас проводят, Изабель.
- О, не стоит!
- Не спорьте, дорогая, жизнь сейчас стала слишком опасной! Я хочу быть уверен, что с вами всё в порядке… Руд!
Ван Рейне уже рядом – огромный, как скала, глаза скрыты за тёмными стёклами, лицо бесстрастно. Изабель жадно смотрит на него, отлипает от моей руки и, делая вид, что споткнулась, прижимается к нему.
- О! Он вооружён!
- Разумеется, как же иначе! Турк, проводишь миссис Харли и убедишься, что у неё в доме безопасно.
- Да, сэр! Мадам?
- О, Руфус! Как вы заботливы! – её глаза поблёскивают, щёки разрумянились под тонким слоем макияжа, рука с алыми ногтями по-хозяйски расположилась на плече Ван Рейне. Я жестом подзываю Дарк Нэйшн, и мы, вслед за метрдотелем, через отдельный выход оказываемся на улице. Прощаемся, Руд усаживает даму на пассажирское сидение машины, сам садится за руль. Мою машину подгоняют следом, не официальный лимузин – он слишком заметен, а простой полугоночный автомобиль с титановой обшивкой и пуленепробиваемыми затемнёнными стёклами. Я смотрю на часы – половина двенадцатого. Я солгал Изабель Харли – у меня больше нет дел на сегодня, но мне хотелось бы выспаться, я на ногах с шести утра…
- Рено!
Он уже в машине, проверяет электронный контур безопасности, без единого слова включает зажигание. Я запускаю Дарк Нэйшн на заднее сидение, сам сажусь рядом с Рено, на пассажирское. Он резко газует с места, проезжает на красный свет, и закладывает такой поворот, что меня швыряет на дверцу.
- Это будет стоить тебе часа в спортзале, - говорю я, - и ещё два часа – за то, что хулиганил в ресторане.
Он не отвечает, я поворачиваюсь к нему – он вцепился в руль обеими руками, лицо бледное, глаза поблёскивают в свете проносящихся огней. Так они всё же любовники – Рено и этот здоровяк Ван Рейне? Забавно.
- Ревнуешь? – спрашиваю я, - Или сердит, что я не отправил с ней тебя?
- Да пошли вы! – шипит он и снова проезжает на красный свет.
- Ещё час рукопашной борьбы, и займусь я тобою лично.
- А что ж вы лично не занялись той тёткой? – он оборачивается ко мне, в глазах – злые слёзы.
Я тру виски. Я устал. С меня довольно. Я слишком много ему позволил сегодня.
- Останови машину.
- Я…
- Останови. Машину.
Он подгоняет машину к обочине и выключает двигатель.
- Шевалье пятнадцать-семь-девять, - говорю я, и он замирает.
Он смотрит на меня, и слёзы, которые он больше не сдерживает, катятся по щекам. Видит бог, я не хотел этого делать. Я открываю рот для императивного внушения, и внезапно понимаю – я не знаю, что говорить. Слушаться меня? Но он и так выполняет мои приказы. Не пререкаться, болтать поменьше? Мне… мне это не мешает.
- Отвечай, человек под именем Рудольф Ван Рейне – твой любовник?
- Нет.
- Что вас связывает?
Всё верно, мне давно надо было это сделать.
- Они с моей мамой хотели пожениться.
Вот как.
- Что случилось потом?
- Она…
Нас прерывает звонок. Я достаю мобильник. Отец. Что ему надо, чёрт возьми?
- Помолчи пока, - говорю я Рено и нажимаю кнопку. Он начинает орать сразу же:
- …себе позволяешь? Что за сопли ты развёл на шоу у Харли?
- Отец, я…
- Замолчи! Ты специально сделал это? Специально устроил цирк в прямом эфире? Ты знаешь позицию Шинра по отношению к Лавине! Какого чёрта ты болтал о примирении партий? Будь прокляты твои куриные мозги! Ты весь в мать, эта сука тоже…
Рено выглядит растерянным, почти испуганным, я бездумно поднимаю руку и провожу пальцами по его щеке, стираю дорожки слёз.
- …моли бога, чтобы это сочли твоей глупостью и слюнтяйством, а не провокацией! И запомни – ещё раз услышу от тебя хоть одно лишнее слово на людях – пожалеешь, сильно пожалеешь. Скажи спасибо, что я вообще тебя терплю в Парламенте, это же стыд, вырастил сынка на свою голову – расфуфыренный, как баба, таскаешь с собой эту дьявольскую тварь, а твои Турки – что, хуже никого не нашлось, не можешь удержаться, опять на уголовников потянуло?..
Я касаюсь кончиком пальца красной полоски на скуле Рено, и ощущаю неровную кожу. Всё-таки шрам?

- Ещё одна такая выходка – и Вутай тебе раем покажется, понял?
Наконец-то гудки. Я отпускаю Рено, и руке немедленно становится зябко. Виски наливаются болью.
- Рено, - говорю я шёпотом, и он вздрагивает, - прости…
Неверный императив. Он смотрит мне в плечо пустым взглядом.
- Шевалье пятнадцать-семь-девять, забудь последние десять минут.
Да, так будет правильнее.

***
Наутро они друг с другом не разговаривали. Сидели на диване у меня в приёмной, Рено болтал с Мэри Фаррел, моей дневной секретаршей, а Ван Рейне мрачно смотрел прямо перед собой, он снял свои неизменные тёмные очки, но это ни в малейшей степени не прибавило выразительности его каменному лицу с тяжёлой челюстью и угловатым подбритым лбом. Я нажимаю на кнопку, и деревянная резная панель скрывает экраны видеонаблюдения.
- Мэри, передайте агенту Ван Рейне, что я жду его в кабинете, - говорю я в комм.
Через минуту он уже стоит передо мной – высокий, массивный, мускулы так и распирают форменный костюм, ему больше подошла бы форма десантника. Тёмные очки скрывают круги под глазами, которые я прекрасно разглядел ещё там, в приёмной. Я выжидаю пять минут, допечатывая начатое письмо, потом смотрю на него - он невозмутим. Солдатская выдержка, Ван Рейне?
- Вы проводили миссис Харли вчера, как я и приказал? – спрашиваю я.
- Да, сэр! – отвечает он, и багровый румянец медленно заливает его лицо и шею. Превосходно.
- Превосходно, - говорю я, - и вы с ней, судя по всему… эээ… поладили. Не так ли?
- Сэр, я… - на этом, похоже, слова у него закончились.
- Если верить данным регистрации на входе в Шинра-Билдинг, вы вернулись около четырёх утра.
Он молчит.
- У меня и в мыслях нет упрекать вас, агент Ван Рейне, - говорю я, - более того, меня очень устроит, если вы продолжите ухаживать за миссис Харли, сводите её в ресторан или ночной клуб… Да, ночной клуб – это было бы очень кстати!
- Я не понимаю, о чём вы! – чеканит он угрожающе.
- Это приказ, надеюсь, теперь вы понимаете?
- Вы приказываете мне трахать эту бабу…
- Я приказываю вам отвести её в клуб сегодня ночью… эээ… трахать её или нет – на ваше усмотрение! Да, а перед этим вы расскажете агенту Шевалье как можно подробнее о системе безопасности в её квартире, видеонаблюдении и сигнализации…
- Сукин вы сын, - говорит он.
- Вы сами захотели стать моим Турком, Ван Рейне, - напоминаю я.
- А если я сейчас отправлюсь к коммандеру Ценгу и…
Я перебиваю его:
- Ван Рейне тринадцать-шесть-шесть, разумеется, ты не пойдёшь к Ценгу. И не скажешь Рено ничего, кроме указанной информации.
…Это не составляет никакого труда. Императивы всегда давались мне хорошо, врач из маленькой секретной лаборатории при госпитале имени Рэли Шинра объяснил мне, что чем больше крови Сетра у члена Семьи, тем лучше ему даются императивные внушения. Причины он не знал, но эмпирическое исследования на девяти поколениях Шинра доказывали это самым неопровержимым образом. Кровнородственные браки были весьма распространены в Семье, поэтому ничего не стоило проследить за накоплением генома Сетра или наоборот, «размыванием крови». Иногда рождались «уникальные экземпляры», как выразился доктор Ивенс. Моей матери, например, даже не надо было называть личный номер – Турки повиновались ей беспрекословно. «А вот твой отец…» - опасливо оглянувшись, прошептал доктор и замолчал. Что поделаешь, боковая ветвь Семьи… Доктор показывал мне генетические карты Шинра, объяснял, размахивал руками, принципы накопления нужных генов, глаза его восторженно горели – я был его единственным слушателем за многие годы, отца не слишком интересовали такие вещи, а открыть информацию кому-либо кроме Шинра, доктор не мог, из-за такого же чипа, имплантированного ему глубоко в мозг. Рэли Шинра… Рэли Шинра, придумавшая императивные чипы, придумавшая, как вывести Гейю из энергетического кризиса, была потрясающей женщиной. Ангелом-хранителем Семьи. Сумасшедшей гением. Сукой, укравшей Лайфстрим.

…Это не составляет никакого труда. Утром следующего дня Рено, невыспавшийся и хмурый, бросает мне на стол, между кофейником и вазой с цветами, два микродиска.
- Благодарю, - отвечаю я, - надеюсь всё прошло без проблем?
- Без, - роняет Рено и разворачивается, чтобы идти.
- Я тебя не отпускал, - его спина напрягается, - возьми ноутбук у меня в кабинете и открой диски.
Он зло взглядывает на меня исподлобья и идёт выполнять приказ. Я рад, что он слушается, я не хочу слишком часто подвергать его императиву.
- Садись сюда, за стол, и налей себе кофе, - говорю я уже мягче. В конце концов, мальчишка хорошо поработал. Надо бы его поощрить… распорядиться насчёт премии или выходного дня.
Разгорается экран ноутбука, Рено ловко вставляет диск в дисковод. Раздаётся щёлканье, экран мигает красным: «Введите пароль!».
- Продолжай, - говорю я, - ты же сможешь взломать этот диск?
- Смогу, - шипит Рено сквозь зубы, сердитый, дрожащий и взъерошенный, как Дарк Нэйшн в свои щенячьи годы, в пору дрессировки.
- Кофе, - напоминаю я ему, - И можешь взять тосты, если это… продлится долго.
- Не продлится.
Он такой забавный. Он что же, думал просто бросить мне в лицо практически заведомо запароленные диски и уйти?
Я смотрю на часы – без трёх минут девять, и включаю визор, чтобы послушать утренние новости. Дарк Нэйшн уже съела свою порцию и теперь пришла к столу за лаской и лакомыми кусочками. К мальчишке даже не суйся, милая, он дуется.
Рено Шевалье.

Окно во всю стену, а за окном – мелкая метель, уже который день подряд, снег падает и тут же тает, превращаясь в липкую грязь, Рено выходил на улицу позавчера… или поза-позавчера… Какая разница. Он дотрагивается до смутного отражения на стекле, стекло – ледяное, пальцы – тоже, ему кажется, что холод доходит до самого сердца, он ёжится, возвращается к оббитому узорным шелком дивану, на котором спит Дарк Нэйшн, пристраивается рядом, зябко обнимает себя руками. Тишина, как будто уши заткнули ватой, только за дверями, из кабинета вице-президента, доносится иногда какой-то шум – обрывок телефонного разговора, шелест принтера. Вице-президент работает. Рено стискивает зубы. Он, Рено, тоже работает. Его чёртово рабочее место здесь, на этом диване, уже второй день подряд… Рено отворачивается, косит глазом на позолоченные часы на каминной полке. Если повезёт, его отпустят через полтора часа, с концом смены. Если не повезёт… А если он сожмёт зубы ещё немного, эмаль начнёт крошиться. Теперь он может ненавидеть вице-президента хоть двадцать четыре часа в сутки, а толку? Надо просто уяснить, что это – работа и только, что он приходит в роскошные апартаменты на сотом этаже Шинра-Билдинг, как приходил раньше в затхлую, отделанную дешёвым посеревшим пластиком комнату видеонаблюдения на шестидесятом, или в архив медицинского центра на десятом, куда поступали раз в три месяца данные диспансеризации населения со всей Гейи. Это просто работа, мать её, такая же, как тупить в монитор камеры наблюдения или копаться в анализах крови учеников какой-нибудь средней школы в Трено! Минутная стрелка ползёт, как в клее вымазанная. Час двадцать пять. Из-за двери слышен лёгкий смех. Прежний. Вице-президент остался прежним, непредсказуемым, умным, опасным, крутым, вот что было самое поганое, но Рено словно был отрезан теперь от него, отгорожен непроницаемой стеной. Всё вроде осталось по-старому - Рено никогда не знал, отправляясь утром на дежурство – когда его отпустят, и что придётся делать – маяться целый день в гостиной в компании Дарк Нэйшн, как сегодня, или прослушивать разговоры какого-нибудь ублюдочного магната, или отбиваться от не шибко молодых, но прытких тёток на очередном приёме. Они с Рудом переехали на сотый этаж, потому что вице-президент желал, чтобы штатные Турки были всегда под рукой, каждый жил в отдельном блоке, не в пример уютнее и просторнее клоповников в общих казармах, в шкафу у Рено висело полдюжины костюмов от лучших модельеров Мидгара, потому что вице-президент вёл бурную светскую жизнь, и штатные Турки должны быть экипированы соответственно – стильно и дорого. Дарк Нэйшн по-прежнему три раза в день получает порцию свежего сырого мяса в серебряной миске. Агент Шевалье три раза в день садится за стол с вице-президентом, потому что тот не любит есть в одиночестве, а манеры Руда, насколько понял Рено, его не удовлетворяют. Дарк Нэйшн сопровождает вице-президента везде, куда бы он не шёл – стелется у правого колена, вынюхивая опасность, а место агента Шевалье, тоже постоянное, слева и чуть позади. Рено невесело скалится. На Дарк Нэйшн надет платиновый ошейник с опалами, а у него такого ошейника нет, и это, кажется, единственное, что отличает его от зверюги Руфуса Шинра. Только... Свою зверюгу Шинра и сейчас кормил за столом с рук, гладил и трепал за уши, и спал с ней на своей огромной кровати, в спальне рядом с библиотекой… а его, Рено… агента Шевалье он теперь просто не замечает. Даже не разговаривает. «Сегодня в девять – ко мне, форма одежды – смокинг, оружие не брать, пока свободен».
Бравурная заставка новостей разбивает утреннюю тишину, и Рено вздрагивает. Я тянусь за пультом – сделать потише, но внезапно музыка обрывается. По экрану визора бегут чёрно-белые полосы, потом появляется изображение студии, всего на две секунды –застывшие в кадре люди, переплетение кабелей, перевёрнутая мебель, и потом снова - экранный «снег». И следом, через щелчок – изображение, дрожащее, под странным ракурсом – лицо человека, составленное из мигающих квадратиков видеомаскировки, ясно видны только пряди длинных чёрных волос на красном, наглухо застёгнутом высоком воротнике, иногда в кадре мелькает бледный заострённый подбородок, яркие чётко очерченные губы, но синеватая тень на щеках доказывает, что это мужчина. Он говорит - голос, вероятнее всего, изменён - он говорит, внятно и бесстрастно:
- Внимание. Слушать всем. Студия захвачена боевиками Лавины. Жертв нет. Повторяю – жертв нет. Мы здесь, чтобы сказать народу Гейи – теракт на Восьмой Радиальной – провокация. Лавина непричастна к нападению на президента Шинра и убийствам мирного населения. Повторяю – это провокация. Мы ведём собственное расследование. Мы найдём и накажем истинных виновников теракта. Следите за новостями!
Он замолкает, камера ещё удерживает какое-то время его изображение, красногубый рот боевика сжат, я смотрю на него в надежде, что мигающие квадратики вильнут хоть раз и откроют его лицо полностью… Но на экране уже снова помехи, я слышу рядом судорожный выдох, я оглядываюсь – Рено смотрит на погасший визор, бледный как полотно, нижняя губа закушена, брови сведены в одну линию.
- Рено! – окликаю я, он переводит на меня напряжённый взгляд, рот уже открывается, его вечные вопросы… Я слишком его разбаловал.
- Продолжай, - говорю ему я, - мне нужна поскорее информация с дисков.

«Возьми Дарк Нэйшн и жди меня здесь». «Мне нужна эта информация, Рено». «Галстук, Рено, я не вижу на тебе галстука». «Тебе не удастся убедить меня, что ты не можешь есть лобстера аккуратно, Рено». Вот и все разговоры, хоть ты что хочешь делай, хоть на уши становись! Рено в тоске глядит за окно, метель вьётся бесшумно, как в стеклянном шарике, который мама подарила ему однажды на день рождения… Да и с чего он вообще взял, что вице-президент должен… должен с ним разговаривать? Рено же не банкир, не политик, вообще никто! В горле становится горячо и тесно, Рено сердито сжимает кулаки. Делать нечего, вот он и расклеился! Чем так сидеть одному и ждать, час за часом, что позовут, уж лучше… да лучше всё равно где, в любом месте, куда их с Рудом таскает вице-президент. Просто так таскает, для представительских-мать-их-целей, телохранители-Турки – это круто, признак статуса, а для Рено - хоть какое-то развлечение, он же не дурак, соображает – что к чему, он узнаёт людей, с которыми встречается вице-президент, по досье c дисков Изабель Харли, по другим досье и другим беседам, он давно слушает, он понимает, что вице-президент использует добытые им данные на всю катушку, а там, где информации не хватает, в ход идут обещания, лесть, подкуп, обаяние, давление со стороны других людей, уже обработанных, уже включённых в разраставшуюся, крепнущую сеть, в центре которой стоит изысканно одетый, светловолосый человек с вежливой улыбкой, холодными глазами и непонятным, переменчивым характером. Сволочь! Рено уже понял, что его тоже… вроде как обрабатывали, только не понимает – зачем, он же просто Турк, да зачем вообще надо было начинать эту бодягу! Как так можно – сначала… сначала быть таким нормальным, живым, человеком быть, а потом выключиться, как лампочка, без предупреждения, без объяснений, это нечестно, нечестно, зачем ему вообще это надо было тогда – брать Рено с собой в тир, и дразнить, и показывать хитрые горские приёмчики, и разговаривать обо всём, и чокаться, угощая виски тогда, в машине – в честь первого успешного дела, и, переглядываясь, смеяться глазами на скучных парламентских заседаниях? Зачем? Тренировался он, что ли?! Рено лупит изо всех сил кулаком по диванному валику, Дарк Нэйшн просыпается, поднимает плоскую усатую башку, скулит, тянется к Рено, тыкается лбом, Рено хочется оттолкнуть её, сделать больно, как больно сейчас ему, но она же не виновата ни в чём, не виновата, что её по-прежнему… по-прежнему… Не виновата, что на Рено иногда вот так накатывает, когда за окном серость, слякоть и нечем заняться… Дарк Нэйшн лезет к нему на колени, сопит сочувственно, старательно вылизывает лицо, нос, глаза, и Рено сдаётся, позволяет ей сделать это, обнимает за шею, зарывается пальцами в короткую густую шерсть, шепчет: «Хорошая… хорошая девочка, хорошая…», когда она оставляет его в покое, то уже всё равно – от чего щёки мокрые и горят. Дарк Нэйшн издает короткий, не звериный звук, трусит в угол и прибегает с мячиком в пасти, вопросительно кладёт огромную лапу на колено Рено. Играть? Рено смеётся дрожащим смехом, вытирает нос, берёт обслюнявленный мячик, подкидывает один раз, другой, Дарк Нэйшн ловит игрушку, очень скоро они сползают с дивана на пол, дорогой костюм Рено безжалостно смят, пуговица на рубашке оторвана. Следующие полчаса в роскошной гостиной слышны только звуки бурной возни, рычание и мяуканье Дарк Нэйшн, смех и азартные выкрики Рено. Во время головоломного кувырка с пятидесятикилограммовой сопящей кошкой в обнимку Рено натыкается на чьи-то ноги, они с Дарк Нэйшн расцепляются, вскакивают очень похожим движением - их обоих застали врасплох, но чёрная зверюга проворнее, пока Рено встаёт, неловко, не зная, куда деть руки-ноги, она уже преданно трётся о колено хозяина, старается лизнуть гладящую ладонь.
- Дарк Нэйшн, девочка… - говорит Руфус Шинра вполголоса, потом поднимает глаза на Рено – встрепанного, раскрасневшегося, рубашка выбилась из брюк, галстук съехал набок. Рено старается сделать независимое лицо – в конце концов, что такого, он с самого утра здесь болтается, пока босс изволит заниматься документами в кабинете, но плечи невольно напрягаются под пиджаком в ожидании разноса, а губы сжимаются упрямо, он не смотрит на вице-президента, пошёл он – смотреть ещё на него! Молчание. А потом:
- Ты свободен до десяти часов вечера, - слышит он, и звук закрытой двери – следом. Рено выдыхает, даже не замечая, что до этого задерживал дыхание, трёт лоб рукой, оглядывается… потом подтягивает брюки, разыскивает в углу соскочивший ботинок. Поднимает опрокинутый стол. Застёгивает рубашку, не обращая внимание на оторванную пуговицу, сдирает через голову галстук и сует его в карман. И выскакивает из гостиной, ляпнув резной дверью так, что косяки вздрагивают.
У себя в кабинете Руфус Шинра касается кончиками пальцев экранного отражения двери, в которую с таким явным облегчением сбежал Рено. Другая рука сжимается на загривке Дарк Нэйшн, сильно, и чёрный зверь изумлённо ворчит.
- …и прикинь, выливает свой графин прямо ему на голову, а тот мужик, Френчхэм, ему в табло, ну и депутат тоже ответил, и пошло, и пошло, спикер лупит в гонг, а всем пофиг - бардак, шум, на лавках уже ставки делают, журналисты в мобилы надрываются, короче, дым столбом, ну спикер тогда достаёт пушку из-под трибуны и ка-а-ак шмальнёт в потолок, и всё, все замолчали, тот депутат хотел ещё чего-то вякнуть, а спикер ему – закрой рот, а то мозги вышибу, а потом, спокойно так – дамы и господа, продолжаем пре-е-ения!.. - Рено хохочет, Елена сначала пытается сдержаться, но потом тоже прыскает, даже Руд вторит им басовитым смешком. Кафетерий на девяносто третьем, рядом с казармами Корпуса Турков, не самое уютное и стильное место, но им нравится, они встречаются здесь довольно часто с тех пор, как Рено и Руд перешли в штат вице-президента. Рено сильно опоздал, и теперь, с разгона выпив два безалкогольных коктейля - спиртное здесь не продают – болтает, как завёдённый, рассказывая о последнем заседании Парламента, он взбудоражен, глаза блестят лихорадочно, он сам первый смеётся своим шуткам, словно выпитые коктейли были с водкой или с чем покрепче. Руд иногда поглядывает на него подозрительно, барабаня пальцами по столу. Отсмеявшись, Елена говорит:
- Весело у вас там! Жду не дождусь…
Рено, не дослушав, приглушённо вопит:
- Ты смеёшься? Подумаешь, один раз депутаты подрались, а так наша служба и опасна и трудна, скажи ей, Руд! Расскажи, как ты тогда ту тётку из ресторана…
- Заткнись, а? – ворчит Руд, они только-только помирились, и он не хочет начинать всё сначала, - Выпей вот!
Он суёт под нос напарнику очередной стакан, Рено поводит ноздрями.
- Слушай, это же…
- Тихо ты! Заткнись и пей!
Елена подмигивает ему:
- Пей, я угощаю!
Рено послушно отхлёбывает из стакана сок с водкой, моргает повлажневшими глазами, Елена улыбается.
- А что празднуем? – он переводит взгляд с Руда на Елену.
- Давай, колись, детка, – говорит Руд, - Она не хотела говорить, тебя ждала.
- Я тебе не детка, ты, шовинист!
- Да ладно вам! Скажи! – вскрикивает Рено, сгорая от любопытства.
Елена улыбается шире, её лицо – хорошенькое, большеглазое, с острым подбородком и широким лбом, выдающими кровь Сетра, раскраснелось, светло-серые глаза поблёскивают. Она поднимает бокал:
- Ну хорошо. Выпьем… за ваш карьерный рост!..
Она звякает бокалом о бокалы Руда и Рено, и продолжает торжественно:
-…и за мой тоже, потому что я… принята в штат президента Шинра!!!
Молчание. Первым спохватывается Рено:
- О, круто! Круто, малышка!
- Уши оборву!
- Не оборвёшь! Ты теперь слишком крутая для моих ушей! – он смеётся с облегчением, подмигивает.
- Поздравляю!
- Спасибо, Руд. Мне очень приятно, правда!
Они хлопают её по плечам, они говорят то, что положено в таких случаях, а Рено думает, не может не думать, что теперь всё закончилось, что Елена, клёвая девчонка, свой парень, перестала быть своей. Как Руд этого не понимает, как он может радоваться, что они с Еленой теперь в разных лагерях, он что, не видит сеть, как вообще можно её не увидеть?

…драка двух депутатов у нижних скамей парламентского амфитеатра в полном разгаре. Руфус Шинра слегка хмурится и говорит своему собеседнику:
- Знаете, я перестал брать Дарк Нэйшн… свою…эээ… кошку… на заседания Парламента – она очень болезненно реагирует на…эээ… вспышки злобы и агрессии у людей… Целый месяц они, - он высокомерно кивает в сторону свалки, - расписывали – что ждёт повстанцев из Лавины, попадись они им в руки, состязаясь в кровожадности, а теперь… эта безобразная драка! – он пожимает плечами.
- А вы не слишком снисходительны… к террористам? - собеседник вице-президента, казалось, поглощён этой самой безобразной дракой.
- Возможно… Я не верю, что людей можно силой принудить к покорности и радостному повиновению.
- Почти изменческие слова… Что, если президент…
- А вы, вы сами тоже склонны делить мир на измену и верность, на чёрное и белое, как эти внизу… как мой отец, а, депутат Баррет? – вкрадчиво спрашивает Руфус Шинра, - Мне казалось, что вы принадлежите к партии «зелёных»! Или я ошибаюсь?
- …нет, господин вице-президент…
- Тогда вы более всего способны меня понять. Мне не по душе… то, что происходит в связи с терактом.
- Вы что же, верите… тому заявлению… по визору?
- Оно звучало настолько убедительно, что я…
- Вы?..
- Проверил кое-какие факты…
- И что же вы выяснили?
- О, много интересного, депутат Баррет, много интересного. Так много, что выступление того повстанца показалось мне… ещё убедительнее. И знаете, что мне пришло в голову…Возможно, господа из Лавины тоже время не теряли. Знаете… чисто теоретически… было бы очень познавательно сравнить данные, добытые… из разных источни… Чёрт побери! Рено, спрячь пистолет, бога ради! Спикер, похоже… овладел ситуацией...
Рено плюхается на своё место, слева и позади вице-президента, запястье, за которое его схватил Руфус Шинра, заставляя сесть, горит огнём, он сдвигает потихоньку манжет – чёрт, он думал, там уже синяки …Он мрачно буравит взглядом русый тщательно причёсанный затылок, драка закончилась, и на кого ещё тут смотреть? Он внимательно слушал всё, что говорил вице-президент депутату Баррету. Ещё один идиот влип! Этот мужик, Баррет, значится в досье Изабель Харли как «сочувствующий Лавине, активно сочувствующий, вот только как бы это доказать?» Интересно, зачем вице-президент заводил с ним такие разговоры, если…
- …эй, Рено, ты что мух ловишь?
- …Придавлен твоим карьерным ростом! – спохватывается Рено, - Ты же нас обскакала!
- Да ты завидуешь! Ты, любимчик вице-президента!
- Соболезную! Станешь любимицей папаши Шинра – поймёшь меня! Они, Шинра…
- Кто?
- …никто, блин, - голос срывается, потом, с натужным весельем, - А можно мне ещё стакан этой болтушки?
- Нельзя, тебе к боссу скоро.
- Теперь понятно, Корелли? – буркает Рено, - Ни тебе выпить, ни расслабиться… Служба дни и ночи!
- Бедный мальчик! Совсем заработался!
- Я тебе не… не трогай уши!
- Имею право! Руд, ты его поздравил?
- Его? С чем?
- О боже, вы безнадёжны!
- Я ему просто не говорил!
- Руд, ему сегодня восемнадцать!
- …ё!
- Слушай, молчи лучше! Рено… не стой столбом, наклонись!.. Вот так!.. Не дёргайся, это просто дружеский поцелуй, дурачок! Я тебя поздравляю! Желаю всего-всего… и ты береги себя, во всех смыслах! – Елена обнимает уже несопротивляющегося Рено, вталкивает ему в руку маленький свёрток, перевязанный лентой. Рено, красный как рак, неловко целует её в краешек щеки и, чтобы скрыть смущение, начинает обрывать обёрточную бумагу, внутри оказывается коробочка из ювелирного магазина, Рено открывает её – на чёрном бархате лежит булавка для галстука из белого золота, Рено, заикаясь от волнения, благодарит Елену, машинально подносит руку к горлу… краснеет гуще, поспешно вытаскивает из кармана скомканный галстук… Елена смеётся и протестующее машет руками… Руд хлопает его по плечу так, что он едва не падает, рокочет смущённо, что подарок за ним, что ж ты молчал, засранец мелкий, они снова поднимают бокалы с остатками «болтушки», Рено, сияющий, сконфуженный, находит и стискивает локоть Елены, он так благодарен ей, и так боится, что она сделает что-нибудь ещё такое… опять поцелует или пригладит взъерошенные волосы…
Портативная рация, небрежно брошенная Рено на столик, оживает:
- Рено? – голос вице-президента, - Я передумал. Ты нужен мне прямо сейчас.
Праздник лопается, как воздушный шарик. Рено замирает, меняясь в лице, потом с дурашливым стоном роняет голову между недопитым стаканом и тарелкой с солёными орешками.

…Когда он уходит, напряжённый, как пружина, со злым, весёлым лицом, Руд встревожено смотрит ему вслед, потом как встряхивается, звякает своим бокалом о бокал Елены:
- Ну, выпьем, чтоб тебе не попасться в любимчики!
- О господи, - пробормотала Елена, делая глоток, - я начинаю думать, что зря так обрадовалась… В информационном отделе никому бы и в голову не пришло вызывать нас после дежурства!
- Привыкай, – пожал плечами Руд.
Выпили ещё, помолчали.
- Что это с ним? – спросила Елена, поболтав в стакане остатком коктейля.
Руд коротко пожал плечами ещё раз:
- Разберётся. Разберётся, не маленький!
Елена так не думала, но по каменному, мрачному лицу Руда поняла – больше он ничего не скажет, поэтому спросила, меняя тему:
- А ты сегодня свободен?
Руд кивнул.
- У меня бутылка хорошего виски в комнате…
Бутылок оказалось три – ещё пару принесли Джейн Кэрвен и Мэри Фосс из информационного отдела. Устроим отвальную! – захлопала в ладоши Мэри, хорошенькая брюнетка, и дёрнула за руку Джейн, высокую и крепкую, как амазонка. Весть о вечеринке облетела казармы, как молния, и вскоре комната Елены напоминала бар – разномастные бутылки и стаканы, пакетики с чипсами, орешками и растаявшим льдом, музыка, сигаретный дым под потолком, горит только одна лампочка, танцующие пары в одинаковых чёрных брючных костюмах, смех, споры, обрывки тостов, запах дыма, спиртного, духов, поначалу Елена улыбалась немного напряжённо, но после энного коктейля растаяла, стала смеяться громче и сняла форменный пиджак. Веселье набирало обороты. Джейн и Мэри посреди комнаты танцевали танго, отчаянно прижимаясь друг к другу, в углу подвыпившие парни устроили чемпионат по армрестлингу, Руд, который был самым трезвым, устойчиво лидировал, и, наконец, без видимых усилий завалив на стол руку последнего противника, был признан победителем. Приз, приз! – заорали хором, призом оказался поцелуй Елены, которая, ничего не подозревая, смеялась над каким-то анекдотом в компании не совсем трезвых девушек, не рискнувших танцевать. Хохочущую, отнекивающуюся Елену потащили к Руду, тот сначала тоже посмеивался, потом вдруг примолк, обнял её за талию, притянул к себе - она ему и до плеча не доставала, осторожно коснулся остренького подбородка, потянулся к приоткрытым губам… Лицо Елены, весёлое, порозовевшее, вдруг побледнело враз, пальцы впились в плечи Руда, отодвигая, отталкивая, она отвела глаза от чего-то за спиной Руда, тот обернулся – у дверей стоял коммандер Ценг с нетронутым коктейлем в руке, рядом с ним – двое высоких темноволосых парней, похожие как близнецы, они оглядывали импровизированную вечеринку, и под их улыбками сквозило плохо скрытое пренебрежение. Это были Смит и Вессон – штатные Турки президента Шинра, лучшие оперативники Корпуса.
- Пришли взглянуть на новую напарницу! – сказал один из них, не поймёшь, кто.
- А ты миленькая! – по-акульи улыбнулся другой.
- Поздравляю с повышением, Корелли, - сказал Ценг сдержанно.
- Б-благодарю, сэр! – ответила Елена, отступая от Руда.
Ценг кивнул, постоял немного, потом поставил стакан на столик и повернулся, чтобы уходить. Елена открыла рот…
- Смит, Вессон! – это почти из-за дверей.
- Мы бы остались, – протянул один близнец.
- Мы хотим познакомиться поближе! – вторил ему другой, зеленоватые огоньки мако дрожали в глазах.
Из коридора плыло угрожающее молчание.
- Ладно, идём! – фыркнул первый близнец.
- Пока, симпатяжка! – второй хихикнул и исчез из комнаты с быстротой, которую даёт только хорошая доза мако.
Их приход испортил вечеринку точно также, как пару часов назад звонок вице-президента испортил встречу в кафе. Елена перестала смеяться и даже улыбалась через силу, информационщики увяли - Смит и Вессон словно напомнили им своим видом, что сами они – резерв, Турки второго сорта, а в первый выбивались единицы. Гости стали расходиться, по одному и парами, Елена просила их остаться, но так неубедительно, что ни один гость, даже самый пьяный, не принимал её уговоры всерьёз. Последними ушли Джейн и Мэри, утащив в собой бутылки и грязные салфетки в мусорных пакетах и отнюдь не по-сестрински расцеловав Елену на прощание. Руд помогал им, да так и остался в кресле, без пиджака, с закатанными рукавами. Он не хотел оставлять Елену одну, слишком расстроенной, почти готовой заплакать, выглядела девушка, и Руд догадывался – из-за кого. Эх, влить бы в неё пару коктейлей и уложить спать, и чтобы назавтра у неё так болела голова, что она и не вспомнила бы, как шеф Ценг стоял у двери, цедя слова сквозь зубы и скучливо отводя глаза.
- Елена, - окликнул он её.
Она обернулась – так и есть – слёзы! Руда сорвало с кресла, никому не приходило в голову, глядя на его массивную фигуру, что он может двигаться быстро, очень быстро, мгновение – и он уже обнимал плачущую Елену, она совсем исчезла в ручищах, осторожно гладивших её дрожащие плечи.
- Безнадёга, да? – спросил он приглушённым голосом. Ответом ему был мокрый жаркий кивок в рубашку где-то на груди и сбивчивые обрывки слов:
- …он даже не… не поздравить пришёл… он за этими… пришёл… чтобы они не… не нагадили… не…
Она замолчала, стараясь справиться с собой, потом вскинула горящее, в пятнах, лицо, криво улыбнулась:
- Я в порядке, Руд! Просто выпила, раскисла… Ты иди! – а сама даже с места не двинулась. Руд, не особенно думая, накрыл ручищей горячую влажную щёку, погладил, наклонился, прижался губами к мокрым векам со слипшимися ресницами, Елена вздрогнула, вздохнула прерывисто, подалась к нему ближе. Руд погладил её уже смелее, по спине, ниже, прижал к себе твёрдую округлую попку, Елена не отталкивала его, наоборот, обняла обеими руками, маленькая, напряжённая, как хлыст, своя, под его поцелуями она перестала всхлипывать, её щёки и губы зажглись уже по-другому, слёзы высохли на коже, торопясь, путаясь, они раздевали друг друга, словно спасаясь, убегая от чего-то, словно от этого зависела их жизнь, Руд рывком вскинул её на руки и через секунду опустил на кровать в крошечной спаленке, стал на колени, расшнуровал ботинки, стянул и отбросил брюки и белые носочки. Погладил маленькие ступни с поджавшимися пальчиками, уткнулся лицом в колени, в небольшую грудь с поднявшимися, твёрдыми сосками, трогая их пальцами, языком, Елена гладила его плечи, тянула на себя, заставила встать, не прерывая поцелуя, расправилась с ремнём и брюками, её лицо было отчаянным, почти сердитым, ловко повернувшись, она опрокинула Руда на узкую, жалобно скрипнувшую кровать, провела ладонью по члену, почти угрожающе красному и напрягшемуся, решительно оседлала его, лицо исказилось, Руд вскрикнул и схватил её за руку:
- Больно? Подожди…
- Н…нормально… - она двинулась на нём осторожно, мягко, Руд вцепился ей в бёдра, несколько неловких толчков, а потом они приноровились друг к другу, и стали двигаться в лад, молча, жарко, оба - с закрытыми глазами, влажная светлая кожа Елены блестела в тёмной комнате, как масло, и пальцы Руда скользили по ней, как по маслу, она по-кошачьи упёрлась ладонями ему в грудь, раскачиваясь, рушась навстречу, всё закончилось очень быстро, очень сильно - вскрикнув, Елена упала на него в последний раз, и осталась лежать, принимая его затихающие толчки, глаз она так и не открыла и не говорила ничего, просто тихо дышала ему в плечо, Руд расслабленно водил ладонью по её мокрой гладкой спине, по потолку двигались чёрные и синие тени, за наглухо закрытым окном далеко внизу гудел Мидгар, шумел кондиционер, и не было солнечных полос, не было ветра и птичьего щебета, запаха кофе и духов, и женщина, лежавшая рядом, была другая – слишком маленькая и крепкая, добрая, сильная, холодноватая, умная... чужая… «Я не знаю, что буду делать, если она опять заплачет» - думал Руд, но она не заплакала, а уснула, и Руд тоже уснул, ему снилась Жюльетта, а что снилось Елене – знала только Елена.
А назавтра голова у них болела так, что было уже не до сожалений, повторения или конфузов. Руд одевался, когда Елена – заспанная, с тёмными кругами вокруг глаз, принесла ему таблетку обезболивающего и стакан воды, Руд выпил и благодарно потрепал её по локтю, а она улыбнулась и толкнула его в плечо – друзья, да? И всё сразу стало по-старому.

Руфус Шинра.

- Господин вице-президент, агент Шевалье прибыл! – сказала Мэри в комм.
- Пусть войдёт. А вы можете быть свободны до завтра, мисс Фаррел.
- Благода…
- Стой, Мэри, завяжи мне галстук! – приглушённая возня в приёмной.
- О боже! Я до этого даже пальцем не дотронусь!
- Ну Мэри, ну миленькая, ну пожалуйста, он же меня съест с…
- Ничего. Не хочу. Слушать.
Мученический стон в ответ. Паршивец. Мог бы стонать и потише!
- Мисс Фаррел, я жду, - напоминаю я, забавляясь, и через минуту Рено уже стоит передо мной, настороженный и взъерошенный, как птенец чокобо.
- Сэр?
Я встаю и оценивающе его оглядываю – что ж, сойдёт и так.
- Я еду в город, ты меня сопровождаешь. Пистолет можешь оставить здесь, это… неофициальное мероприятие.
- Да, сэр! – с облегчением, я уже понял, что он не выносит стрельбы.
- То же касается шокера.
- Но, сэр!..
- Рено, я сказал – неофициальное мероприятие.
Он демонстративно бухает шокер на стол рядом с пистолетом в кобуре. За два месяца в моём штате он научился не оспаривать приказы… почти научился.
- Да, Рено, галстук, который торчит у тебя из кармана, тоже выкладывай на стол, я думаю, для него, как для детали костюма, всё кончено.
Держу пари, он ненавидит, когда краснеет, лицо у него становится одновременно обиженным и злым.
И он ненавидит меня, когда я заставляю его краснеть. Он стоит передо мной, взгляд – мне в плечо, идеальный подчинённый, и я вспоминаю, что месяц назад он бы присел на краешек стола и забросал меня вопросами – а куда мы едем? А почему нельзя с пистолетом? А Дарк Нэйшн? И я бы спросил – а на какой вопрос ответить первым, Турк? А он бы засмеялся и… Он терпеливо ждёт, пока я выключаю компьютер, достаю из сейфа то, что приготовил на сегодняшний вечер. У него… очень выразительное лицо, сейчас на нём написаны терпение и лёгкая досада. Мне жаль, Рено. Но я считал, я и сейчас считаю, что так будет лучше. Я больше… не хочу привязываться, я был привязан к Сибил и Дрейку, они были моими друзьями, и слишком больно потом… Больно было потерять их, больно сознавать, что они поплатились жизнью за то, что были преданы мне… Понимаешь, глупый ты мальчишка? Отвернулся и смотрит в окно, ему трудно стоять неподвижно, он живой, как ртуть, и горячий, слишком живой и горячий, чтобы выжить в Шинра-Билдинг, слишком юный. Мне бы отправить его доучиваться куда-нибудь, в Военно-Инженерную Академию или в университет на Островах…
- Рено! – окликаю я его, он отводит взгляд от ночи за стеклом, я замечаю, как напрягаются его плечи невольным защитным жестом, и мне хочется – абсурдное желание! - притянуть к себе эту рыжую упрямую восемнадцатилетнюю голову и сказать – всё будет хорошо.
- Пошли, Турк, - говорю я вместо этого как можно мягче и улыбаюсь в ответ на его недоверчивый взгляд. Я был ублюдком, я знаю, но я боялся, что история повторится, и здорово перегнул палку, мне не следовало так явно… пренебрегать им, я смотрю в его настороженные серые глаза, и надеюсь, что сегодня смогу хоть что-то исправить, именно сегодня, во всяком случае, попытаюсь. Мне надоело наблюдать в мониторе камеры слежения, как он грызёт ногти, смотрит в окно или кувыркается на ковре с Дарк Нэйшн, и как гаснет его лицо, когда я вызываю его по комму. Это неконструктивно и может помешать мне в дальнейшем. Разумеется, я больше не буду позволять ему чрезмерной фамильярности, но и сам не буду его третировать. В конце концов, в любых межличностных отношениях можно найти разумный компромисс!..

- …отношениях можно найти разумный компромисс!
- Компромисс? И ты поверил? Только дурак может поверить Шинра!
- Послушай, мы уже обсудили наши действия, решение принято большинством голосов!
- Я была против, я и сейчас против, это ловушка, он просто напустил тумана, никаких твёрдых гарантий, а мы…
- Да ты в своём уме? Вспомни – где мы находились!
- Вопрос – не где вы находились, а с кем ты разговаривал! Он наш враг!
- Это неизвестно наверняка.
- И ты туда же! Он Шинра!
- Мы можем хотя бы выслушать то, что он хочет нам сказать.
- Хочет сказать? Да он просто подсадная утка, приманка!
- Ну хватит! Ты не хуже меня знаешь – ситуация тупиковая. Мы нападаем, они отвечают карательными мерами, как ты думаешь, сколько ещё это продлиться? Страна на грани военного положения, нас всё меньше и меньше, наши прежние контакты отвернулись от нас, Шинра делают из нас врагов и убийц!
- Но революционные массы...
- Послушай. Послушайте меня оба. Нам никогда не свалить Корпорацию силой. И если вы пораскинете мозгами, вы поймёте, что я прав!..
- Я знаю, я всегда говорил…
- Не перебивай меня, Финн! Я хочу, чтобы эта мисс держала рот на замке, когда я буду говорить с Руфусом Шинра. Ты поняла меня, Тифа??
Упрямое молчание.
- Ты меня поняла? Или возвращайся в «Седьмое небо» пешком, мне не нужны глупые несдержанные девчонки на переговорах!
- Хорошо.
- Что «хорошо»? Ты будешь молчать или мне сейчас выкинуть тебя из машины?
- Я. Буду. Молчать.

Мы выходим через чёрный ход, не через приёмную, и он только один раз нарушает молчание:
- А Дарк Нэйшн?
- Она останется дома, Рено.
Там, куда мы едем сегодня, ей не место.
«Ночные огни» - фешенебельное заведение в Верхнем Городе, нечто среднее между ночным клубом, казино и домом свиданий, здесь неплохая выпивка и развлечения на любой вкус. А ещё – смотри название – всё освещение здесь состоит из подсветки бара, игорных столов и цветомузыки на танцполе. Чрезвычайно удобно, если хочешь сохранить инкогнито. В моей клубной карточке стоит имя Роберт Шривер, я VIP-клиент и могу провести с собой гостя. На входе мы с Рено проходим через металлодетектор, всё в порядке, охранник улыбается нам и вручает по пять крупных фишек. Знак внимания от администрации. Я ссыпаю свои фишки в ладонь Рено, киваю в сторону игорного зала:
- Развлекайся пока, я позову тебя позже.
Я не собираюсь его звать, я собираюсь выпить в баре. Барная стойка расположена по краю площадки прямо над дискотекой, сверху музыка не кажется слишком громкой, головы, руки танцующих - причудливое ночное море, освещённое огнями и вспышками. Я устраиваюсь так, чтобы было видно игорный зал, какое-то время я слежу за рыжей макушкой Рено, курсирующей между зелёных столов, потом заказываю выпивку. Он пристроился к рулетке, надеюсь, она займёт его какое-то время. Я отвожу глаза, делаю глоток. Неплохое виски. Прямо у меня перед глазами, над танцующими – позолоченные клетки, в которых извиваются профессиональные танцоры – нагие тела расписаны белыми и золотыми спиралями, глаза горят даже в полутьме зеленоватыми искорками мако. Они будут танцевать всю ночь, не отдыхая ни минуты. Рядом с Рено остановилась девушка в коротком чёрном платье с открытыми плечами, положила ему на рукав тонкую бледную руку. Я отвожу глаза и делаю ещё глоток. За него теперь можно не беспокоится.
- Угостишь? – хриплый прокуренный голос сбоку. Я оборачиваюсь. Она красива – здешние девушки все красивы. Ещё красива – понимаю со второго взгляда. Слишком худа, слишком густо накрашена.
- С удовольствием, милая, но только это, - говорю я и делаю знак бармену.
- Что так? – резко спрашивает она и достаёт сигарету из пачки у локтя, пальцы заметно дрожат. Бармен щёлкает зажигалкой.
- Я сегодня не один, - и это чистая правда.
- Смотри дырку в нём не прогляди, - она коротко хрипло хохочет, потом затягивается. Я молча смотрю на неё, сохраняя на лице улыбку, и она начинает нервничать под моим взглядом, фыркает, снова грубый хохоток.
- Да брось, зови его сюда, раньше тебе это не мешало!
Широкая бархотка у неё на шее сдвигается в сторону, открывая тёмное пятно над яремной впадиной. Один мой взгляд, и бармен позовёт охранников, они без шума выкинут эту наркоманку вон.
- Когда ты пришёл сюда с девчонкой, с Сибил… помнишь? Мы развлекались втроём всю ночь, помнишь? А потом… она приходила ко мне одна… моя Сибил…
Накрашенное лицо дрожит и дёргается, как будто что-то изнутри пытается вырваться, ломает корку грима, она так сильно сжимает сигарету, что горящий столбик пепла падает прямо ей на платье, тонкий запах палёного шёлка, но она не обращает внимание, её рука вцепляется в мою, как клешня краба:
- Где она? Что с ней? Она приходила… часто… а потом перестала… месяц уже или год… Какая разница! Она просто… перестала приходить…
- Сибил погибла около года назад, - слышу я свой голос. Она так сжимает мою руку, что наверняка останутся синяки, - её съела химера.
- Химе… Да что ты несёшь! Ты… чокнутый гад! Что ты с ней сделал, говори! – она целит ногтями мне в лицо, я без труда удерживаю её руки, охранники уже рядом, я говорю им:
- Всё в порядке, мы с… у нас небольшая размолвка.
Она перестаёт сопротивляться, и охранники отходят, занимают свои места, поглядывая на нас.
- Как тебя зовут? – спрашиваю я, удерживая её руки.
- Хлоя, - говорит она надломлено и, вырвавшись, тяжело облокачивается на стойку бара.
- Хлоя, я могу что-нибудь для тебя сделать? – спрашиваю я.
Она оборачивается ко мне, ни следа той лихорадочной, возбуждённой красоты, которую она ещё поддерживает в себе с помощью наркотиков. Пустое, стёртое лицо.
- Верни мне её, - улыбка как оскал, - а если не можешь… будь… за Сибил…здесь, со мной… со своим рыжим…
- Без него, - говорю я и делаю бармену знак – два виски.
…Я напоил её быстро, мне не хотелось терять время. Сам я пил виски, как воду. Неяркие огни теперь резали глаза, музыка и дрожь танцпола не будоражила, а раздражала. Танцоры в клетке извивались, как клубки змей. Я не был пьян, но пошатнулся, когда встал. Проклятье. Мне ещё предстоит оттащить Рено от рулетки… или от той девицы в мини, или от кого-нибудь ещё…
Вопль из игорного зала, крики, шум борьбы, звук бьющегося стекла, я пробиваюсь сквозь потную толпу, это была плохая идея – привести сюда Рено, это было… он стоит у бильярдного стола, растрёпанный и злой как чёрт, в руке – «розочка», он видит меня издали и начинает возмущённо оправдываться:
- Я ему говорил, я предупреждал его, козла, по-хорошему, а он всё равно… л-лапал, я…
Я прорываюсь к нему, становлюсь рядом. Против нас – охрана, теснящая любопытствующую толпу.
- Брось это, – говорю я Рено, - мы уже уходим.
Внизу раздаётся скулящий стон, я опускаю глаза – там корчится кто-то в чёрной коже, зажимая торчащий из ладони обломок бильярдного кия. Мне хочется смеяться. Рено. Я кладу на зелёное сукно, залитое тёмным, несколько купюр.
- За ущерб.
Бросаю ближайшему охраннику ключи от машины.
На улице холодно и зябко, ветер швыряет в лицо пригоршни мелкого снега. Тёмное небо далеко-далеко вверху, над городскими огнями, и ни одной звезды. Февраль.
Рено так взбудоражен, что не может с первого раза вставить в замок ключ зажигания, его трясёт от злости, воздух в машине словно наэлектризован.
- Ты что пил? – спрашиваю я. Запах кабака не пристал к нему, от него пахнет кровью и чистым молодым потом, и совсем немного - спиртным.
- Я не пью при исполнении! Я играл и ждал, пока вы позовёте, я не виноват, что этот урод…
- Я знаю, ты молодец! – протягиваю руку потрепать его по волосам, он отдёргивает голову, едва не стукаясь о подголовник, дико смотрит на меня.
-…нафиг вообще было забивать стрелку в этом кабаке, места поспокойнее не нашлось? – его голос дрожит, лицо пылает, мне кажется, он всё-таки пьян, но газует он по обыкновению резко, меня прижимает к сидению, голова кружится. Что мне ему сказать? Что я привёл его в «Ночные огни», потому что раньше я приходил сюда с Сибил, когда мне хотелось поразвлечься, мы играли в покер с приличными ставками, если выигрывала она – мы снимали девчонку, а если я – то парня, и веселились до утра?
- …там вообще было опасно, если хотите знать, а ваша девица похожа на наркоманку, это несерьёзно, она за дозу сдаст!.. Так дела не делаются! – Рено круто заворачивает в объезд Восьмой Радиальной, где ещё ведутся восстановительные работы.
- Это не дела, не совсем дела, - говорю я, - та девушка, Хлоя – не… не связной, она просто… работает там… оказывает секс-услуги…
- Стойте! – говорит Рено вибрирующим голосом, - Я вас правильно понял – вы просто пошли в тот кабак, чтобы снять бабу на ночь? – машина несётся в темноту, но он отвернулся от шоссе, и смотрит на меня, лицо неверящее, презрительное, да как он, чёрт побери, смеет!
- Смотри на дорогу! – говорю я, и он, скривившись, отворачивается от меня.
Господи, до чего с ним трудно!
- Я… не для себя…. Это… это нечто вроде подарка… Тебе уже восемнадцать, и я подумал…что тебе пора… познакомиться с девушками… которые… которые знают правила игры…
Молчание, даже машина сбрасывает скорость. А потом он шипит:

- Да у меня этих девушек было сто штук!..
- Рено… - похоже, я сказал что-то не то, я не пьян, но язык почему-то с трудом ворочается во рту.
- Да вы… да пошли вы к чёрту!..
- Рено, я… - как ему объяснить, что я просто хотел, чтобы перестал смотреть на меня таким злым и сердитым взглядом. Вот как сейчас.
- Я вам не Рено! Я агент Шевалье, понятно? – чеканит он
Этот мальчишка даст мне хоть слово сказать?
- Ре-но. Заткнись, - я притягиваю его к себе за хвостик на затылке и целую, он снова отшатывается, машина виляет, мои губы скользят по прохладным губам, горячей щеке, он орёт возмущённо, голос срывается, как будто ему воздуха не хватает:
- А ну… А ну отпустите!
- А ты замолчи! – вот наказанье!
- Да пожалуйста! – он остервенело вцепляется в руль, огни за окнами сливаются в блестящую сине-золотую полосу. Я сжимаю виски. Дьявол, всё идет не так! Вероятно, не имеет смысла предлагать ему мой второй подарок – часы, он их просто в окошко выбросит. Или поймёт… неверно.
А я не сплю с моими Турками. Он дико оглядывается:
- Ааа… А я бы с вами и не стал!
Я не пьян. Я просто, оказывается, сказал это вслух, но я не пьян.
- Никогда, - подтверждаю я, - и потом, ты не в моём вкусе, мальчик!
- Да я понял уже! О господи! – он трёт лоб рукой, потом, почти молящее, - Замолчите, а? Блин!
- Ты слишком, слишком… ты… - я мыслю кристально-ясно, только вот язык не слушается, и я не могу ему объяснить, что…
- Я нормальный! Это вы напились, как… как… и несёте ерунду!
- Что ты такое говоришь? – я не пьян. Мальчишка… слишком путано выражается…
- Ничего! Забудьте! А, мать твою! – орёт он, притормаживая перед фурой, перегородившей неширокую улицу, открывает окно, высовывает голову и орёт заливисто:
- Ты, сволочь криворукая, а ну с дороги, козёл…
Осекается, подаётся назад, следом в окно машины протягивается рука с пистолетом. Дуло смотрит прямо на меня.
- Господин вице-президент?
- Да, - отвечаю я пересохшими губами. Я ждал этого со дня на день, но они чертовски неудачно выбрали время.
- Не делайте резких движений. Откройте окно со своей стороны.
Я повинуюсь, другой рукой предостерегающе сжимаю руку Рено.
- Спокойно, Т-турк!
Язык заплетается. К моему виску теперь прижат другой пистолет.
- Выходите из машины, вам не причинят вреда.
- Секунду. Секунду, я не… в лучшей ф-форме.
Я медленно тянусь к бардачку, медленно открываю его под дулами двух пистолетов. Нахожу шприц-тюбик метакофеина, впрыскиваю в шею, прямо через воротник. Стимулятор белой вспышкой взрывается в голове, меня трясёт, я вынужден прислониться лбом к плечу Рено. Полминуты, и я поднимаю глаза на людей с пистолетами, в чёрных масках и плащах с капюшонами. Мне нужно мыслить ясно, плевать - что они обо мне подумают.
- Мы готовы. Выходи из машины, Турк, и спокойно. Это переговоры… я прав?
Минутная заминка, а потом голос, чёткий и бесстрастный, голос, делавший заявление по визору около месяца назад, говорит:
- Да.
Нас отводят к другой машине сквозь мелкую белую метель, вталкивают на заднее сиденье, короткая поездка, всего пару кварталов, машина останавливается около безлюдной новостройки, освещённой одним прожектором; доски в заборе выломаны. В продуваемой насквозь ветром бетонной коробке нас окружают новые фигуры в чёрном, короткий обыск, я держусь спокойно, а вот Рено шипит сквозь зубы какое-то ругательство, дёргается в сторону, я просто не успеваю его удержать – он бросается на одну из тёмных фигур, стремительно, молча, сцепившись, они падают на бетон, их разнимают не сразу, просто от неожиданности, короткая свалка, в полутьме, мельтешении чёрной одежды мне не видно ничего, меня удерживают двое, и я не могу вмешаться. «Рено, прекрати!» - ору я, вне себя от злости, чёртов щенок, он всё испортит! Наконец его оттаскивают от упавшего, вздёргивают на ноги и швыряют ко мне, он дрожит и ругается сквозь зубы, меня отпускают тоже, и я хватаю его за шиворот, встряхиваю. Уймись, Рено! Уймись немедленно. Упавшему… упавшей девушке помогают подняться, её капюшон свалился, тёмные волосы растрепались, она с ненавистью смотрит на Рено, разбитые губы кривятся, из носа капает красное. «Сука!» - рычит Рено, и я встряхиваю его ещё раз. Прекрати, кому сказано! Он слушается, и повисает тишина, только ветер свистит в оконных проёмах. Я оглядываюсь. Ну, господа, что дальше? Минуты тянутся одна за другой, внезапно в тёмном провале будущей двери появляются новые тёмные люди, один из них замирает, а потом в два шага оказывается рядом, за волосы поворачивает лицо Рено навстречу прожектору.
- Ты? – тот же голос, но уже не бесстрастный, он полон удивления и сдержанной ярости. Я кладу руку на плечо Рено и заставляю его сделать шаг назад. Он – со мной.
Рено смотрит в тень под тёмно-красным капюшоном, криво улыбается и говорит:
- Здрассссьте!

***
Вице-президент умудрился продержаться почти до самого конца. Откат накрыл его, уже когда они с Рено подходили к своей машине, Рено как раз забирался на водительское сидение, услышав сквозь шум метели стук, он дёрнулся панически, его самого уже шатало от усталости, слишком длинный день был, слишком… слишком много всего. Он выскочил из машины, завертел головой - вице-президент исчез, словно растаял в метели, Рено, оскальзываясь, цепляясь за обжигающе-холодный металл капота, обежал машину – вице- президент стоял на коленях в снегу, упёршись лбом в дверцу, и дрожал крупной дрожью, Рено, выругавшись, подскочил к нему, попытался поднять на ноги, Руфус Шинра сначала вцепился в него, а потом вдруг стал отталкивать, бессвязно что-то бормоча, Рено едва удалось запихнуть его в машину и захлопнуть следом дверцу, оказывается, похолодало, он сам трясся, когда добрался до своего сидения, закрыл машину, включил кондишн, отгораживаясь от снежной круговерти пуленепробиваемыми стёклами, бронёй, тёплым воздухом салона. Снег, который намело внутрь, быстро таял, оставляя капельки воды – на приборной доске, на волосах вице-президента, на тёмной шерсти его пиджака, Рено заморгал, протёр рукавом циферблат часов – полчетвёртого утра. Вот это да, получил, блин, подарочек, он судорожно зевнул, надо было ехать, но руки и ноги отяжелели и были как ватные, наливаясь теплом, перед глазами всё мелькало – огни клуба сквозь сигаретный дым, огни прожекторов сквозь снежную заверть, угрожающее лицо Винсента, окаменевшее от ненависти и бессильного гнева – Тифы, он классно ей вмазал, но мало, мало, он убил бы эту суку, если бы не Руфус Шинра, убил бы на месте… ладно, это подождёт… Рено нехорошо улыбается и снова зевает, пора, он сейчас за две минуты доедет, дороги пустые, надо только пристегнуть вице-президента, Рено наклоняется к нему, нашаривает ремень безопасности под тяжёлым расслабленным телом, ему в лицо ударяет духом виски и остро, резко – фирменной вице-президентской отравой, талым снегом, в горле вдруг пересыхает, Рено отшатывается, комкая в руках ремень, он помнит, до единого слова помнит всё, что вице президент ему говорил… и делал… до Лавины, до того, как вколол себе стимулятор прямо в шею и снова стал спокойным, хладнокровным сукиным сыном… и сделал Лавину!.. Рено поднимает руку, касается своих губ, щеки… сильно мотает головой, затаив дыхание, наклоняется над Руфусом Шинра, пальцы дрожат, язычок ремня безопасности не попадает в щель, внезапно вице-президент оживает, начинает сопротивляться, отталкивать Рено, его руки с ремнём, Рено шепчет ему, чуть не плача:
- Сэр… ну пожалуйста, успокойтесь, пожалуйста, мы уже едем, мы…
- …нет, не надо, не… - заикаясь, твердит Руфус Шинра, глаза плавают, белки налились кровью, кожа блестит от испарины, одной рукой он отстраняет Рено, а другой – слепо находит его ладонь, сжимает до боли, пересохшие губы вдруг улыбаются:
- Рено?..
- Да, - шепчет пойманный, дрожащий Рено.
- Т-турк… - продолжая мутно улыбаться, вице-президент гладит его по волосам, ласково, осторожно, Рено замирает, почти не дыша, а вице-президент бредово, сбивчиво продолжает, - знаешь… ч… что всех моих… моих Турков… всех… их… Сибил… весё… лую, красивую… стреляла… как руками… пули клала… Дрейка… сдали, унич… уничтожили… Нор…ман… раз… бился… притвор…щик… волосы… как вода… хотел спать со мной… а я… не стал… теперь поздно…
Язык у Руфуса Шинра заплетается, горло дрожит от усилий, веки тяжелеют, рука скользит вниз по щеке, по плечу Рено, падает на сидение, и вице-президент засыпает окончательно, Рено вздрагивает, словно глаза Руфуса Шинра держали его, а теперь отпустили, в машине жарко и тихо, метель за ветровым стеклом летит бесшумно и стремительно, стая белых птиц, теряющих перья, Рено бездумно поднимает руку, которая сцеплена с рукой вице-президента, и у него вдруг сильно стискивает сердце – у Руфуса Шинра небольшая бледная кисть, сильная, нервная, с тонкими пальцами, а у него, Рено – красная от холода лапа, с широким костлявым запястьем, с изгрызенными ногтями, сгорая от стыда, он осторожно вырывается, отпускают его не сразу, вице-президент шепчет что-то протестующее, его голова скатывается с подголовника и падает на плечо Рено, тот вновь замирает, сердце бухает уже по всему телу - от тёплой безвольной тяжести, от прикосновения и запаха влажных, растрёпанных метелью волос, он не знает, сколько сидит вот так, слепо глядя сквозь ветровое стекло, он умирает от усталости, и так взбудоражен, что, кажется, не заснёт уже никогда, потом, словно очнувшись, медленно и осторожно, чтобы не потревожить Руфуса Шинра, включает зажигание, трогает с места, он ведёт машину на второй скорости, так аккуратно и плавно, что в салоне не чувствуется ни рывков, ни поворотов. От горячего виска вице-президента по плечу, по руке расползается тепло – до самого сердца.

- Я уж думал, вы до утра не вернётесь! – зевок, - Что это с ним? Напился?
- Н-нет… то есть да!..
- Ясно-понятно! Эй, сэр, про…
- Тихо ты! Не буди его! Не надо!
- Ты чего?
- Ничего! Ты же здоровый, Болдер, возьми его, осторожно, сюда…
- Блядь, дожил, таскаю этого пижона на руках, как бабу, а между прочим…
- Ты можешь тише, а?
Молчание, потом, привычно:
- Что, опять доставал сегодня, да?
В ответ – дикий взгляд исподлобья, потом рыжая голова едва заметно кивает, поникает, губы вздрагивают.
- Ну так чего ты?
- Я же сказал – ни-че-го! Пусть спит! – шёпотом.

Восемь сорок пять утра, Руд, выспавшийся, благоухающий зубной пастой, кофе и пеной для бритья, без стука, как привык, вваливается в дверь Рено, тот вскидывает голову от монитора ноутбука, глаза красные, слепо щурятся и моргают от усталости.
- Привет! – буркает он и зевает.
- Ты что, не ложился? – рассеянно спрашивает Руд, - Слушай, мои очки у тебя?
- Нет… А да, вон они на столе!
- Слушай… - Руд поворачивается к нему, найденные очки уже угнездились на переносице, скрывая глаза, - ты же свободен до вечера? Возьми увольнительную у шефа, смотайся в город, подыши воздухом... Солнце!
Он подходит к окну, отдёргивает плотные зелёные шторы, поднимает жалюзи. Ослепительный свет врывается в комнату, и Рено, как совёнок, хлопает глазами.
- Вот-вот, - басит Руд, - сходи, проветрись… Выключи комп, хоть на минуту, это ж не к спеху, незачем рваться… короче, времени навалом, напарник! – Руд подмигивает. Рено непонимающе смотрит на него, потом, помрачнев, кивает.
- Ладно, я подумаю, - говорит он, - только посплю сначала… ты иди, Руд!
Руд кивает и уходит, Рено вдруг понимает, что они всегда так прощаются, ну, даже руки там не жмут или ещё чего, они же пацаны, да? Не выключая компа, он тянется в душ, едва не засыпая под тёплыми струями, вот они гладят и трогают его, они… Он гладит и трогает себя, уперевшись лбом в кафельную стенку, отчаянно зажмурившись, он спешит и постанывает от злости и возбуждения, он не хочет думать, не хочет представлять, ничего, никого… Когда, кое-как замотавшись в полотенце, зевая и спотыкаясь, он выбредает обратно к компу, на мониторе уже значится: «Поиск завершён». Рено просматривает три файла из архива отдела кадров, и на последнем словно зависает: фото на весь монитор – красивый узколицый парень с большими тёмными глазами, длинные, ниже плеч чёрные волосы, пижонская укладка, в ноздре – бриллиант. Норман Уэйн. Солнце палит как сумасшедшее, режет глаза, Рено сердито протирает глаза кулаками и отрубает комп. В спальне, уже забравшись под одеяло, в полной темноте, он осторожно ощупывает пальцами шрамы на скулах… зарывается поглубже в подушку и зло приказывает себе спать.

Рудольф Ван Рейне.

Агент Ван Рейне по вашему приказанию прибыл, сэр! Слушаюсь! Вы правы. Мы не в армии. Кто, я? Да, давно. Вышел в отставку семь лет назад. Получил наследство. Здесь, на Гейе, сэр! …Не понимаю, о чём вы. В отделе кадров есть моё личное дело, там всё написано. … Что вы ска… Рас…сказать… расска…зать… Д…да… Я… Это был контракт. Мы…Я и Рено… заключили контракт с Лавиной. Полтора года назад, девятого июля. Раньше у нас не было длительных контрактов. Не хотел… вмешивать парня во всё это дерьмо, сэр! Рено, в смысле. Его мать умерла, а мы… он остался. Со мной. Он не захотел в интернат. Сказал – только попробуй, Болдер! Сказал, что всё равно сбежит. Он упрямый. И никогда не был обузой. Башка у него варит – будь здоров! Военно-Инженерная Академия! Да, сэр, до тринадцати лет. А потом они с матерью уехали из Мидгара. А потом – встретили меня. А потом его мать… она… она… Слушаюсь, сэр! Прошу прощения. Мы с ним переезжали с места на место. Жили там, куда нас приводил контракт. С этим тоже стало полегче – Рено сделал для нас что-то вроде сайта в Сети. Посредники – они только мешают, сэр! Никак нет! Денег хватало. Мы с Рено такое проворачивали!.. Я бы один ни в жисть такое не провернул! Голова у него золотая, и по железкам мастер! Я его не использовал! Я же сказал – я не хотел его вмешивать. С мишенями работал в основном сам. На нём были план операции, слежка и прикрытие. Ну и взрывы, когда надо было. Я не таскал его с собой к заказчикам, боже упаси, я даже на дело его не брал, если мог сам обойтись. Я же говорю - я берёг его! Берёг! Бла…благодарю, сэр! Отличное виски!.. Дальше? Мы… год так прожили, или чуть больше. И я стал думать… парень всё время сидит за монитором в четырёх стенах, я же говорю – я не брал его с собой к тем хмырям, на которых мы работали, и переезжали мы… слишком часто, чтобы он завёл друзей… я уж про школу не говорю. Он даже в спортзал не хотел ходить, говорил – что я там забыл, всё равно лучше, чем ты, меня никто не натаскает, Болдер! Это он меня так называет, приколист хренов. Нет, вы не думайте, у него были какие-то приятели в Сети, это уж как водится, такие же хакеры малолетние, как и он сам, но я уверен, что он никого из них вживую не видел. В реале, как он говорит. Он… не слишком-то любит, когда на него смотрят, из-за этой хренотени на морде. Пару лет назад учудил – сделал татуировки сверху, по мне так ещё хуже стало! А он всё кричал – ты не понимаешь, я выгляжу круто! Ха-ха! Да, сэр, согласен, он забавный пацан! А вы бы его тогда видели, Интернет этот чёртов окончательно задурил ему голову – одевался, как ёлочная игрушка – майки рваные, штаны еле на заднице держатся, пластыри на руках, не порезался или что там, просто – «так модно!», очки с блёстками, кольца с черепами, волосы на башке дыбом от геля, я терпел-терпел, но тату на морде – это было всё, последняя капля! Я ему так и сказал – всё, Рено, хватит, ещё одна кретинская масть – я тебя так отлуплю, что вся дурь мигом выветрится! Он мне – да пошёл ты! Да если я захочу – хоть с ног до головы разрисуюсь! Я плюнул – ну не бить же мне его было, в самом деле! Разругались мы крепко, и я стал думать – что с ним делать, куда пристроить, чтобы у него вообще крыша не съехала от этой сетевой дури, он же одичает скоро совсем. Когда работы не было, из номера днями не выходил, сидел в своём обезьяньем прикиде перед монитором, бормотал что-то, хихикал, из настоящих людей только и видел что меня и гостиничную обслугу. На операциях, правда, держался отлично. И я стал подумывать о постоянном контракте. Предложения были, да только такие, что себе дороже. Не хотелось идти в штатные мясники к какому-нибудь мафиози, да и народ в этих бандах... короче, не тащить же было парня в самое дерьмо – с его-то языком и непривычкой к живым людям. И тут мне подвернулся этот тип, Винсент. Нет, сэр, фамилии его не знаю. В Лавине имена-фамилии не в ходу, всё больше клички, сами понимаете. Я знал, что он лавинщик, но он был толковый мужик, мы делали для него раньше кой-какую работу, и он никогда не пытался нас кинуть на бабки или ликвидировать после дела, как с другим бывало. Он хотел нанять нас для крупной многоэтапной акции, будь я один - я бы отказался, я не смог бы придумать и провернуть такую операцию, но вместе с Рено… И ещё, этот Винсент предлагал убежище и крышу. И я согласился. Знал бы, что всё так обернётся… Нет, сначала было нормально, даже, я бы сказал – хорошо. Поселили нас в неважном месте, правда – в одном кабаке в Нижнем городе, и… Какая разница - как он назывался, я уже и забыл, дрянная забе… Бар «Седьмое небо», перекрёсток Шестой Нижней Радиальной и проспекта С, дом 53, хозяйка Тифа Локхарт… на вид двадцати лет, рост около пяти с половиной футов, вес - около пятидесяти килограмм, волосы чёрные, кожа смуглая, глаза карие, особых примет нет… И… о чём это я? Ну вот, место, конечно, было не фонтан, но для Рено – то, что надо. Потому что эти лавинщики, сэр, в основном были молокососами вроде него или чуть постарше, по крайней мере – те, которых мы видели. Понятно, что большую часть организации от нас держали в тайне, мы видели только Мидгарское отделение. Всем там заправляли Винсент и эта самая Тифа Локхарт. Ну и ещё одна девчонка, Аэрис, но она была при них… чем-то вроде иконы, по другому не скажешь. Чистокровная Сетра, таких чистокровных на равнине и не увидишь, я уже семь лет на Гейе, научился Сетра отличать – глазищи на пол-лица, лоб широкий, а подбородок остренький, ну и одевалась, как горянки одеваются в пуэбло – корсаж, юбка до пола, накидка с вышивкой, коса ниже задницы… говорят, горянки вообще волос не стригут… Красивая – просто картинка! – рыжая, не как Рено, а в золото, кожа белая, глаза зелёные, в неё там все были влюблены, все мальчишки, а ей было плевать, она… она была здорово не от мира сего, эта Аэрис. В голове у неё творилось чёрт знает что, ну, знаете, все эти бредни, что планета – мать всего живого, и сама живая, что в жилах её течёт Лайфстрим, что Шинра пьют кровь планеты, воды жизни, и она отомстит… Кхм…Прошу прошения, сэр. Ладно бы она просто несла этот бред, так она ещё и… как бы объяснить… Она умела делать все эти горские штучки, сэр. Она… только не поймите неправильно, я не сумасшедший… но я своими глазами видел, как она добывала ма… мако, без всяких приборов, просто из воздуха. Материю, в смысле. По крайней мере, так это выглядело. Я видел солджерские мако-инъекторы, и смогу распознать… То есть, это были не фокусы. Можете мне не верить, но… Верите, да? А я вот глазам своим не поверил, когда она сделала это при мне первый раз. Просто сжала руку, а потом разжала – и у неё на ладони оказалось… мако-энергия, шариком света, не в стекле, не в пластике, без иглы или штекера… а потом она просто приложила эту штуковину к своему плечу, и та… всосалась. И я… я сразу понял, что у Аэрис приход – глаза загорелись зелёным, кожа… засветилась, вся она… как будто выросла. Всё один к одному как у наших после шприц-тюбика мако. Я понял очень быстро, что Аэрис постоянно была под мако. Поэтому ей верили – она могла нести любую туфту, а ей все в рот смотрели, знаете, говорят, чем чище старая кровь, тем больше мако… усиливает… ну, способности человека. Харизму. Аэрис могла такие вещи, которые и во сне не приснятся обычным людям, она… Дальше? Про остальных? Они там все ходили день и ночь малость вмазанные, Аэрис в мако этом воздушном не отказывала никому, а уж что творилось на акциях… не всякий солджер на такое способен! Я сначала думал – при таком потенциале – силе, быстроте – нафиг мы с Рено сдались Винсенту? А потом понял – они же мозги при этом теряли. Да, махались в рукопашной как черти, могли по отвесной стене забраться, прыгнуть метров на пять в высоту с места, выжать байк, увернуться от пули, но с планированием, разведкой, последовательностью у них было туго. Бойню устроить – это всегда пожалуйста. Но задумать и провернуть сложное дело без лишнего шума и увильнуть при этом от систем наблюдения… Для этого им нужны были мы с Рено. И Винсент это очень хорошо понимал. Про свою команду, что она может и чего не может. Сам-то он мако Аэрис при мне ни разу не пробовал. У него и так подготовка была что надо. Он любого из своих щенков мог без мако положить за две секунды. Я же говорю – серьёзный мужик. Я вообще не мог понять – зачем он связался с этими полоумными пацанами, пока не увидел однажды, как он по визору смотрел интервью с президентом и доктором Ходжо. Если бы можно было взглядом убить… Он бы и убил их. Он бы их и так убил, понимаете, ему эта хренотень революционная по барабану была, в собраниях он не участвовал, агитки не писал, он вообще от молокососов в стороне держался, я говорил с одним мужиком, Дрейком, так тот сказал – Винсент из стариков, из старой Лавины, ещё когда она была легальной партией, ну, которую погромили двадцать лет назад. Он и там был силовиком, ему теория эта революционная… Ему пофиг были и социализм, и экология, ему главное было – достать президента и Ходжо. Остальное он скидывал на полоумную Тифу Локхарт – связи, деньги, явки, агитацию, вербовку... Не… недальновидно с его стороны? Согласен - просто дурость! Но у неё это здорово получалась – травить молокососам революционные байки, она сама в них верила. Идеолог, бля… Дальше? А что дальше – мы стали работать на эту безумную шайку.

Возни с ними было… Они же думали, всё просто – закинешься мако – и привет, ты самый крутой, победа у тебя в кармане. Они не учитывали, что на другой стороне такими же мако-крутыми были солджеры, но с подготовкой у солджеров не в пример лучше. Короче, мы с Рено натаскивали боевиков для Лавины и получали ежемесячно неплохие бабки, плюс отдельная оплата акций. Рено, наконец, бросил сутками тупить в монитор, дел было по горло. Я поначалу боялся, что он свяжется с Тифой или Аэрис, обе красотки, и жили там же, при баре, но… Они были девушки с идеями, а Рено… он слишком умный для этого революционного фуфла. Нет, конечно же, девушки сначала пытались промыть ему мозги, но выходило чуть ли не наоборот. Они ему – про разрушение мако-реакторов, а он им – а как города будем освещать-отапливать, заводы запускать, на чём будут машины ездить? Они – про возвращение к природе, а он им – спасибо, мне в горах с козами что-то жить не хочется! Да, он молодец! У него мозги на место живо встали, когда на него стали наседать эти сумасшедшие девки. Очень скоро они обозвали его анархистом и оставили в покое. С салагами, которых мы натаскивали, он держался свысока, лавинщики постарше его… недолюбливали за длинный язык, правда, тот мужик, Дрейк, так он… Дальше? Ещё там был один парень, Клауд Страйф, жил при баре, помогал с доставкой. Тифа его притащила откуда-то, сказала – жертва бесчеловечных экспериментов Шинра… простите, сэр… С этим Страйфом Рено вроде как подружился, хотя парень был натурально сумасшедший, не идейный, у него и правда что-то с головой случилось, там, где он раньше был. Он не знал про себя ничего, забыл всё подчистую, он и на имя своё отзывался только потому, что Тифа его так звала – она его знала ещё по Нибельхейму и… Дальше? А дальше о Лавине заговорили. Не хочу, чтобы вы подумали, что я хвастаюсь, сэр, но мы с Рено… Дальше? Яа-а… не знаю… о чём вы го… Операция «Большой взрыв», цель – с помощью радиоуправляемого взрывного контура вывести из строя кольцо мако-реакторов вокруг Мидгара и, воспользовавшись хаосом, захватить Шира-Билдинг, добиться низложения президента Шинра и роспуска коррумпированной части Парламента, власть передать фракции «зелёных», национализировать корпорацию Шинра и… да, сэр, впечатляет, так точно!

- …впечатляет! – Рено покачал головой и уставился на Тифу, - ну а дальше?
- А дальше – не твоё дело!
- Вообще да, не моё! – ухмыльнулся Рено, - Мы тебе собираем и активируем контур, мисс Туда-Сюда, ты заплатишь денежки, и только нас и видели, правда, Болдер? Что-то на этой планетке становится слишком экологически-чисто!
Руд молчал, не сводя с Тифы внимательного взгляда.
- Винсент знает? – спросил он отрывисто. Тифа отвела глаза и сказала:
- Да.
- Тогда почему он не…
- Винсента нет в городе, - ответила она нехотя, - он уехал в горы, на переговоры с вождями пуэбло, когда… когда мы очистим планету от заразы Шинра, горцы… научат нас чистой жизни.
Рено закатил глаза, но промолчал. Иногда ему казалось, что у Тифы в голове вместо мозгов - агитки Лавины. Но нет – умудрялась же она содержать бар, даже прибыль получать, и приглядывать за полудюжиной беспризорников, для которых организовала нечто вроде приюта. Руд пожал массивными плечами. Винсент часто отсутствовал по своим тайным делам, и тогда всей организацией заправляла Тифа. Если она собирается взорвать Большое Кольцо – то почему бы нет, лишь бы платила. «Вутайские острова», - подумал Руд привычно, - «Сегодня же перекинуть бабки со счетов в Объединённый Вутайский Банк. Спрятать машину в пригороде. Или вертолёт? Вертолёт. Арендовать, перегнать куда-нибудь на окраину, я знаю пару заброшенных ангаров. Вутайские острова, а дальше – на Нью-Лондон… Или на Терру, посмотрим...». Он упёрся взглядом в обшарпанную стену над головой Тифы. Слишком удачно они помогали Лавине ковать революцию. Пора сматываться, Рено прав!
- Ладно, чистая жизнь, знаешь, сколько хлопушек мне потребуется для всего Мидгара?- Рено, не теряя времени, перешёл к практическим вопросам, - Ты уверена, что Винсент имел ввиду всё кольцо? Чтобы вывести из строя систему энергообеспечения, мне достаточно заминировать один сектор!
- Я знаю, что сказал Винсент! – нахмурила брови Тифа, - Ты получишь столько взрывчатки, сколько потребуется! Мы должны очистить планету от заразы раз и навсегда!
- Тифа, милая, столько взрывчатки не найдётся на всей Гейе! Ты подумай – подорвать по периметру весь Мидгар! Ты знаешь периметр Мидгара? Понятно. Не знаешь. Да если у меня даже хватит хлопушек, ты представляешь – что здесь будет твориться? Ты потом развалины будешь вычищать всю свою жизнь, а после тебя придут твои дети и внуки, и тоже будут вычищать! – Рено уже откровенно стебался.
- Ты сделаешь то, что я… - угрожающе начала Тифа, но Рено её перебил:
- А вот и нет! Я сделаю то, что реально можно сделать. А с чистой жизнью разбирайся потом сама!
Тифа пожевала губами. Идея очистить Мидгар от позорного Кольца одним махом казалась простой и прекрасной, но если этот паршивый анархист говорит, что это невозможно… При всей своей отвратительной развязности и наглости дело он знал. Тифа кивнула:
- Поступай, как знаешь, - сухо сказала она, - задание понятно?
- Не, не особо! – нагло ухмыльнулся Рено, - Но за это ты нам и платишь, верно? Чтобы мы твои планы сопоставляли с реалом по мере возможности?
В ответ Тифа встала и ушла из комнаты, хлопнув дверью. Спускаясь по лестнице, она твердила – это ненадолго… революцию не сделаешь чистыми руками…

- …Революцию не сделаешь чистыми руками! – Рено хлопнул Клауда по спине, - привыкай, парень!
Клауд несмело улыбнулся, и эта улыбка – белозубая, бесхитростная, словно осветила комнату. Он посмотрел на свои мозолистые ладони, испачканные в мягкой пластиковой взрывчатке и сказал застенчиво:
- Я потом вымою руки, Рено, к ужину.
Рено хмыкнул, взглянул на него искоса, потом расхохотался, и Клауд тоже засмеялся, он любил смеяться вместе с Рено, даже если было непонятно – почему. Рено часто с ним смеялся, не то что Тифа, Тифа с ним плакала. Плакать – это когда из глаз течёт солёная вода. Клауд однажды попробовал языком. Дети тоже плакали – если разбивали коленки. Но Тифа не разбивала коленки. Она плакала просто так. Вернее, нет, он опять забыл – она плакала именно потому, что он всё забыл. Смотрела на него и плакала. И ещё она его целовала – тёрлась губами о его губы. Она говорила, что это правильно, но Клауд не верил почему-то. У неё были неправильные губы, неправильный вкус, она неправильно пахла и двигалась. И потом плакала опять. А Рено не плакал. Его губы улыбались всё время, пока он не говорил, а иногда – даже когда говорил. Тифе это не нравилось, а вот Клауд думал, что это здорово, и что поцеловать Рено будет правильно, и даже попробовал. Оказалось – лучше, чем с Тифой, но всё равно не то, потому что Рено засмеялся, отпихнул его и сказал – «Целуйся лучше с Тифой!» С Тифой неправильно! – возразил Клауд. «Нет, правильно!» - настаивал Рено. Почему? – спросил Клауд. «Потому!» - Рено начал сердито морщить нос, - «От этого… дети бывают!». У нас уже есть дети, - резонно возразил Клауд, - почти дюжина детей! Зачем больше? Рено смотрел на него, наклонив голову, потом согласился: «Незачем! И эти достали!.. А хочешь посмотреть картинки в компе? А я пока закончу с зарядами». И Клауд сразу перестал думать о поцелуях, картинки он любил. Рено всегда объяснял ему всё, что показывал. Так они с Клаудом прошли курс искусствоведения Старой Терры, и историю колонизации системы Бетельгейзе, основы прикладной этнографии и расширенный практикум по молекулярной физике. Сейчас Рено заинтересовался ядовитыми растениями, и голова Клауда оказалась набита латинскими названиями смертельно опасных цветов и трав со всех известных планет. Он повторял красивые певучие слова в уме и соотносил их с картинками в голове, помогая Тифе готовить, занимаясь с детьми, выполняя ката на заднем дворе. Рено говорил, что так он тренирует память. Тренировка – это Клауд понимал. Ката – единственное, что он помнил из прошлой жизни. Его тело помнило. Страйф, плечо вперёд. Локоть выше! Если ты сделаешь так, то я сделаю вот так! Ещё раз! Отлично! И он улыбался, и салютовал невидимому противнику невидимым мечом. И ему казалось – ещё немного, самую чуточку, и он его вспомнит! Но нет, никогда её не хватает, этой самой чуточки!
…Он спит в маленькой комнатушке при кухне, и его сны полны путанных видений, кровь, зелёные листья, чёрно-синее, нездешнее небо с огромными звёздами, цветы – длинные белые лепестки, ядовитый, дурманящий запах, дождь и горячие ладони на коже, он просыпается возбуждённый, член стоит так, что почти больно, в горле застыли рыдания…Горький шёпот на кухне: да что ты лезешь, что ты ему мозги забиваешь всякой дрянью, ты не имеешь права, ты не знаешь каким он был, а я знаю, я всё ему рассказываю, я сто раз ему рассказала, а он забывает всё через час, ты что думаешь – он будет помнить твои глупости? Ему даже Аэрис не может помочь. Даже она!.. «Фиксационная амнезия» – это Рено. Чего-о-о?! - опять Тифа. «Эта штука так называется…» - голос у Рено сонный-сонный, он часто приходит ночью на кухню попить молока. А откуда ты знаешь, - недобро спрашивает Тифа. «В поисковике нашёл. Сеть развивает, милая, представь себе!» - Рено уже проснулся, и на кухне назревает ссора. Не лезь к нему! – выплёвывает Тифа. «Сама не лезь! Он не твоя собственность, ему с тобой только хуже! Вот вернётся Винсент, я ему расскажу, как ты парню мозги полощешь и лезешь в штаны, и пичкаешь мако, он его в нормальную больницу положит, от тебя подальше!… Ты… ты что!?! А ну убери руки, кошка драная!» Грохот, звон бьющейся посуды, Клауд поглубже зарывает голову в подушку, он хочет вернуться в свой сон, про дождь и горячие уверенные руки, оглаживающие его тело…
…Клауд смотрит в экран ноутбука, там крутится клип о редкой плотоядной лиане с Пятой Мицара – длинные бледные стебли развеваются на ветру, словно… словно волосы; вот в них залетает птица, волосы шевелятся, опутывают птицу прочной блестящей сетью. Пойман. Клауд сильно моргает, отшатывается от экрана, смотрит на Рено – тот склонился над зарядом, измазанные пальцы работают ловко и проворно. Рено! «А?» – быстрый рассеянный взгляд. А с цветами можно целоваться, Рено? В ответ – смех. «Ну ты вопросики задаёшь!!!»

- …Ну ты вопросики задаёшь, Болдер! О чём мне жалеть? Ну прожил здесь всю жизнь, ну и что? – Рено сосредоточенно перебирает сплетение разноцветных проводов, потом накладывает две клеммы, - Оппаньки! Готово!
День Икс, вернее, ночь. Они с Рудом только что проникли в щитовую мако-подстанции Пятого Сектора. Именно здесь предстоит установить последний, замыкающий заряд взрывчатки. Охранники бесшумно сняты, Руд морщится и трёт сбитое ребро ладони.
- Начнём всё по-новому, Болдер! – Рено плюхает на пыльный стол рюкзак, вынимает и активирует заряд, потом осторожно высвобождает контейнер с радиоуправляемым детонирующим устройством.
- Ребята, всё в порядке? – их напарник, лавинщик Дрейк, проскальзывает в щитовую.
- Ага! – Рено улыбается и показывает ему большой палец.
- А потом куда? – спрашивает Дрейк.
- Да куда угодно! Что, завидуешь нам, вольным пташкам? – отшучивается Рено.
Дрейк улыбается неопределённо-хитроватой улыбкой, сломанный нос смешно морщится.
- А если ничего не выйдет? – спрашивает он.
- Как это не выйдет?- петушится Рено, - У нас всё… - щелчок тумблером, - всегда…- ещё щелчок, - выходило! Правда, Болдер?
- Правда. Осторожнее, - Руду не по себе. Он не любит, когда Рено выпендривается.
- Нравитесь вы мне, парни, - задумчиво говорит Дрейк, - и даже ты, щенок нахальный…
- Гав-гав! – смеётся Рено.
- …и поэтому хочу вас предупредить – если вдруг всё пойдёт не так…
- В смысле? – быстро спрашивает Руд.
- …сидите тихо и не доставайте пушек, а когда всё закончится, найдите меня в здании номер один на Центральной Площади…
- Постой, но это же… - говорит Руд недоверчиво, впиваясь глазами в лицо Дрейка.
Дрейк подмигивает.
- Готово? – тихий женский голос от двери, непонятно, сколько Тифа там стоит и смотрит в разворошенный замок.
- Ага! Иди, покажу, – быстро говорит Рено, он нифига не понял, но твёрдо знает, что надо её отвлечь. Не то чтобы он доверил ей свой контур, ни за что, но…
- Дрейк, тебя ждёт Клауд за оградой, - говорит Тифа. Дрейк выходит, а темноволосая девушка идёт к столу, на котором стоит взрыватель, помигивая красным огоньком таймера. Последний заряд прикреплён к стене, за которой глухо вибрирует и ревёт поток мако-энергии.
- Смотри, отсчёт уже пошёл, начинается последовательная активация зарядов по каналу, за это время мы как раз успеваем отойти, а потом, когда я нажму сюда, на эту кнопку, контур замкнётся, сектор Кольца длинной полкилометра, пять радиальных энергопроводов и один прямой взлетят на воздух, Кольцо разорвано, такое не ликвидировать даже за полгода! – хвастает Рено.
Тифа сосредоточенно кивает, бросает быстрый взгляд на Руда, невозмутимо застывшего у стола, потом смотрит на заряд на стене:
- Что с… с бомбой? – спрашивает она взволнованно.
- А что с ней? – удивляется Рено.
- Посмотри, пожалуйста, - голос Тифы дрожит, Рено фыркает, но послушно идёт к заряду. Вот дура тревожная!
Тихий хлопок и мучительный стон, Рено поворачивается, и у него перехватывает дыхание – Руд, скорчившись, валяется на полу у стола, а Тифа стоит в дверях, сжимая взрыватель. Её лицо бледно и сосредоточенно, глаза горят зелёными огоньками мако.
- Сука! – орёт Рено и бросается к ней, но поздно, она уже за дверью, тяжёлая бронированная плита ползёт, закрывая проём, закрывая от него Тифу, он почти успевает, почти ныряет туда, на свободу, но удар маленького острого кулака, заряженного силой Материи, отправляет его на пол рядом с Рудом. Дверь захлопывается. Всхлипывая, Рено возится в кровавой луже, успевшей натечь из Руда, потом поднимается на колени, кое-как переворачивает Болдера на спину. Тот ещё дышит, лицо враз залило испариной, глаза плавают.
- Сука… – плачет Рено, сдирает с Руда куртку, разрывает майку – рука напарника залита кровью, кровь, тёмная, густая, сочится из слепой раны в плече. Рено разрывает майку ещё раз, на полосы, накладывает, как может, тугую повязку… оседает на пятки, размазывая по лицу кровь и слёзы. Сука, сука, сука! Тихо щёлкает заряд на стене. Рено спохватывается, оскальзываясь на крови, поднимается, он не идёт к бомбе, нет, он добирается до своего рюкзака, скомканного, брошенного на пол. Выуживает из брезентовых складок близнец взрывателя, который унесла с собой Тифа. Теперь он не лихачит, он подключает его быстро и осторожно. Вздумала меня кинуть, сука? Хрена тебе! Пальцы, липкие от крови, бегают по крохотной клавиатуре. …Активация заряда 16\3 основного контура… Загорается новый огонёк на схеме …До закрытия канала девяносто секунд… - сообщает бегущая строка на маленьком мониторе, восемьдесят девять… восемьдесят семь… Активация заряда 16\1… - безумный оскал появляется на окровавленном, враз опухшем от плача лице Рено. Где-то далеко, в безопасном месте, Тифа Локхарт, сука от революции, тоже смотрит, как загораются зелёные огоньки зарядов на схеме, и держит палец на кнопке, на другой кнопке, между ними словно натянулась тугая струна, он чувствует, как Тифа дрожит от нетерпения, победа кажется ей такой близкой… восемьдесят пять секунд… восемьдесят четыре… Активация за… Рено глубоко вздыхает и сладострастно, медленно утапливает кнопку в пластиковый корпус, и держит до тех пор, пока в мониторе не высвечивается: Контур разорван. Заряды дезактивированы. Что, получила свою революцию, мисс Туда-Сюда? Захотела в принцессы? А фиг тебе. Официанткой была, официанткой и останешься! Он тяжело дышит, вытирает разбитые губы дрожащей рукой, роняет на пол погасший, умерший взрыватель. Обводит взглядом маленькое помещение щитовой, в глазах мутится. Воздух… Дверь! Двадцать дюймов титановой брони и мягкий пластик. Руд хрипло дышит на полу в луже собственной крови, глаза закрыты, лицо заострилось, как у мёртвого. Рено поднимается, скрипнув зубами от злости. А фиг вам всем! Он выйдет отсюда! И вытащит этого здорового кретина! Слышь, Болдер? Только попробуй мне сдохнуть!

…Только попробуй мне сдохнуть. Болван, только попробуй мне… Руд? Руд! Всё в порядке, напарник! На-ка, глотни. Мы на хате по Третьему Нижнему проспекту. У тебя в плече – дырка, но пулю я уже вынул. Всё будет тип-топ – в сети есть описание операции. Я ограбил аптеку. Это было что-то – они думали, что мне наркота нужна! Ну я взял обезболивающего, немного. Ты поправишься, вот увидишь! Руд, твою мать, не спи! Пей ещё! Тебя эта сука подстрелила, Тифа-мать-её-Локхарт. Но я успел разорвать контур, хер ей в рот, а не революция! У неё все равно ничего не вышло бы! Блядь, тут такое творится! Я только-только подорвал ту дверь… Я тебе рассказывал, что подорвал дверь, в щитовой, а то бы мы задохнулись? Собрал заряд заново, вокруг замка. Детски просто, но время поджимало… Ру-у-уд! Пей ещё! Вот так! А Тифу всё равно подстрелили, очень надеюсь… тут такая стрельба была, пиздец просто! Я еле успел тебя сюда затащить, вторые сутки комендантский час! Я тут сидел, думал, пока ты валялся в отключке… Ну, что сказал тот мужик, Дрейк. Номер один на Центральной Площади – это же Шинра-Билдинг, и, выходит, Дрейк – двойной агент. Он бы всё равно сорвал операцию, так что нам даже повезло, что мы отсиделись в щитовой, а то бы нас точно подстрелили. Выходит, Шинра пасли подполье всё это время! Понял, напарник? Мы везунчики, успели вовремя отколоться! Вот отлежишься – и рванём отсюда к чертям, как и хотели – на Острова. А потом в Федерацию. Счета целы, я проверял, правда, за последнюю операцию денег мы не дождёмся, понятно. Ну ничего, на Островах тоже можно добыть пару контрактов. Так что в целом планы не меняются, мы… Руд? Больно? Подожди, сейчас уколю… Не смей… загибаться, придурок, слышишь?! Открой глаза!.. Э-это не Жюльетта, Болдер, это я!

- Болдер, это я, положи пушку! – крикнул Рено, поднявшись по лестнице. Руд, даже полумёртвый, был вполне способен шмальнуть через дверь на шум. Мистер Крутой. Рено вставил ключ в замочную скважину… и дверь отворилась сама с противным скрипом. Рено, не рассуждая, метнулся в сторону, распластался по стене. Дверь открылась наполовину и замерла. И тишина, шум крови в ушах, холодный пот по спине. Рено сглотнул, не попадая в карман, с трудом вытащил пистолет. Мать твою. Тяжёлая шероховатая рукоятка высушила взмокшую ладонь. Рено облизал губы, глубоко вздохнул, а потом резко прыгнул в проём, вышибая створку, низом, проехался по полу, обдирая руки и живот, ниже предполагаемой линии огня, перевернулся, как пружина, вскочил, водя дулом по углам… и опустил пистолет с протяжным выдохом. Комната была пуста. Разворошённая кровать, остатки еды и пластиковые бутылки на столе, окровавленные тряпки, в которые он заматывал Руда, валяются на полу, его собственный ноут, нетронутый, стоит на стуле у кровати, к экрану скотчем прикреплён лист бумаги. Рено подошёл на ватных ногах, сорвал записку. «Господину Рено Шевалье предлагается явиться на собеседование в здание №1 на Центральной Площади Мидгара, 40 этаж, комната 40\78 к 9.00 16 августа 3018 стандартного года. Господин Рудольф Ван Рейне будет ожидать господина Шевалье после собеседования в палате №33 клинической больницы имени Рэли Шинра пятью этажами ниже. Коммандер С. Ценг».
Твою мать. Твою в Бога в душу мать. Рено сел на постель и устало потёр лоб рукояткой пистолета.

- Твою мать!
- Агент Корелли!
- Простите, сэр! Но… О мой бог, вы только взгляните на это!
Коммандер Ценг оторвался от принесенных с собой бумаг и перевёл взгляд на монитор камеры видеонаблюдения, показывавшей отрезок унылого пустынного коридора сорокового этажа перед кабинетом штатного психолога Корпуса Турков, которого сегодня заменяла Елена Корелли. Перед дверью, на жёсткой скамье без спинки развалился парень в широких рваных штанах со множеством карманов, коротком сетчатом топе и длинном бесформенном чёрном плаще. Длинные волосы парня, торчащие во все стороны от геля, кое-как смиряла канареечного цвета бандана, на носу красовались розовые очки. Тощий живот над низко спущенным ремнём украшала татуировка кобры, обвившейся вокруг креста. Парень поднял руку в обрезанной гоночной перчатке и поправил сползшие очки, на пальцах блеснули массивные серебряные перстни. Розы, змеи, кресты и черепа. Взглянув в вытянувшееся лицо Ценга, Елена едва не расхохоталась.
- Это и есть Рено Шевалье, Детонатор, рекомендованный агентом Дрейком, - сказала она серьёзным голосом.
- Это вот? – брезгливость и недоумение отразились на красивом лице Ценга, - Этот…клоун?
- Да, сэр. Впустить его?
- Он опоздал на двадцать минут. Пусть теперь подождёт, - холодно сказал Ценг и уткнулся в свои бумаги. Елена пожала плечами и продолжила наблюдение. Шли минуты. Готичное чудовище в коридоре начало проявлять признаки нетерпения – оно вертелось на жёсткой скамье, засовывало руки в карманы, поджимало ноги в тяжёлых берцах, потом вытащило откуда-то из-под плаща непочатую пачку сигарет и зажигалку и неумело закурило. Елена зачарованно смотрела на этот спектакль. После второй затяжки чудовище закашлялось, извергая клубы дыма, вскочило, видимо потеряв терпение, отшвырнуло и затоптало одним ударом ноги сигарету, а потом… безошибочно подтащило скамью к тому месту в стене, где располагалась камера наблюдения, скрытая камера наблюдения. Елена отшатнулась. Чистая мальчишеская мордашка с полосками татуировок на скулах заполнила монитор, глаза, припухшие и влажные от сигаретного дыма, сердито сощурились.
- Эй, может хватить глазеть? – чудовище показало Елене острый розовый язык, - Мне сюда или нет?
Елена обернулась к Ценгу, сказала удивлённо:
- Он вычислил потайную камеру… Впечатляет!
Шеф Турков посмотрел с раздражением в её улыбающееся лицо.
- Что здесь может впечатлять, - проговорил он, - я не ставлю под сомнение компетентность агента Дрейка, но такое вопиющее…
Елена вдруг засмеялась, Ценг смотрел на неё с удивлением и раздражением, она отвернулась, закрыла лицо ладошкой, приглушив хохот, плечи под чёрным пиджаком содрогались:
- Простите, сэр! – сказала она прерывистым голосом.
- Вы находите ситуацию комичной, Корелли?
- Я…нет! П-простите, сэр!.. Но он такой… милый… И ему не по себе. Так я открою дверь?

- Болдер! – Руд устало прикрыл глаза, Рено возник на пороге его бокса в госпитале имени Рэли Шинра, как горячечный кошмар. Чёрный кожаный плащ, рваный, непристойно-короткий чёрный топ, широченные чёрные штаны со множеством заклёпок, карманов и прорезей, тонна серебряных побрякушек на пальцах и в ушах, чёрте что на голове. Панк. Или готика. Или как-то так – Руд в этом слабо разбирался. Он смотрел, как Рено идёт к нему по чистому стерильному полу, и его чудовищные штаны ползут следом, рискуя свалиться с тощей задницы, и думал, что у него галлюцинации от слабости и лихорадки. Он давно уже не видел Рено таким…гламурным. Но нет, чудовище, абсолютно реальное, добралось до кровати, взгромоздилось в ногах и, звякнув перстнями, почесало переводную татуировку на животе рукой в обрезанной гоночной перчатке. Жёлтая бандана в рыжих волосах впилась в глаза Руда, как гвоздь, он заморгал и прохрипел:
- Сними ты, бога ради, эту гадость!
Рено безошибочно схватился за бандану и затараторил:
- Болдер, ты дурак, это же круто, прикид, как у одного перса из сериала, телепата, он там…
- Сними… - мученически прошептал Руд, и Рено поспешно сдёрнул канареечную тряпку,
скомкал в кулаке.
- Ну я так и думал, что ты не оценишь, чувак!.. - он издал нечто вроде смешка, - Выглядишь, как побитая черепаха! – губы улыбались, на щеке – свежая нашлёпка пластыря, а глаза несчастные, тревожные.
- Я порядке, - сказал Руд этим душераздирающим серо-голубым глазам.
- Ну я вижу! Лежишь тут пузом кверху, отдыхаешь, а я, между прочим, за обоих отдуваюсь, слышь, они тут офигели, ваще, ну я пришёл и торчу под дверью, как дурак, чуть ли не час, они думали, я их камеру говняную не вычислю, ха, нашли салагу!..
Руд смотрел на него мрачно, его не обманули ни улыбочка, ни задиристая болтовня - Рено был на пределе.
- …ну они меня впустили, ладно, агент Корелли и ещё один мужик, крутой начальник типа, комма-а-андер Ценг, футы-нуты, а у самого патлы до задницы, как у бабы, и он мне ещё говорит – ты так одеваться больше не будешь, а я ему – как хочу, так и одеваюсь, если не нравится – так я уйду, мы с Болдером уйдём, его аж перекосило, а я говорю - на себя посмотри…те… - Рено осёкся, когда вспомнил нехорошо вспыхнувшие глаза коммандера Ценга и свой собственный мгновенный острый страх, - а-а… а Елена…агент Корелли, она сказала, чтобы я заткнулся и занялся тестами, и суёт мне их целую пачку, ну я и занялся, а что было делать? – он еле дождался, пока этот чокнутый коммандер уберётся, карандаш в руках рвал бумагу под тяжёлым чернильным взглядом, - Ну я стал решать тесты, все эти крестики-галочки, деревья-домики…
Елена смотрела, как он заполнял тесты, она очень быстро догадалась, что ему прекрасно известно, куда надо ставить крестик, чтобы её обмануть, она сказала – «Очень умный, да?», но незло, а как будто была им довольна, хотя Рено всё делал, чтобы их, агентов этих, от него тошнило, чтобы они признали его негодным, придурком, со-ци-о-па-том, но Елену почему-то устраивали его выходки, она отобрала у него наполовину заполненные бумаги и сказала – «С этим всё ясно, а теперь пойдём-ка на симуляторы, Шевалье!».
- …а я ей – я в игры не играю, никогда, хотите, чтобы я показал вам класс, дайте мне реальную машину! Ну они и дали, - голос Рено взмывает верх в неподдельном восхищении, - военный вертолёт Кречет19\6, блин, Болдер, ну какая это железка, я прям протащился, он летает, как… как птица, как пуля, блин, а слушается – умереть, я…
Руд бледно улыбается. Попался, напарник!
- …она правда, чуть не сблевала, девчонка, в смысле, агент Корелли, когда мы летали, но я ничего такого и не делал, правда, просто прошёлся по спирали вокруг Шинра-Билдинг, ну и под мостом в Седьмом секторе, но как она летает, эта вертушка, блин, словами не передать!..

Руд улыбается шире. Рено гоняет, как сумасшедший – вертолёт, авто, катер – без разницы, его только за руль посади, он не понимает, что такое первая, вторая, третья скорость, но реакции и выдержки не теряет никогда, он чёртов гоночный гений… и теперь Шинра это знают…
- …а этот кретин меня потом чуть не убил, коммандер этот, он на земле ждал, но Елена ему сказала, что всё хорошо, что она сама меня просила…
Она нормальная оказалась, эта Елена Корелли, непротивная, не заложила его своему коммандеру, хотя чёрт её знает, может, она специально так, она же псих, психолог… Отвела его сюда, в госпиталь, сначала на медкомиссию, чёртовы коновалы его чуть на изнанку не вывернули!
-…Заебали, Болдер, они меня даже в томограф целиком засовывали, в такой железный гроб, а сколько крови высосали, я вообще молчу, нашли, блин, бесплатного донора!..
…От уколов, от голода и тревоги за Руда, от мерзкого больничного запаха ему стало плохо, и он грохнулся в обморок, как последняя девчонка, но он ни за что не расскажет этого Болдеру, ещё чего! Когда он пришёл в себя, над ним стоял старый хрыч в белом халате, по бэйджу - доктор Ивенс, и протирал щёку какой-то дрянью, Рено, оказывается, разбился до крови, когда падал.
- …Так что меня не били, не бойся… Тебе повезло, ты, небось, всё время пока тебя коновалы крутили, в отключке валялся, а, Болдер? Ладно, шучу… Короче, мы приняты в Корпус Турков, вот чего я хотел сказать. Гордись, напарник!
…Коммандер Ценг был краток, потом, на настоящем собеседовании. Их с Рудом попытка взорвать Большое Кольцо тянет на пять-шесть смертных казней. «Вам лучше не валять дурака, Шевалье… Здесь, в Корпусе Турков, вас ждёт амнистия, неплохие гонорары и относительная свобода действий и передвижений…». И Рено поставил подпись в контракте, сначала за себя, а потом за Руда, а что ему, блядь, было делать?!? Он находит влажную ладонь Руда в простынях и стискивает изо всех сил, наклоняется близко-близко, и шепчет на ухо:
- Планы не меняются, напарник! Мы их всё равно сделаем, мы убежим отсюда… убежим, вот увидишь!
Рука Руда отвечает слабым пожатием. Планы не меняются.



…Так что планы не ме… Кхм… Простите, сэр, в горле… Что-что? Сбежать? Ха-ха! Да вы шутите, сэр! Мы всем довольны, Корпус Турков… Я-а-а… Д-да, я и агент Шевалье планировали… тайно покинуть планету… Сейчас… мы… планы не… н-не меняются… Ч-чёрт! Мать твою, сволочь!!! Как ты это сделал, как ты заставил меня… Нннн…б-больно-о…
…всё забыть. Слушаюсь, сэр! Есть. Так точно. Прекрасное виски, благодарю!.. Я могу быть свободен?

Елена Корелли.

Елена Корелли была карьеристкой и не стыдилась этого не капли. Она родилась в семье карьеристов – отец, прошедший путь от провинциального терапевта до директора одной из столичных клиник, мать, из рядовых инженеров выбившаяся в главные менеджеры крупного завода, вкладывали это в неё с пелёнок – карьера, успех, признание обязательны; честолюбие дочери старательно пестовалось и поощрялось, первая ученица в школе, первая по баллам на факультете, родители не корили её за то, что она выбрала криминальную психологию, в точных науках дочка, увы, не блистала, но это значило только, что она будет первой в другой сфере. Они неодобрительно отнеслись лишь к тому, что, написав и защитив диссертацию, она не пожелала остаться на кафедре университета и пошла в полицию. Мать попробовала объяснить ей, что есть отрасли, где женщине первой не бывать – вот она, например, помимо собственных обязанностей, выполняет большую часть работы директора завода, и это знают все, но самой ей директором никогда не стать, закон жизни, милая, прими это как данность и постарайся реально смотреть на вещи – женщину не назначат начальником полицейского управления Мидгара. Чтобы понять правоту матери, Елене понадобилось два года, а затем, уже в звании лейтенанта полиции, имея отличный послужной список – сплошные награды и ни одного выговора - она послала своё резюме в отдел кадров Корпуса Турков Корпорации Шинра. Короткий испытательный срок – и она оказалась в отделе информационного обеспечения, взяла полставки штатного психолога, и, кроме того, вызвалась быть куратором для двух агентов, завербованных в результате удачной криминальной карьеры. В Корпусе не все могли похвастаться безупречным прошлым. Однако Елене удалось обратить это себе на пользу – в свободное время, которого почти не было, она писала вторую свою научную работу по основной специальности, о том, как рационально использовать криминальные личности на регулярной службе. Она делала то, что привыкла – работала больше и лучше всех, желательно, в поле зрения начальства. Мучительная, девчоночья, в одночасье вспыхнувшая любовь к коммандеру Ценгу ей не мешала… почти. Разумеется, её заметили очень скоро! Старшая в смене, негласный заместитель начальника отдела, магистерская пишется полным ходом, курируемые Ван Рейне и Шевалье ведут себя… работают безупречно, очень во многом благодаря… неформальным отношениям, на которые Елена пошла сознательно, для формирования у курируемых командного духа… Всё пока шло по плану – а свою карьеру в Корпорации она давно просчитала наперёд – хорошая должность в отделе информационного обеспечения Корпуса Турков, затем – перевод в отдел кадров либо в отдел внутренних расследований, а там ум, дотошность, учёная степень и опыт оперативной работы помогут ей продвинуться по служебной лестнице. Перевод в личный штат Президента был неожиданностью, Елена не добивалась, чтобы её заметил сам Президент, отнюдь, более искушённая, чем Рено, в административных вопросах, она понимала, что должность личного охранника Президента – почётный карьерный тупик. Оперативная работа такого толка была… явно не для неё. Тем не менее, несколько разочарованная, но преисполненная самых твёрдых намерений исполнять свои обязанности безупречно, она приступила к... Проработав две недели, она так и не поняла, в чём, собственно, заключаются её обязанности. Нет, формально всё было ясно – она сопровождала Президента Шинра на официальные мероприятия, как Смит и Вессон, нет, скорее, как солджеры из почётного караула ветеранов Вутайской кампании, скучала в Парламенте, маялась за президентской спиной на приёмах и официальных ужинах, она, доктор криминальной психологии, с коэффициентом интеллекта выше ста шестидесяти! Нерациональность, с которой использовались – не использовались! - её способности, поначалу повергала её в недоумение, потом – удивляла, и в конце концов, наполнила смутными, неясными, абсолютно беспочвенными подозрениями. Если бы она могла вывалить Рено всё, что её тревожило, он, скорее всего, пожал бы плечами и сказал, что она глючит, как мощный компьютер, на котором изо дня в день только и делают, что раскладывают пасьянсы. Если бы она смогла это рассказать, просто сформулировать… всё это.
С самого начала, на самом первом официальном представлении Президенту, которого ей пришлось дожидаться три дня, она, слегка волнуясь, стояла перед первым лицом государства и излагала свой послужной список, кратко – образование, учёную степень, места службы, чины, знаки отличия… Президент смотрел на неё оценивающим взглядом, то и дело сползавшим ниже порозовевшего от волнения лица, и перебив на полуслове, спросил резко: «Ты куришь?» Едва сумев собраться, она ответила, что нет. «Отлично!» - сказал Президент, - «Можешь идти!» Растерявшись от неожиданности, она замешкалась, после чего её отослали прочь уже гораздо более резким тоном. В приёмной она получила предписание пройти медкомиссию в исследовательском центре доктора Ходжо, очень удивлённая, она поднялась на сто двадцать пятый этаж, думая, что это простая формальность – сотрудники Корпорации раз в три месяца проходили обследование в госпитале имени Рэли Шинра… Она провела в лабораториях весь день, с утра до глубокой ночи, причём доктор Ходжо занимался ею лично и был очень внимателен... До омерзения внимателен и любезен! Его расспросы были настолько дотошными, что она, возмущённая и красная от стыда, не выдержала и задала ему свой – откуда такой интерес к ней, простому Турку, у прославленного учёного? Ответом ей был смех, липкое поглаживание по руке и наигранно-удивлённое – как, разве она не знала? Доктор Ходжо лично следит за состоянием здоровья охранников Президента, по приказу Президента! Смит и Вессон, которых она позже разговорила, это подтвердили. Впрочем, прилагать усилия для того, чтобы их разговорить, Елене не пришлось. С первого дня они ходили за ней, как приклеенные, болтали, перемигивались, обменивались непонятными ей шуточками, одинаково развязные, одинаково дурашливые, одинаково нахальные, одинаково причёсанные и одетые, с одинаковыми зеленоватыми огоньками в глазах от перманентной мако-стимуляции. От них ей было не спрятаться даже в новых апартаментах, отведенных ей на этажах, занимаемых президентом Шинра. Они валялись у неё на кровати, пили виски и пиво из маленького бара и говорили, говорили, говорили, к концу дня Елена готова была визжать от их одинаковых голосов, резких и хрипловатых, как у хищных птиц, даже во время дежурств они не оставляли её в покое, то и дело наклоняясь к ней за спиной президента, касаясь плеча или руки, чтобы привлечь внимание, иногда Елене хотелось выдернуть пистолет из кобуры и разрядить в них обойму, её останавливало только то, что они сумели бы застрелить её раньше, они подвергались мако-стимуляции уже два или три года, и их реакции достигли фантастической скорости, пика. Ей до них далеко было, хотя она теперь тоже принимала мако каждый день, по рецепту, выписанному лично доктором Ходжо. Если бы она могла рассказать Рено… она бы сказала – мне плохо, Рено! У меня кружится голова, тело кажется легче воздуха, я не могу устоять на месте, Рено! Я переминаюсь с ноги на ногу, стоя за креслом президента, как… как чёртовы Смит и Вессон, мне приходится всё время сдерживать себя, я двигаюсь слишком, слишком быстро, чтобы… чтобы нормально существовать, вчера я едва не проткнула губы вилкой во время обеда, я каждое утро рву рубашки или брюки, когда одеваюсь, потому что, забывшись, натягиваю одежду чересчур резко для хлопка и твида. Мои пальцы дрожат мелкой дрожью, а тишайший шорох гремит в ушах как выстрел. Я знаю, что так и надо, доктор Ходжо объяснил мне это состояние перестройкой организма при мако-стимуляции, цель которой – изменить физические и биохимические качества моего тела, повысить силу и скорость, но я думала… я думала раньше, что это нужно только на время операций или дежурств в опасной обстановке, но всё не так, оказывается, Турки-оперативники из личного штата Президента должны находиться в постоянной готовности отразить нападение, днём и ночью… Она спала едва ли три часа в сутки, остальное время вертелась в полудрёме, наполненной беспорядочно крутящимися обрывками снов, но не чувствовала себя уставшей, она забросила магистерскую, не потому, что не хотела писать, нет, она хотела, энергия била ключом, но мысли неслись слишком быстро и беспорядочно, чтобы их можно было записать, даже её по-новому стремительным пальцам. Доктор Ходжо, у которого она теперь обследовалась еженедельно, говорил, что всё идёт отлично, просто превосходно.
Всё отлично, просто превосходно! – заверяла она Рено и Руда, когда они встречались в кафешке на девяносто третьем. Ей хотелось смеяться, глядя на их озадаченные лица. О чём она там собиралась рассказать Рено? Она забыла. Ну ничего, вспомнит. Наверняка о каких-то пустяках! Она смеётся, потому что свет кажется слишком ярким, а запахи кофе, фруктового сока и одеколона Руда, рыжая шевелюра Рено, ощущение жёсткого твида брюк вокруг обнажённой кожи бедёр вспыхивают в мозгах маленькими сладкими взрывами. Три дня назад доктор Ходжо увеличил дозировку. Очередная мако-инъекция была два часа назад, и ещё через два часа будет следующая. Апогей. Она прыскает от смеха, подумав об этом, и захлёбывается соком, Руд вскакивает, чтобы похлопать её по спине, неуклюже смахивает со стола стакан. Елена стремительно изгибается и размытым от скорости движением подхватывает стеклянное донышко в двух сантиметрах от каменных плиток пола. «Круто!» - выдыхает Рено, а Руд застывает, так и не коснувшись её спины. Краем глаза Елена замечает знакомое лицо, мелькнувшее в дверях. Смит? Вессон? А, неважно, какая разница! С тобой всё в порядке? – спрашивает Руд. Она снова смеётся. В полнейшем!

…Когда через полчаса её вызвал президент и с порога устроил разнос, она долго не могла понять – в чём провинилась. Всё было чудесно, просто замечательно! Она ни на йоту не отступила от своих обязанностей! Она куратор двух агентов из «криминальной» программы и обязана встречаться с ними каждую неделю для… Она дипломированный психолог и должна… «Ты тупая сучка и будешь делать только то, что я тебе прикажу! Я и Ходжо!» - орал на неё президент, брызгая слюной. Елена сморщилась, готовая заплакать, и тут же, сразу, без перерыва её обдало диким раздражением и злобой. Никто и никогда, ни один из прежних боссов, не повышал на неё голоса, она просто поводов к этому не давала! Никто не смел… Обрюзгшее, красное лицо президента Шинра с выпученными глазами качалось перед ней как кретинский воздушный шарик – одно движение и лопнет, дряблая шея под пальцами дёргалась, посиневшие губы выдавали что-то странное – Корелли… семнадц… девяносто… семь… от… пусти… запрещаю… встречаться и разговаривать… Вон… вон отсюда… Она не помнила, как оказалась за дверью, она не помнила, как дошла до своих комнат. Дверь была открыта, из музыкального центра нёсся дикий ухающий рок, горели все светильники до одного. Смит – или Вессон? – валялся поперёк её кровати и подпевал певцу во всё горло. Елену замутило, она рванула дверь в ванную, и ей показалось, что у неё двоиться в глазах, там стоял Вессон – или Смит? – он обернулся к ней, как чёртик на пружинке, у него в руках она увидела конвалютку со своими противозачаточными таблетками. Не раздумывая, она схватила его за шиворот и поволокла прочь, он не отбивался, он что-то говорил, когда она вышибала его башкой дверь, но она не слушала, когда она обернулась к другому Смиту-Вессону, того с кровати как ветром сдуло. Вон. «Ухожу-ухожу, ну чего ты взбесилась!» Мерзкий доносчик! – выплюнула она ему в лицо. Он засмеялся. «Сама виновата!» Она ударила в живот, но он отскочил, быстрый, как змея. Вон! «Мы теперь твои друзья, а не они!» Её следующий удар тоже пришёлся в пустоту, а пронырливая рука оказалась у неё под пиджаком и сжала грудь, горячий сухой язык лизнул щёку, шёпот в ухо: «А Лилия с нами дружила!..» Она изо всех сил всадила локоть назад, ему в живот, и он отвалился от неё с утробным звуком, пинком она отправила его следом за напарником и захлопнула дверь, а потом сползла прямо на пол и зарыдала. Болело горло, грудь, она сломала два ногтя до крови и не помнила – как. Музыкальный центр орал-надрывался. Она выхватила пистолет и расстреляла в него всю обойму, как мечтала. Тишина настала такая, будто она оглохла. Всхлипывая, она поднялась и потащилась в ванную, ей захотелось вымыться, вымыться с ног до головы, во рту стоял металлический кровяной вкус, она уже привыкла, из-за быстроты и резкости собственных движений она теперь часто прикусывала язык. Напившись прямо из-под крана, она взглянула на себя в зеркало, и ей стало страшно. Истончившееся лицо с матовой, гладкой, словно светящейся кожей, лихорадочный розовый румянец, горящие светло-зелёным глаза, набухшие губы, блестящие светлые волосы чуть вьются. В жизни они не вились! Она стала красивой, очень, она никогда такой красивой не была. Что происходит? Что с ней такое творится? Она сама себе казалась чужой, незнакомкой… Она заболевает? Почему ей так трудно вспомнить, что было вчера, сегодня утром, неделю назад? Кто такая Лилия? Тихий звук перебил шум воды, падающей из крана, Елена взглянула на часы со встроенным таймером и автоматическим движением потянулась к туалетному шкафчику. Время мако-инъекции. Круглый шприц-тюбик с иглой в пластиковом чехле невесомо и привычно лёг в ладонь. Елена последний раз хлюпнула носом, скинула пиджак и закатала рукав рубашки, открыв предплечье, покрытое следами уколов. Щелчком освободила иглу от чехла, приложила к коже… закашлялась, согнулась… тонкая бледно-зелёная струйка смешалась с водой из крана и ушла в водосток… Елена выпрямилась и, слегка поморщившись, помассировала предплечье.

Теперь она стала очень, очень осторожной. Она не знала, где располагались камеры слежения в её комнатах, но на всякий случай повторяла свой маленький спектакль каждый раз, когда наступало время очередной мако-инъекции. Во время дежурства было сложнее, Смит и Вессон принимали очередную дозу у всех на глазах, хоть в Парламенте, хоть на пресс-конференции, не таясь, бравируя… Елена же извинялась и по звоночку таймера уходила за дверь, драгоценное мако испарялось в воздухе, уплывало в унитаз или раковину, впрыскивалось в бархат портьеры или в подушку дивана, Елена вытирала о брюки вспотевшие ладони и возвращалась на своё место, стараясь двигаться стремительными рывками и не стоять на месте. Перемену она почувствовала через сутки – в голове прояснилось, она перестала дёргаться от резких звуков и проспала ночью пять часов. Ей приходилось зорко следить за собой, подражая птичьим движением и быстроте Смита и Вессона, но она справлялась. Абстиненция как таковая у неё не развилась – ей всё же приходилось вводить себе мако два раза в неделю, перед визитами к доктору Ходжо. Иначе ей обман раскрылся бы при биохимическом анализе крови. Она улыбалась Ходжо и отвечала на его вопросы дурашливыми шутками, и ей становилось не по себе под его жадным, выжидающим взглядом, ей казалось, что он может раскусить её в любой момент, что в любой момент президент Шинра… Она не понимала своих страхов, не понимала своего поведения, способность трезво мыслить возвратилась к ней словно бы не полностью, а смешанная с дурацкой паранойей. Будь она прежней Еленой Корелли, она немедленно подала бы рапорт о переводе из штата президента, в связи с несоответствием занимаемой должности состоянию здоровья, в конце-то концов – что здесь такого, не она первая, не она последняя плохо переносила мако-инъекции, её просто переведут куда-нибудь ещё, да чёрт с ним, пусть даже в должности понизят, да пусть к чертям уволят из Корпорации!.. Но что-то подсказывало: прямой путь ей теперь заказан. Господи, если бы она могла рассказать кому-нибудь о своих вернувшихся, окрепших подозрениях, но с Рено и Рудом ей никак не увидеться, почему, она не знала, эта мысль уплыла от неё, как вода… Нельзя дважды войти в одну и ту же реку… Она постаралась справиться с дыханием и уставилась на редеющую макушку Президента, сидящего во главе громадного стола, за которым по старшинству разместились другие крупные акционеры Корпорации Шинра. Президент, не поворачиваясь, брюзгливым голосом велел ей отойти подальше, и она вспыхнув, отступила, стараясь смирить обиду, напоминая себе, что сама уже две недели ежедневно увиливает от своих обязанностей, от своего прямого долга личного телохранителя, случись что, она без мако-стимуляции не в состоянии будет отразить нападение врагов на этого пожилого человека, резкого и грубого, преждевременно состарившегося в неустанных заботах о народе Гейи. Не важно, что он назвал её глупой сукой… и ещё по-разному, она обманывает его, уже две недели, и не может положить этому конец, она играет, как актриса, она прислушивается к болтовне Смита и Вессона и подкидывает им… темы для болтовни, пытаясь выведать информацию о таинственной Лилии, многого она не добилась, ей казалось, что в памяти у близнецов были сплошные провалы

… Лилия была красоткой… красивее, чем ты, и добрее… и никогда нам не отказывала… и не таскалась к чужим… к руфусовым крысам… да, она нас не выгоняла… спала с нами каждую ночь… пока можно было… нам разрешали… если с резинками, президент разрешал… мы старались, чтобы ей было хорошо, мы умеем быть хорошими, понятно?.. Чтобы она развлеклась как следует, перед тем… Перед чем? Что я только что сказал? А что? Не помню, правда, Смит? Вот если бы ты позволила нам… ах ты дрянь! Дрянь, и дерёшься, а вот Лилия, Лилия Вельде была… была она была… дай мне шприц! Забыл! Ну и что? Потом отдам! Ннннн… аххххх… лиииилияяяяя… Флёр-де-лис, цветок прелестный, что за девушка была! На рассвете распустилась, а к полудню отцвела!..
Лилия Вельде, предшественница Елены, с которой спали Смит и Вессон, за которой присматривали по приказу президента, где она теперь и что с нею стало? Расспрашивать в открытую Елена опасалась, а тайные поиски, неумелые и боязливые, не принесли результата. В доступных ей базах данных о Лилии Вельде было сказано только то, что она входила в президентский штат и погибла два года назад при исполнении служебных обязанностей, получив посмертно Орден Рэли Шинра второй степени. Но два года назад не было ни одного покушения на президента, так какие обязанности исполняла Лилия Вельде, прежде чем погибнуть? Елена, очнувшись, переступила на месте. Если бы она могла рассказать Рено о… обо всём! Но она не может! Просто не может, даже мысли об этом причиняли душевную боль, почему она… замышляет против своего… своего… она сглотнула и снова уставилась на пигментные пятна среди редких седеющих волос на старческой макушке президента. Да, он грубо и пренебрежительно с нею обходится, но возможно, таков характер всех Шинра, она корила себя за то, что в своё время пропускала мимо ушей жалобы Рено на странности Руфуса Шинра, считая их проявлением пассивно-агрессивного оппортунизма по отношению к вышестоящим и неизжитой подростковой реакцией протеста. Её взгляд метнулся вперёд, туда, где сидел Руфус Шинра в элегантном светлом костюме и подравнивал ногти пилочкой, на красивом лице застыло выражение пресыщенной скуки. У него за спиной маялся Рено, долговязый, с галстуком набок, такой знакомый, такой свой! У Елены заныло сердце. Она отвернулась от него сегодня, когда он, улыбнувшись, помахал ей рукой, и его лицо погасло, словно выключили невидимую лампочку. Теперь он старательно не смотрел в её сторону. Вот его босс швырнул свою пилочку поверх документов, обернулся, что-то сказал Рено вполголоса, тот ответил, ухмыльнувшись. Елена вздохнула… И вздрогнула от зычного президентского окрика:
- Руфус!
- Я вас слушаю, отец, – незамедлительно отозвался вице-президент.
- Слушаешь? Незаметно! Ты целое утро сидишь и пилишь свои проклятые ногти, пока мы с Советом решаем… Так что же мы решаем, дорогой сын? – голос президента просто сочился ядом, - Ты хотя бы осведомлён о повестке дня?
- Ну разумеется, отец, секретарши позаботились раздать резюме, - Руфус Шинра небрежно помахал каким-то листком, - тут говорится… тут говорится о том, что мэр Мидгара отныне этот «зелёный», как его… Баррет… О Боже, выборы были неделю назад, по-моему, вы немного запоздали с этим собранием!
- И это всё, что ты имеешь сказать?
- Помилуйте, а что тут скажешь? Выборы прошли вполне законно, без скандалов, да, он аутсайдер, но избирателей можно понять, знаете ли, эти вечные мундиры на улицах мне самому поднадоели и…
- Замолчи. Безмозглый щёголь! Твой Баррет…
- Мой? – изумлённо заикнулся Руфус Шинра.
- …знаешь, что он заявил мне вчера?
- Не знаю, но рад, что мы наконец-то дошли до настоящей повестки дня, - протянул Руфус. Елене было видно сверху, как макушка президента апоплексически покраснела.
- Этот наглый сукин сын заявил мне, что нерентабельно, вы слышали? – не-рен-та-бель-но! – строить мако-реактор в Арджите, и предложил часть вырабатываемой Мидгаром мако-энергии, ту, что сейчас идет на оружейные заводы, передавать городам, а не строить автономные реакторы! Он сказал, будь проклята его наглость, что мы уже не воюем – вы слышали? – и сможем свернуть часть энергоёмких военных производств!
Ответом ему было молчание.
- Но, отец, он же «зелёный», чего ещё от него можно ждать! – сказал Руфус Шинра в полной тишине, - А что, реактор в Арджите уже достроен? Мне казалось…
- Первый блок можно запустить хоть завтра, – сказал Артур Шинра с непонятным удовольствием, - я лично курировал строительство.
- А! – равнодушно уронил вице-президент. В повисшей тишине раздался воющий звук, у Елены мурашки по коже побежали. Чёрная зверюга вице-президента положила на стол когтистую лапу и потянулась всем телом вверх – лизнуть хозяина.
- Руфус! – угрожающе рявкнул президент, - Сколько раз я тебе говорил…
Руфус Шинра обеими руками обхватил башку своей зверюги и, что-то прошептав на ухо, столкнул вниз. Елена видела, как пальцы президента, костистые, узловатые от артрита, сжались, словно когти хищной птицы на спине жертвы.
- Я не позволю, чтобы всякие сопляки, едва почуяв свою власть, ставили мне условия. – продолжал Артур Шинра тяжело и размеренно, - ты поедешь в Арджит, Руфус, немедленно, и от моего имени проследишь, чтобы открытие первого блока состоялось до конца этой недели.
- Хорошо, отец, - вице-президент кивнул и подобрал свою пилочку, намереваясь снова заняться ногтями.
- Я сказал - немедленно, Руфус! Ты что, меня не слышал?
- Как скажете, отец! – вице-президент в очередной раз пожал плечами, всем своим видом давая понять, что не понимает причин такой спешки, поднялся, и махнув Рено, двинулся к двери. Его зверюга потрусила следом, поджимая хвост, как побитая. Едва за ними закрылась дверь, члены правления, словно расколдованные, загомонили, поворачиваясь друг к другу, бурно жестикулируя. Вот и всё. Елена вздохнула с облегчением. Рено с Рудом уедут, и она…
- Эй ты, как тебя? – оказывается, президент обращался к ней.
- Агент Корелли, сэр!
- Быстро найди мне Смита и Вессона!
- Но, сэр, я не имею права оставлять вас од…
- Быстро, я сказал! Защитница нашлась!
Елена стиснула зубы и, коротко кивнув, покинула зал заседаний. Вслед ей неслось ворчливое «Никакого толка от баб!» Смита и Вессона она вызвала по рации, они прошли мимо неё в зал заседания, один из них – Вессон или Смит? – попытался погладить её по заднице. Личный Турк президента Елена Корелли осталась стоять в роскошной приёмной, чувствуя себя заброшенной, потерянной в этом мире, где каждый знал своё место и обязанности. Президент не хотел её видеть, но и не отпустил, болтать с секретарями и секретаршами она не могла, она не представляла – что ей сейчас делать, с огромным трудом она вспомнила, что хотела пойти к Рено и сказать ему… Она кружила по этажам, из коридора в коридор, из лифта в лифт, пока не обнаружила, что движется вниз, а не вверх, на сотый, где находились апартаменты вице-президента. У неё ушло почти полчаса на то, чтобы исправить свою ошибку, она словно в лесу заблудилась, а не в просторных, хорошо освещённых коридорах с ясными разметками. На девяносто девятом она нажала кнопку экстренной остановки, благо была одна в лифте, испытывая нечто вроде приступа паники, первого в жизни. Господи, что же она делает?!? Она собирается попросить амнистированного наёмного убийцу и хакера Рено Шевалье взломать для неё секретные базы данных Корпорации Шинра, она, законопослушный агент Корпуса Турков, пока законопослушный, две недели самовольного отказа от мако-стимуляции – это просто пустяки, детские шалости… Захлебнувшись воздухом, она обнаружила, что подносит палец к кнопке с цифрой «один» и нервно засмеялась. Она чувствовала себя крысой в экспериментальном лабиринте. Крысой, чующей выход, но каждый раз, когда она видела правильный поворот, её либо хлестали током, либо отманивали прочь кусочком сахара, либо… Она опомнилась на восьмидесятом и снова нажала на кнопку экстренной остановки, упала вниз, на грязный ковролин, зажав в кулак палец, который словно действовал помимо её воли. Живот скрутило болью, воздуха не хватало, в тесной кабинке невыносимо пахло её собственным потом. Как она может, он великий, великий человек, её Президент… Она предательница, нарушить его приказ, и из-за чего, из-за нескольких грубых слов и глупых мыслей… Рено ныл в силу своей личностной незрелости и неустойчивого характера, а она, что с ней творится? Она не пойдёт к Рено. Ни за что. Это… это было бы… она просто никогда не подойдёт больше к Рено и Руду! Её дыхание участилось, руки сжались в кулаки, ногти вдавились в ладони, оставляя полукруглые ранки. Она к ним не пойдёт. Решено! И Елена разрыдалась от облегчения – такой прекрасной и правильной оказалась эта мысль. Её отпустило, как по волшебству, она даже встать сумела, не опираясь на стенки лифта, и с лёгким сердцем нажала на кнопку с цифрой «сто». Она и не собирается видеться с Рено и Рудом и говорить с ними! Она просто передаст своей приятельнице Мэри Фаррел записку для Рено.

- …К-как уехали?
- А вот так, мисс! – старенькая уборщица, не переставая говорить, ловко орудовала салфеткой, протирая опустевший стол Мэри Фаррел, - Господин вице-президент изволили уехать в спешке, и мисс Фаррел с ним, и оба его агента – знаете их, может, один такой здоровяк, не помню фамилии, а второй – Рено, рыженький парнишка, ну, его все знают! И собачищу свою с собой прихватили, кошака, то есть, и слава богу, а то знаете, мисс, я её ужас как боюсь, собачищу эту… Сели на яхту и отбыли в Арджит!
Елена стиснула влажные виски, пальцы дрожали от слабости, рубашка под пиджаком была мокрой от пота. Чёрт, чёрт, чёрт. Она опоздала! Пока она, как истеричная дурочка, металась по Шинра-Билдинг… Маленький микрофон у неё в ухе ожил и выплюнул голосом Смита – или Вессона?
- Где ты болтаешься? Почему оставила пост? Мы беспокоимся!
И противный смешок.
- Иду, - прошептала Елена непослушными губами.

Руфус Шинра.

От Мидгара до Арджита два с половиной часа лёту на аэрояхте, громоздкой, старомодной и роскошной, принадлежавшей ещё моей матери. Не слишком быстро, зато я летел со всеми мыслимыми удобствами и наслаждался прекрасным видом из широких иллюминаторов. Синее небо, нежно-зелёные поля и степи, тёмная зелень хвойных лесов – я и забыл, что уже началась весна… В Мидгаре не увидишь деревьев и травы, только в герметически закрытых оранжереях с искусственной атмосферой. Побочный эффект Большого Мидгарского Кольца. Ничтожная плата за выход из энергетического кризиса. Жаль, что господа из Лавины этого не понимают. Впрочем, меня не слишком интересовала их идеологическая платформа, пока мы… действовали в одном направлении. Переговоры на заброшенной стройке тогда, в феврале, принесли свои плоды. Разумеется, оппозиционеры были подозрительны и недоверчивы сверх всякой меры, и я слышал много злобных высказываний в свой адрес… Но шипение экзальтированных девиц пошиба мисс Локхарт трогали меня мало, а устранение Марвина Пейта, шефа солджерской охраны Ходжо, и ещё пары менее значительных лиц, которые мне мешали, стоили того, чтобы потерпеть выходки этой …мисс Туда-Сюда, как метко назвал её Рено. Я почувствовал на себе взгляд Мэри Фаррел и понял, что улыбаюсь. Продолжим, мисс Фаррел. Я разбирал финансовую отчётность, мне следовало привести в порядок легальные активы. Я плачу по счетам, всегда. За услуги, оказанные мне Лавиной, я расплатился победой Финна Баррета на выборах в мэры. Крупные вложения в избирательную компанию, и, кроме того, мне пришлось употребить всё своё влияние, чтобы выдвинуть кандидата скромной партии «зелёных» в фавориты, а затем – в победители выборов. Он казался разумным человеком… и всё же следовало предостеречь его от слишком решительных действий на заре карьеры…
- Посадка в Арджите через 15 минут, - объявил Рено в микрофон.
Так быстро?
- Благодарю, мисс Фаррел, на сегодня с финансами закончено, - сказал я секретарше и заглянул в иллюминатор. Яхта как раз делала разворот на посадку. Арджит сиял среди каменных предгорий нежной весенней прелестью своих садов, серебристо-зелёный, как редкий драгоценный камень. Город моей матери. Родина семьи Шинра.

Встреча с городской администрацией в аэропорту не продлилась и получаса. Краткие приветственные речи. Мой ответ, рукопожатия, улыбки. Растерянные, радостные лица стариков – каждый из них может рассказать историю о том, как он качал меня на коленях.
Много новых лиц, людей, которых я знаю только по скупым строчкам официальных досье. Я всматриваюсь в них внимательно, мне интересно - кто из этих умников представил моему отцу рапорт о возможности превращения тихого Арджита из аграрного и курортного городка в промышленный центр. Новый мэр? Сомнительно, он двоюродный племянник старого мэра. И уж конечно, не председатель Коллегии фермерства и садоводства Эван Тайбо. Трейн Гарфелло, большие земельные владения, но наличных денег мало, он едва сводит концы с концами. Леди Гарфелло - уроженка Мидгара и, похоже, привыкла к более оживлённой жизни… Главный инженер строящегося реактора и три инженера рангом пониже - ни один из этих людей не кажется мне достаточно умным и честолюбивым, чтобы в одиночку задумать и продвинуть такой проект…
Я приглашаю общество на Виллу к раннему шестичасовому ужину, а официальные дела – инспекцию готовой мако-подстанции и осмотр строительства, откладываю на завтра.

Арджит расположен в долине, где раньше, миллионы лет назад, плескалось море. Само название города на языке Сетра говорит об этом – Арджит значит «чаша». Богатая меловая почва, пологие склоны холмов, насквозь прогретые солнцем, безветренная погода – идеальное место для садов и виноградников, они тянутся на многие мили вдоль дорог, ползут вверх по предгорьям, до белых коралловых камней, обрамляющих долину. Вода из маленьких горных озёр, когда лето жаркое, отдаёт солью, а на дне можно встретить окаменевшие раковины с причудливыми шипами и изгибами. Рено высовывается в окно машины почти по пояс, и мне приходится дёрнуть его за пиджак, чтобы он сел на место.
- Теперь ты понимаешь, почему я не посадил тебя за руль?
Он оборачивает ко мне раскрасневшееся, сияющее лицо:
- Тут клёво! Всё… зелёное такое!
Он удивлённо разводит руками. Дитя асфальта. Когда ты последний раз видел деревья?
- У вас в оранжерее растёт… этот… фикус! – отвечает Рено немедленно.
Я опять говорил вслух? Мне надо быть сдержаннее. Мэри невольно меня выручает:
- Сейчас ещё не сезон, а представь, когда всё вокруг, все эти деревья, покрывается розовыми цветами…
…И от сладкого запаха кружится голова. И тихие летние дни, наполненные жужжанием пчёл, яблоки, ещё зелёные, таятся в тёмно-малахитовой листве, а трава под деревьями высокая и мягкая, мягче любого ковра. Осень, время сбора урожая, аромат спелых яблок, кисловатый холодный сок, свежий, как туманы по утрам - пей, сколько хочешь. Зимняя тишина, морозная белизна снега, солнце, бледное и холодное, спит над горизонтом, деревья тоже спят, обнажённые, спокойные, а возле диких груш, которые по старому обычаю высаживают в любом саду для птиц, слабо пахнет перебродившими паданками…
- А когда? – спрашивает практичный Рено и тянет Дарк Нэйшн за хвост. Она дёргает хвостом и легонько рычит.
- Где-то через месяц, - отвечает Мэри.
- А-а-а… - тянет Рено, - жалко, что не увижу. А потом реактор этот подключат и всё…
Мне хочется, чтобы он замолчал. Он чужой здесь, он говорит о ждущих Арджит смерти и запустении с лёгким сожалением постороннего человека, и это невыносимо режет слух. Дарк Нэйшн прекращает отбивать ленивые атаки Рено на свой хвост, подбирается ко мне и кладёт на колено тяжёлую голову, шумно вздыхает. Моя девочка! Я треплю её за уши. Всё хорошо. Машина ныряет в слабую тень едва зазеленевшей аллеи, и совсем скоро тормозит у кованных ворот Виллы. Вот мы и дома! Резные створки медленно раздвигаются, белый гравий шуршит под колёсами, машину потряхивает. Широкий поворот вдоль клумб с разноцветными крокусами, глазки камер наблюдения провожают нас из переплетений ветвей. Старый дом, но за установкой системы безопасности я следил лично. Вилла медленно открывается из-за поворота, трёхэтажная, приземистая, в обрамлении старых узловатых яблонь, корявые ветви - в легкой зеленой дымке. Белый известняк украшен старинной росписью – круги, спирали, змеи, под черепичной крышей птичьи гнёзда, стёкла на окнах синеватые от старости, но блестят безукоризненно. Маленькая пухлая женщина на широких ступенях, я выхожу из машины раньше, чем она окончательно тормозит, и пожилая дама попадает в мои объятия на полдороге, она смеётся и плачет – Леда, ну прекрати же, прекрати! Она отталкивает меня и склоняется в официальном поклоне.
- Господин вице-президент! Мастер Руфус! Как давно тебя не было дома, мальчик мой!
- Я не мог, Леда, – говорю я хрипло, она постарела, волосы совсем седые, она принарядилась, чтобы встретить меня – расшитая шёлковая юбка и кофта, ониксовые серьги, - Чудесно выглядишь, моя дорогая!
- И не стыдно тебе смущать старуху! – смеётся она и утирает щёки, потом переводит глаза мне за спину.
- Мисс Фаррел ты знаешь, Леда, а это агенты Шевалье и Ван Рейне, - представляю я своих спутников.
- Добро пожаловать на Виллу, - Леда, мгновенно преисполняясь достоинства, кланяется, не в пример небрежнее, чем поклонилась мне. Она не любит Турков. Ван Рейне кивает ей с каменным лицом, Рено, чувствуя её враждебность, смотрит исподлобья, цедит сквозь зубы: «Мадам, ваш слуга!» и, не дожидаясь ответа, наклоняется к Дарк Нэйшн, та немедленно начинает лизаться. Леда неодобрительно поджимает губы, и я обнимаю её за плечи.
- Леда, дорогая… Я знаю, что слишком многого прошу, ты уже не молода, но возможно ли… с помощью мисс Фаррел, разумеется… Ты сможешь подготовить к шести часам достойный обед на тридцать персон? Если нет, то…
- Мастер Руфус! – возмущённо вскрикивает она, - Да в тот день, когда я не смогу справиться со своими обязанностями, можете выгнать меня за ворота, как последнюю негодную судомойку! Мисс Фаррел! – командным тоном, - Пойдёмте со мною, голубушка! Я скажу вам, что делать. Надеюсь, здоровяк не будет приставать к служанкам, - это уже удаляясь, якобы себе под нос, - А мальчишка! Скажите, мисс, в столице сейчас модно устраивать такое на голове? И надо бы не забыть приказать ему вымыть руки после этой зверюги!
Разумеется, приём удался превосходно, как и всё, за что бралась Леда. Обед – сочетание ресторанных блюд и старой кухни Сетра, которой славилась Вилла, местные вина и коньяки из подвала отлично подогрели атмосферу, по правую руку от меня сидела госпожа Гарфелло, а по левую – главный инженер строительства, журналистов я не приглашал, но знал, что двоюродная сестра мэра, чернявая девица через три места от меня, ведёт раздел светской хроники в «Арджит Трибьюн», и без внимания прессы мы не останемся. Агент Ван Рейне стоял у меня за спиной, как скала, Рено я послал перепроверить систему безопасности Виллы, начинался загородный сезон, и этот ужин был первым из чреды светских мероприятий, которые мне предстояло устроить летом после вынужденного трёхлетнего перерыва. К тому же я хотел, чтобы он подружился с Ледой, а нет ничего лучше для этого, чем для начала с нею слегка поругаться. Леда любит детей с характером. Мой план удался, когда я проводил гостей и спустился на кухню, Леда кормила Рено яблочным пирогом и вычитывала за неподобающий внешний вид. Дарк Нэйшн громко грызла кости в углу.
- …как-нибудь вывести эту дрянь на лице! И тебе придётся обстричь это безобразие, если не хочешь опозорить мастера Руфуса!
- Фефо фефо!
- Не разговаривай с набитым ртом! И убери локоть со стола!
- Я не кладу локти на стол!
- Не пререкайся со старшими! Что за наказанье!
- Сэр! – Рено рванулся со стула, едва меня завидев, но Леда толкнула его обратно.
- Доешь то, что у тебя на тарелке, мальчик! Ты просто кожа да кости! – прошипела она, сузив глаза, - А тебе, мастер Руфус, не стоило спускаться на кухню, это место для прислуги, не для тебя!
- Брось, Леда! – сказал я, я порядком устал от вынужденной вежливости и разговоров ни о чём, единственной полезной информацией стала договоренность с главным инженером о моём визите на законченный блок реактора, но об этом можно было бы условиться и по телефону.

- Брось! Брось! - передразнила меня Леда, - Что за выражения, мастер Руфус! И я кажется знаю, от кого ты их подцепил! – она сурово уставилась на Рено, а тот закатил глаза, но продолжал послушно жевать, Леда одобрительно замолчала, довольная его аппетитом, капала вода из крана, от громадной плиты ещё тянуло жаром и подгоревшим соусом, в окна под самым потолком лился птичий щебет. Когда с пирогом было покончено, Рено поблагодарил Леду и вытащил из кармана носовой платок, развернул – внутри поблёскивало два небольших чипа и крохотный микрофон.
- Видали? – спросил Рено, вытащил из другого кармана фонарик и посветил на свою находку, - Свеженькие, последняя модель, в прошлом году таких ещё не было!
Леда изменилась в лице.
- Мастер Руфус, я…
- Всё в порядке, Леда!
- Да, мадам, вы ни при чём, за всем не уследишь! – поддержал меня Рено.
Леда тяжело осела на своей табуретке и закрыла лицо руками.
- Да что же это творится, мастер Руфус! – сказала она глухо.
- То же, что и всегда, дорогая! – ответил я, и мы не только прослушку имели ввиду.
- Я их завтра утром на место поставлю, закольцую на какую-нибудь ерунду и поставлю! – сказал Рено поспешно, - И остальные тоже.
- Да, Рено, - ответил я, - а теперь ступай спать, ты отлично поработал!
- Спокойной ночи, мадам! Пирог был вкусный.
- Иди-иди! – сказала Леда, - Тебе показали твою комнату?
- Ага, то есть да! Какие приказания на завтра, сэр?
- Поедете со мною на станцию, оба, ты и Ван Рейне, в десять утра.
- Но я же не успею нейтрализовать прослушку!
- Успеешь, если не будешь сидеть в Сети полночи.
- Но это…
- Рено. Без разговоров.
Он сгребает свои железки и с независимым лицом выходит из кухни После той февральской ночи он… в общем, мы отлично понимаем друг друга.
- Наглый щенок! – ворчит Леда, - Хорошо, что дверью не хлопнул!
- Тебя испугался, - говорю я вполне серьёзно, - со мною он не церемонится.
Дарк Нэйшн подходит к нам из угла, растягивается в ногах, кладёт голову на вытянутые лапы. Леда со вздохом ставит ей на спину пухлые ножки в атласных домашних туфлях.
- Что же это будет, мастер Руфус? – спрашивает она, голос её дрожит, лица не видно в ползущих из окна сумерках, - Что будет с Виллой… с Арджитом? Люди, фермеры, они…
- А что будет? – отвечаю я, - Фермеры станут рабочими… Это называется прогресс, Леда!
- Будь он проклят, такой прогресс! – в сердцах выкрикивает Леда, - Ты… ты собираешься что-нибудь сделать, мастер Руфус, это же дом твоей матери, твой дом? Ты мог бы…
- Поговорить с отцом? – слова горькие на вкус.
- Нет, - шепчет Леда, - нет, я знаю…
Что она знает? Она не знает и сотой доли того, что известно мне!
- Я иду спать, Леда, устал! – я поднимаюсь, целую сладко пахнущую сухую морщинистую щёку. Она легонько проводит рукой по моим волосам, шепчет благословение на Древнем языке «Добрых снов!»
…Окликает меня уже у двери:
- А мальчик? Этот мальчик, Рено?
- А что? – сердце падает вниз камнем.
Она смотрит на меня со своей табуретки, маленькая, важная, в коричневых, золотом расшитых шелках. Дарк Нэйшн спит у неё в ногах, как зверь на изображении какой-нибудь горской богини. Богиня осуждающе покачивает головой.
- Брось, Леда! – повторяю я и тихо закрываю за собою дверь. Широкие деревянные ступени, поскрипывая, вторят моим шагам, шёлковые ленты, привязанные к балкам на счастье, тихо колышутся, пахнет сухими цветами, яблоками, воском, по ночам старая вилла живёт своей особенной, медленной жизнью, воздух пропитан воспоминаниями, но память – не жизнь, в одну реку не войдёшь дважды, Леда…

…Последние каникулы, которые я провёл в Арджите… Мне было семнадцать. Я только что окончил Военно-Инженерную Академию, окончил с отличием, я ненавидел всё, что было связано с военной инженерией, но учиться на отлично было делом чести… потому что проклятый Сефирот, стипендиат моего отца, учился играючи, первый в классах и на тренировочных площадках, он словно вспоминал те знания, которые были заложены в него от рождения. Чтобы сравняться с ним, насколько возможно, я ночами сидел над учебниками и в Сети. И мне плохо бы пришлось, не натаскай меня Веруто в рукопашном бою.
На выпускном отец едва не прослезился, лично вручая диплом Сефироту. Я знал, что его ждало место в генштабе. Меня ждал факультет экономики управления в Объединённом Галактическом Университете на Альдебаране-13. Отец сообщил мне это в своём кабинете, на следующее утро, в присутствии охраны. Его глаза внимательно, с потаённым злорадством изучали моё лицо, а я был слишком юн, чтобы как следует скрыть своё разочарование. Я знал, что мне придётся учиться в Университете, и почти смирился с новым изгнанием. Но я полагал, что мне, по крайней мере, дадут самому выбрать – что изучать. Я стоял перед отцом, вне себя от бешенства, я ожидал свободы, а на меня всего лишь одевали длинный поводок. Отец смотрел на меня своими холодными изучающими глазами, и я знал – это не на меня он смотрит, а на мать. Старая битва продолжалась. Поэтому я улыбнулся ему, как мог, и сказал, что с удовольствием отправлюсь изучать управление. Я хочу быть достойным наследником своего отца – сказал я. Отец побагровел и велел мне выйти вон. Один из Турков за его спиной, новенький, я не видел его раньше, неодобрительно нахмурился. У него были длинные тёмные волосы и красивый серьёзный рот. На следующий день я встретил его в спортзале и предложил спарринг. Его звали Салман Ценг. Он служил в Корпусе Турков восемь месяцев, а родом был с Вутайских Островов. Я не спрашивал – что привело его в чужую страну. Кастовый значок у него над бровями был чёрным, но, если присмотреться, под чернотой выступал красный ободок. Воин-изгнанник. Я оказался влюблённым в него по уши уже к концу боя. Я приказал ему следовать за мной везде. Охранять меня. Он кивнул со свойственной ему молчаливой серьёзностью, позднее я подтвердил свой приказ у тогдашнего шефа Турков, коммандера Гладстоу. Я не знаю, любил ли я Ценга. Мне хочется думать, что да, хотя сейчас мне ясны все составляющие этой любви – протест против отца, отправлявшего меня в благовидно замаскированную ссылку, юношеское гормональное буйство, желание урвать себе хоть что-то от Корпорации Шинра перед изгнанием… гладкие, текучие, как вода, волосы Ценга … воспоминания о других гладких, текучих волосах с зеркальным блеском, белый костяной гребень, легко скользящий в смоляных прядях… Злая, неуёмная сила вела меня - мне надо было торопиться, шаттл отправлялся к Альдебарану меньше чем через месяц. Я уехал в Арджит, а Ценг меня сопровождал. Леда встретила меня слезами, аханьем, причитаниями, её маленький мастер Руфус вырос, а она и не заметила!.. Я смущённо отстранялся от её объятий, я был взрослым, я хотел доказать это Ценгу. Ценг смотрел на меня и на Леду, и в уголках его рта таилась улыбка, улыбка, которую я не понял тогда, и которую понимаю сейчас. Ценга, изгнанника без родины и дома, тронула радость старой няньки при встрече с воспитанником. А я думал, что ему смешны эти телячьи нежности, и он считает меня ребёнком. Но я не был ребёнком и намерен был показать ему это! Времени на ухаживания у меня не оставалось. Поэтому в первый же вечер я приказал ему прийти ко мне в спальню. Он… не очень хорошо понимал, что делает, я уже видел это выражение на лицах других Турков – они не знают, что заставляет их повиноваться самым странным и извращённым приказам, что ломает их сопротивление. Ценг стоял посреди спальни с растерянным, неверящим лицом, и я выключил свет. Поначалу мне пришлось… подсказывать ему каждый шаг, потом… потом природа взяла своё, и он ласкал меня уже без всяких понуканий с моей стороны, наслаждение отдавало горечью, но это было наслаждение. Мозолистые пальцы Ценга на моём члене, он сам, твёрдый, пылающий в моей руке, его волосы, жёсткие и грубые, настойчивые губы… В первую ночь я не осмелился на большее. Я велел ему всё забыть… И прийти ко мне следующим вечером. День я провёл в библиотеке, щедрое цветение июня за окном казалось мне странным, неуместным, я читал книгу, я не могу припомнить – какую, я и тогда не понимал – что читаю… Когда стемнело, Ценг снова стоял у моей кровати, неловкий, смущённый, я расстёгивал пуговицы на его рубашке, а потом приказал поцеловать меня. Вдруг сквозь толчки крови в ушах я услышал возмущённый возглас, я открыл глаза – в комнате горел свет, а на пороге стояла Леда, в халате поверх ночной рубашки, она сказала мне, почти озвучив мой внутренний голос:
- Руфус Шинра, немедленно прикажи парню идти в свою комнату и всё забыть!
Будь мне двадцать восемь, как сейчас, а не семнадцать, я велел бы ей выйти вон и закрыть за собою дверь. Но она не была Турком с императивным чипом в голове, она была моей Ледой, я слишком хорошо помнил, как она распекала меня в детстве и дула на разбитые коленки. Вторая после матери. Шли секунды. Я стоял, прижавшись к Ценгу, упершись лбом ему в плечо, у меня в голове мутилось от его запаха.
- Мне стыдно за тебя, мастер Руфус! – сказала Леда, и её голос дрожал от слёз.
- Уходи к себе. Забудь, что было сейчас и вчера ночью. Иди, - шепнул я Ценгу. Он вздрогнул, высвободился из моих рук и как лунатик вышел из комнаты. Я поднял глаза на Леду, я дрожал от злости, неудовлетворённого желания и чувства своей неправоты. А она смотрела на меня и плакала. Я растерялся.
- Леда… - начал я, не зная, что говорить дальше.
- Совсем как она! - простонала Леда сквозь слёзы.
- О чём ты? – спросил я, ничего не понимая. Вместо ответа она схватила меня за руку и потащила за собой. Мы торопливо шли по тёмным коридорам Виллы, апартаменты матери, закрытые после её смерти, рядом - маленькая комнатушка Леды. Нетронутая узкая постель – она ещё не ложилась. Леда, кряхтя, опустилась на колени перед старым сундуком из резного дерева, откинула крышку, прочь полетели какие-то тряпки, мешочки с засушенной лавандой. С самого дна она вынула что-то, завёрнутое в кусок шёлка, сунула мне в руки. Я развернул тонкую ткань, в ней была кожаная тетрадь, на обложке два слова, острым наклонным почерком – «Клэрис Шинра».
- Она сказала – пусть Руфус приложит палец сюда… иначе не откроется, - Леда ткнула в распознающий элемент в правом верхнем углу. Я послушно прижал большой палец к замку, тихий щелчок, тетрадь открылась.
Это был дневник моей матери, и к рассвету я его прочитал.
Потом я спросил Леду:
- Значит, она всё время питалась… мако-энергией…как солджеры?..
Леда закивала:
- Каждый божий день, пока тебя носила. И до этого. Ну… когда ей пришлось съездить в Нибельхейм. К твоему батюшке.
Я сжал кулаки. Она ненавидела его. Ненавидела. Но ей пришлось… Ей многое пришлось сделать, чтобы я появился на свет. «Я должна сделать всё возможное, иначе Артур приведет в Семью какого-нибудь клонированного ублюдка, зачатого в пробирке с помощью Ходжо». И ещё: «Мой ребёнок. Это всё искупит. Всё. Я надеюсь». В ней текла кровь Древних. Она знала, на что идёт. И расплатилась сполна – болезнью, ранней смертью…
- Она сначала хотела… по-человечески… Шесть выкидышей, а потом врачи сказали, что она бесплодна. Что детей не будет. Она… долго не решалась… - шептала Леда, голова у неё тряслась, как у старухи, - Но папаша твой с Ходжо задумывали… всякое… И она… раздобыла у горцев Материю… какую надо… и поехала в Нибельхейм… А уж оттуда привезла с собой того парнишку-Турка. Винсента Валентайна. Он… он красавчик был, и… вежливый такой, обходительный. Ей поначалу всё равно было, а потом я стала примечать... Однажды она смотрит в зеркало и спрашивает меня: «Как ты думаешь, Леда, я красивая?» С чего это вы меня спрашиваете, мисс Клэрис, голубушка? - говорю. А она мне – «Можно в меня влюбиться, Леда? Просто влюбиться и всё?» А у самой глаза блестят, кожа как сливки… Тогда она на третьем месяце была, расцвела, поправилась, ну и Материя, опять же… Я ей – нехорошее вы дело затеваете, мисс Клэрис! Она как рассердилась, но виду не показала, смеётся и говорит – «Полно, Леда, он же ещё мальчик! И невеста у него есть!»
Она покачала головой и уставилась в сереющую темноту за окном.
- Откуда ты знаешь про чипы? – спросил я.
- Она мне сказала. Она боялась, что президент Шинра тебе не скажет. Ну а он уважил сыночка моей мисс Клэрис… - глаза её недобро блеснули.

- Он… у него не было выхода, - сказал я Леде, - Восстание Лавины три года назад, помнишь? Его могли ранить, и кто бы справился с Турками?
Отец тогда много чего мне наговорил. Он выглядел сумасшедшим, он принимал смесь стимуляторов, чтобы держать ситуацию под контролем. Я подумал, что он бредит. Бред воздействия. Потом решил проверить. Когда Турк из моей охраны приставил по приказу пистолет себе к виску…
- Я знаю всё, Леда. Теперь я знаю всё. То есть… Если я прикажу Ценгу в меня… влюбиться, то он и влюбится?
- Ты этого никогда не сделаешь, мастер Руфус! – сердито воскликнула Леда, - Не для того эта дрянь была придумана, чтобы с ней играться!
- Мама же игралась! – злая сила, потянувшая меня к Ценгу, вновь поднялась во мне, я видел, что мои слова мучительны для Леды, но я должен был, должен был знать ответ, как будто то, что моя мать сделала восемнадцатью годами раньше, каким-то образом оправдывало мой поступок.
- Много ты понимаешь! – сказала Леда глухо, - Думаешь, это ладно выходит, когда в тебя влюбляются… так вот… Она потом… - Леда замолчала.
- Что? – спросил я.
- Она сказала ему всё…
- И?
- А он – не верю, не могу поверить, что ты на такое способна! Прыг в вертолёт – и в Нибельхейм… С невестой мириться. А на обратном пути…
Это я уже знал.
- Ты подслушивала? – спросил я.
Леда, ничуть не смутившись, кивнула головой:
- Из этой самой комнаты, мастер Руфус!
И потом, помолчав:
- Вот они чем заканчиваются, игры-то!
…Я веду ладонью по прохладным, чуть влажноватым перилам. Весна выдалась холодная, пасмурная, и дерево не успело просохнуть… Я больше не играю в эти игры, Леда беспокоится напрасно. Я действую наверняка, и с тех пор имел дело исключительно с профессионалами и профессионалками. В крайнем случае – с очаровательными светскими хищниками, хорошо знающими правила и границы. Мальчик в безопасности, Леда, ты уж поверь! Настолько, насколько вообще возможно быть в безопасности рядом со мной, в волчьей яме под названием Корпорация Шинра.

Реактор заложен к северу от Арджита, в котловане рядом с небольшим горным озером, считается, что естественные водоёмы – коллекторы мако-энергии и облегчают поглощение Материи в реактор. Мы – я с моими Турками и строительное начальство, столпились в смотровой кабинке в центре недостроенного реактора, день ясный, в широкие окна мне отлично виден как готовый, закрытый сегмент станции, так и те, что ещё только монтируются, деловитые фигурки рабочих с высоты кажутся муравьями на металлическом каркасе будущего Кольца Арджита, огонь десятков сварочных аппаратов не ярче слабых вспышек светляков, башенные краны, рельсы и канаты – хрупкие сооружения из травы и паутинок. Небо нежно-голубое, в розоватых утренних облаках парит ястреб. Скоро здесь не будет ни муравьёв, ни ястреба, ни травы. Главный инженер с гордостью разворачивает передо мною чертежи станции, проект утверждал мой отец лично. Шелестит плотная кремовая бумага, Рено сопит у меня над плечом, с интересом разглядывая чертежи, я стискиваю челюсти, чтобы не зевать, и тереблю булавку в галстуке. Мне мало довелось спать этой ночью, и мягкий шорох страниц навевает дремоту. Главный инженер приглашает меня внутрь готового блока, но я отказываюсь, мне надо быть в мэрии и согласовать с городской администрацией церемонию открытия. Мне понадобится дополнительная охрана, такие мероприятия – просто приманка для террористов. Главный инженер заверяет меня, что два из четырёх взводов солджеров, охраняющих строительство, будут предоставлены мне. Я говорю, что достаточно одного, охрана объекта важнее, особенно когда работы ведутся и в ночную смену. Главный инженер, приподняв брови с некоторой надменностью, заявляет, что на его объекте в ночную смену никто не работает, они и без того опережают график, о чём, без сомнения, известно президенту! Надутый подхалим! Я выражаю приличное случаю довольство его рвением и спешу откланяться. Мэрия отнимает у меня три с половиной часа, отцы города услужливы, щедры и не скупятся на улыбки, но за внешним энтузиазмом и обычной верноподданнической лестью легко угадать боязливую неуверенность в будущем. Они, разумеется, осведомлены, что Арджит ожидает превращение в крупный промышленный центр, но знают также и то, что к этой кормушке их не допустят, слишком мелкие сошки, будущее видится им в мрачных красках, ведь сельское хозяйство и курортный бизнес, приносящие дивиденды сейчас, пойдут прахом. Мне быстро надоедает это старательно скрываемое уныние и тоскливые злобные взгляды исподтишка. Они и пальцем не шевельнули, чтобы… Мне становится душно в прохладном зале заседаний с настежь открытыми окнами, и я приказываю подать машину, на прощание выражая уверенность, что к завтрашнему дню всё будет устроено как нельзя лучше. Пока мы едем к Вилле, я смотрю в окно, на улицах тихо и малолюдно, и я рад, что не могу разглядеть как следует лица прохожих – Рено, по обыкновению, ведёт машину слишком быстро. Ещё и четырёх нет, а я уже устал, как будто с утра ворочал камни, но мне нужно быть бодрым, слишком много дел ещё предстоит сделать сегодня. От обеда я отказываюсь, игнорируя воркотню Леды, ограничиваюсь кофе в компании Рено.
- Что ты думаешь об этом реакторе? - спрашиваю я его, дождавшись промежутка между кексом и бутербродом, я приказал накрыть стол в саду, и свежий воздух раздразнил аппетит мальчишки.
- Реактор как реактор, - говорит Рено и тянется за печеньем, - куда они гонят – не понимаю… Местные не особо довольны… - он откусывает сразу половину, не сводя с меня внимательного взгляда, он явно хочет понять, что я имею ввиду.
- Местные и слова не скажут, – говорю я лениво, наблюдая, как оса подбирается к блюдцу с вареньем.
- Местные – козлы трусливые! – фыркает Рено, - Я бы на их месте…
- Что? – спрашиваю я. Умный мальчик, угадал сразу.
- Ну, сделал бы так, чтобы этот проект вообще не дошёл до вашего старикана! Проплатил бы в Мидгаре кому надо и всё!
- Мой отец был заинтересован в проекте лично, такой вариант отпадает, – я пожимаю плечами. Вторая оса появляется рядом с первой, тонко жужжа. Смертницы.
- Ну, тогда бы я нанял кого-нибудь и подорвал этот реактор к чертям!
- А последствия? Карательные меры?
- Это если замочить охрану, понатыкать зарядов и устроить фейерверк со всей дури! Но бывают и несчастные случаи на производстве.
- Несчастные случаи? – я делаю глоток обжигающего кофе.
- Ага! – Рено облизывается, глаза горят, для него это словно очередная задачка из учебника, - Чёрт, были бы у меня те чертежи, я бы вам показал, они дурака сваляли, там через перемычку – озеро, вот я не помню точно, как сваи от реактора стоят, а…
- У меня есть чертежи, - говорю я. Рено осекается на полуслове, его глаза распахиваются на пол-лица, а потом сужаются. Он молчит. Я кладу на белоснежную крахмальную скатерть свою булавку для галстука, проворачиваю чёрную жемчужину, которая совсем не жемчужина, и на белое поле со щелчком проецируется первая страница проекта «Кольцо Арджита».
- Круто! – шепчет Рено, глядя на чёткие линии, потом – снова на меня, - Вы хотите, чтобы я…
- Для начала пообещай мне, что никому ничего не скажешь, - говорю я.
- Обещаю, а вы…
- Нет, не так! Шевалье пятнадцать-семь-девять…

…Рено Вилленёв, первый ученик закрытой школы-интерната для математически одарённых детей при Военно-Инженерной Академии Мидгара, после достопамятной беседы с агентом Ван Рейне мне не стоило никакого труда вычислить его настоящее имя, я даже скачал его файл из базы данных архива Академии – короткая, в один абзац биография, табель успеваемости – круглый отличник! - маленькое фото – стриженный ёжиком рыжий мальчик в школьной форме, никаких шрамов, мне уже кажется, что я могу припомнить его среди малышни, подглядывавшей тайком за тренировками на мечах, хотя нет, он же был ботаником и заучкой, ни одного нарушения дисциплины за те семь классов, которые он успел закончить, прежде чем исчезнуть, не вернуться в интернат после весенних каникул.

…Ему хватает часа. Он бормочет себе под нос, чёркает карандашом на салфетке, перепроверяя расчёты, щелкает проектором, рассеянно дёргает чёлку, потом поднимает на меня невидящие серо-голубые глаза:
- Как минимум десять зарядов, я разметил, смотрите. Когда блок заработает, сработают детонаторы, взорвутся заряды на сваях, кольцо завалится на бок, рванут заряды на перемычке, и озеро затопит котлован с реактором.
- Отлично, - говорю я. Он моргает и неуверенно улыбается. Задачка сошлась с ответом.
- Когда планируется акция?
- Сегодня ночью.
- Нет! Мы не успеваем…
- Ты просто держи схему в голове, Рено, а взрывчатка и прикрытие – не твоя забота, - говорю я.
- Ладно, – говорит он недоверчиво. Он даже не заикается про своего напарника, императив работает успешно.
- Сомневаешься, что справлюсь? – спрашиваю я. Он беспокойно передёргивает плечами:
- Нет, но…
Он не спрашивает, зачем мне понадобилась эта акция, говорит только:
- Вас будут подозревать первым!
- У них не будет улик.
- Улики всегда находятся, если поискать хорошо.
Он посерьёзнел, и словно стал старше, ни одного жаргонного словечка последние десять минут, ни одной ухмылки. То, что мы спланировали на эту ночь, выходит за рамки обычных интриг, кадровых перестановок и кулуарной борьбы за власть, и он это понимает.
- Сомневаешься? – повторяю я.
Сомневаешься, что смогу тебя защитить? Напрасно. Рено, решение за тебя принял я, и я теперь за тебя отвечаю. Мы смотрим друг другу в глаза, он первым опускает взгляд, беспокойно вертится на стуле, лохматит волосы пятернёй, скрывая порозовевшие щёки. Осы замолчали, пристроились к варенью, одна уже тонет в сладкой малиновой лужице. На солнце набежало облако, деревья тихо поскрипывают под порывистым ветром, но мне не холодно, кофе оказалось слишком крепким и горячим, у меня в горле пересохло от жара.
- Пока можешь идти, - говорю я, стараясь справиться с голосом, - мы выходим в полночь, жду тебя возле сторожки, знаешь, где это?
Он кивает, вскакивает со стула и почти бегом срывается в сторону террасы.

…В полночь я узнаю его не сразу, он кажется мне чёрной тенью среди теней – чёрная одежда, рыжие волосы спрятаны под чёрной шапочкой, лицо смутно белеет в темноте – угловатое, совсем детское из-за тревожно расширенных глаз. «Рено!» - окликаю я его тихо, он подпрыгивает от неожиданности, всматривается, выдыхает: «Я вас не узнал сначала!» Мне хочется смеяться. Я сжимаю его плечо и вталкиваю в сторожку, маленький нежилой дом пахнет сыростью, нерастаявшим снегом, внутри темно, хоть глаз выколи, я веду рукой по стене справа от входа, нахожу незаметный выступ, нажимаю. Сначала ничего не происходит, потом в полу со скрежетом открывается тускло светящийся прямоугольник – вход в подвал. Рено присвистывает. Мы спускаемся по скользким каменным ступеням, люк закрывается над нашими головами. Короткий переход, стены покрыты люминесцирующей краской, где-то капает вода. Рено с любопытством вертит головой и налетает на меня, когда я останавливаюсь, отскакивает. Мы пришли, вернее, мы вышли. Покинули Виллу. Я срываю брезент с байка, который три года ждал меня здесь, в маленькой подземной клетке. Рено фыркает. Что такое? Да, модель не новая, но нам подойдёт. Я проверяю сцепление, колёса, привод, аккумуляторы, как я и помню, они заряжены мако под завязку. Металл влажный и холодный. Я сажусь за руль и киваю Рено – залезай. Кажется, я улыбаюсь, потому что он отвечает мне улыбкой – хитрой и детской одновременно, забирается ко мне за спину, осторожно обнимает за пояс. Я опускаю на глаза очки ночного видения. Держись крепче, Рено!
Я веду байк сквозь чёрно-красную схему – холмы, развилки, скалы – как декорации компьютерной игры, но ветер, ветер, который бьёт в лицо - влажный, живой, он пахнет землёй и зеленью, и холодом ледников, морось оседает на занемевшем лице, Рено вцепился в меня, забыв об осторожности, и восторженно сопит под ухом. Круто, Рено? «Ага! Здорово!» - орёт он, едва меня не оглушив, и я смеюсь. Мы добираемся до места быстро, слишком быстро – те, с которыми мы должны встретиться, уже ждут нас. Озеро, деревья вкруг, гигантская раковина на мраморном постаменте отражается в спокойной чёрной воде. Маленький грузовик в тени деревьев, три фигуры, наши близнецы – тёмные брюки и куртки, чёрные шапки, высокие воротники скрывают лица почти до глаз. Рено замирает у меня за спиной, я чувствую, как напрягаются его руки, и шепчу – спокойно, Турк! Я знаю, ты не слишком любишь господ из Лавины, но больше нам обратиться не к кому. «Когда это вы успели?» - шипит Рено мне на ухо. Отлепись от меня и слезай с байка, а то они невесть что подумают, - отвечаю я. Он тут же отшатывается, едва не падая с сидения, а я снимаю очки ночного видения. От воды, звезд и белых коралловых камней почти светло. Трое выходят из тени, и я узнаю их предводителя, Винсента, я никогда не видел его лица открытым, но у него внимательные чёрные глаза, их с другими не спутаешь, он всегда смотрит на меня так, будто хочет влезть под кожу. «Блин, и эта здесь!» - ворчит Рено у меня за спиной, и вслух, идевательски-вежливо: «Мисс Туда-Сюда! Вот так встреча!». Он больше не бросается на неё с кулаками, я заставил его понять, что не потерплю ничего подобного, пока могу использовать мисс Локхарт в своих интересах. Она угрюмо, не таясь, смотрит на нас, я слегка кланяюсь ей: мисс! Её лицо каменеет, она роняет: «Вот уж не ожидала, что ты сам сюда явишься, Шинра! Не получается всё время жар чужими руками загребать?» - её голос сочится ядом. Я смотрю на её руки – короткопалые, красные, обветренные, руки официантки, посудомойки, и вежливо осведомляюсь – неужели она так разочарована нашим сотрудничеством? Она замолкает, моя неизменная учтивость для неё хуже оскорблений, она ненавидит меня, говорят - вся её родня погибла в Нибельхейме, она уцелела чудом, но я не Сефирот, и в её горе неповинен. Она ненавидит меня и за это тоже, в системе координат мисс Локхарт никому из Шинра не может быть оправданий. Третьего лавинщика я не знаю, а он смотрит на меня во все глаза, потом вдруг медленно стягивает с головы шапку и идёт ко мне, я отшатываюсь и вырываю пистолет из-за пояса. «Эй, Клауд, спокойно! Ты что?» - Рено выходит вперёд, заслоняя меня, разводит руки, - «Всё в порядке! Это же я! Я, Рено!». Клауд не сводит с меня глаз, его губы дрожат, светлые волосы падают на лоб, он сердито отбрасывает их назад, трёт висок и морщится. Мисс Локхарт бросается к нему, обнимает за плечи, что-то шепчет на ухо, пытается развернуть его голову так, чтобы он на меня не смотрел. Я стою неподвижно, палец онемел на курке. Что за чёрт? Что с ним такое, с этим парнем… Клаудом? Он тоже ненавидит меня? Но я вижу его первый раз в жизни! Мисс Локхарт, кажется, удаётся его успокоить, она отводит его в сторону, злобно оглядывается на меня. Клауд… Я начинаю что-то припоминать. Сумасшедший дружок Рено по Лавине, «жертва бесчеловечных экспериментов Шинра». Ещё одна причина ненависти темпераментной мисс Локхарт. Это становится утомительным! Надеюсь, с драматическими жестами покончено? – говорю я Винсенту и прячу пистолет, - у нас не так много времени. Он смотрит на меня своим неподвижным, ждущим чего-то взглядом, и кивает.
Мы скользим между холмами короткой цепочкой, реактор – дальше к востоку, мои плечи оттягивает рюкзак со взрывчаткой, такие же – у моих спутников, Рено проверил заряды и сказал, что сойдёт. Реактор открывается внезапно, за следующим поворотом – черное колесо в круглом каменном распаде у озера - словно гигантская свернувшаяся гадюка. Перебегая от камня к камню, мы скатываемся вниз, под прожекторы, в темноту, пахнущую разогретым металлом и гниющим мусором, туда, где мощные сваи впились в каменное дно и стены распада, поднимая кольцо над острыми скалами. Реактор повис над нами, закрывая небо, внутри него – три взвода солджеров, охрана готового блока, набитого сложной электроникой. Мы расходимся, Рено шёпотом отдаёт последние указания, глядя на Тифу Локхарт, заявляет, что проверит потом всё сам, и чтобы без глупостей! Мисс Локхарт сосредоточенно кивает и уходит вверх по склону, таща за собою Клауда, тот идёт за ней покорно, один раз оглянувшись на меня.

Рено работает быстро, я и Винсент подаём ему заряды, перебираясь от сваи к свае, оскальзываясь на отбросах, которые скопились за время строительства. Рено отвинчивает обшивку, помещает заряд внутрь металлического скелета сваи, прилаживает обшивку на место. Детонаторы активируются от вибрации – поясняет он, у этого реактора она вообще-то ниже среднего, потому что он фактически подвешен в воздухе, но, пока будет работать только один блок, чтобы предупредить смещение, они поставили временную горизонтальную сваю, соединив стену блока и каменную озёрную перемычку… и вибрировать она будет – мама не горюй, как только блок заработает и разогреется как следует... Эту сваю, в том месте, где она забита в скалу, сейчас обрабатывают Клауд и мисс Ту… «Прекрати!» - говорит Винсент. Рено фыркает и оглядывается на меня. Зови её мисс Локхарт, так будет вежливее, Турк, - говорю я, и Рено обиженно замолкает. Мы работаем в тишине, прерываемой едва слышным звяканьем металла, далёкими трелями ночных птиц. Мы справляемся быстро, и наконец-то выбираемся наверх из зловонного холода, Рено идёт ещё выше, проверить работу Клауда и мисс Туда-Сюда Локхарт, я успеваю дать ему подзатыльник за ослушание, а потом мы с Винсентом остаёмся одни среди белых скал. Время идёт нестерпимо медленно. Винсент неподвижен – тёмный силуэт, словно вырезанный из камня, светлый прямоугольник незакрытой кожи, продолговатые чернильные глаза устремлены вдаль, мимо моего лица. Я оборачиваюсь, чтобы проследить за его взглядом, и невольно вздрагиваю – отсюда, как на ладони, на другой стороне долины, видна Вилла, маленькая, словно игрушечный домик, один-два огонька, тёмное облако парка.
- Благодарю вас! – невольно вырывается у меня, - Благодарю, что… откликнулись на мой звонок.
Он переводит на меня тёмный взгляд и отвечает бесстрастно:
- Вам бы не стоило меня благодарить, господин Шинра. Это ненужная, спонтанная акция, грозящая многими неприятностями, и вы это знаете.
Я невольно опускаю голову. Он прав. Он абсолютно прав. Но ему не обязательно лишний раз указывать мне это, напоминать, что теперь я у него в долгу, и мне придётся расплачиваться.
- Арджит - дом моей матери, - отвечаю я, мой голос ровен, но руки невольно сжимаются в кулаки, - субъективный и непрактичный довод, согласен, но весьма для вас полезный, я уже сказал, и повторю снова, что моя благодарность будет выражаться в любой угодной вам форме!
Он молчит, потом говорит в свой высокий воротник, глухо и прерывисто:
- Оставьте это! Мне… не нужны подачки, чтобы… чтить память Клэрис Шинра!
То, как он произносит имя моей матери, заставляет меня вздрогнуть.
- Вы знали её?
Он молчит, потом отвечает:
- Нет. Совсем не знал!
Мне непонятны горечь и насмешка в его словах, я впиваюсь взглядом ему в лицо, в глаза под низко спущённым тёмным капюшоном, хватаю за плечо, его одежда под моими пальцами кажется горячей и сухой, как крыло летучей мыши, и словно пульсирует, или это моя кровь, моё сердце бьётся у самой кожи? Он отталкивает меня, его глаза горят углями на бледной полоске лица. Он знал мою мать?!
Невнятный вскрик, мы оборачиваемся, застигнутые врасплох, их пятеро, тех, что вынырнули из-за белого камня, трое – в строительной униформе, они тащат какие-то мешки, завидя нас, они опускают свою ношу на землю и начинают медленно нас обходить… Воры… Воры, которым не нужны свидетели! Чертовски, чертовски неудачно! Они окружают нас, лиц не видно в темноте, но тусклые блики у них в руках – ножи, я достаю свой нож, Винсент оказывается у меня за спиной, я не знаю, какое у него оружие, но нас только двое против пятерых, и я не могу достать пистолет, выстрел в этой каменной чаше, даже с глушителем, привлечёт внимание охраны… Они бросаются на нас одновременно, как стая бродячих собак, я ухожу от удара в шёю и сам втыкаю нож в мягкую плоть, стон, я зажимаю ладонью стонущий рот, он кусает мою перчатку и, пока умирает, три раза бьёт ножом в бок, прикрытый бронежилетом, скользящий удар по голове, я едва успеваю увернуться, и выбросить нож вправо вверх, руку обдаёт горячим, лицо, кажется, цело, завтра у меня не должно быть синяков… Если у меня ещё будет это завтра – мы с Винсентом стоим плечом к плечу, четыре тела валяются на земле без движения, а пятый… пятый вырвался и стоит перед нами, в руке у него пляшет пистолет, я замираю и ловлю его панический взгляд, он напуган, он выстрелит, он уже… Что-то чёрное бросается на него, что-то, похожее на гигантскую летучую мышь, они сливаются в хрипящий клубок, он бьётся, замирает, дикие, ни на что не похожие звуки, я оглядываюсь, я один, кругом – мёртвые тела, Винсент… Винсент поднимается с последнего, пятого мёртвого тела, сгусток темноты, отливающий багровым, клубится у него за спиной, потом опадает, окутывает плечи потрёпанным плащом. Капюшон сорван, ворот распахнут, его лицо словно сияет собственным светом, длинные чёрные волосы отброшены за спину, глаза – тёмные провалы без белков. Я делаю шаг назад, в горле сухо, вдоль позвоночника стекает холодный пот. Это лицо, красивое, юное, он моложе, чем я, он… Мне плевать, что он за тварь и как убивает, но он выглядит как…
- Винсент Валентайн!
Демон опускает взгляд, отворачивается, я смотрю, как багровая ткань-неткань, словно живая, поднимается вверх по его шее, превращаясь в воротник, заползает в волосы, застывая широкой повязкой, успокаивается. Когда он поднимает глаза, они уже ничем не отличаются от человеческих.
- Да, - отвечает Винсент Валентайн.
- Симбионт-гемофаг? – говорю я, и он кивает. Меня трясёт, воздух, сырой, тяжёлый, насквозь пропитанный кровью, с трудом проходит в горло. Даже если я успею выхватить пистолет, пули не причинят ему вреда. Он вампир, попросту говоря. Симбиотический организм, созданный из человека и редкого кровососущего существа, я читал о таких в летописях Сетра, но думал, что гемофаги истреблены, и страшное искусство забыто.
- Вы убьёте меня? – я смотрю на его левую руку, скрытую под плащом, она шевелится так как не может шевелиться человеческая рука. Пусть что-нибудь, кто-нибудь задержит Рено, пусть…
- Я поклялся, что буду охранять тебя, - говорит он глухо, - тебя и твою мать.
Я смаргиваю и смеюсь, смех вырывается из меня, как гной из нарыва.
- Моя мать мертва. Ты знаешь, как она умирала? Ты знаешь?
Мне всё равно, я хватаю его за этот живой плащ-неплащ и трясу, он перехватывает мои руки, его пальцы – как стальные оковы.
- Я тоже умирал! – у него изо рта несёт кровью и жаром, а на лице – ни единой морщины, - Я тоже умирал, когда Ходжо… делал из меня демона, а я думал только о…о Клэрис – что с ней, как она?
- Ты обещал быть с ней! Обещал быть с ней всегда и бросил, в самый… в самую тяжёлую минуту! – я рычу эти слова в его вечно-юное лицо, я думал, они умерли, умерли, когда я прочитал сводку о его смерти, я думал, что похоронил в себе это – бессильную злость на предателя-Турка, бессильное чувство вины мальчика, который был слишком мал, чтобы самому защитить свою мать. Мои запястья почти расплющены его пальцами.
– Ты говорил, что любишь её, ты должен был её любить, она приказала! - я замолкаю, захлёбываясь воздухом, он бледнеет, он отшвыривает мои руки, как грязь, и он не смеет, не смеет смотреть на меня так, я коротко бью его кулаком в лицо, он едва не падает, но не говорит ни слова, его разбитые губы сомкнуты, будь он проклят, я поворачиваюсь и иду прочь, меня всё ещё трясёт, редкими судорогами, я устал и опустошен настолько, что мне уже всё равно, даже если он догонит меня и высосет до капли, как высосал волю к жизни у моей матери, и моё тело найдут здесь среди мусора… Меня шатает. Дрейк, его обескровленное тело в канале. Будь ты проклят, Винсент Валентайн!
- Руфус! – догоняет меня его бесстрастный голос. Я не оборачиваюсь.
- Я любил твою мать… и мне всё равно, почему!.. Теперь – всё равно!

Лучше бы он в меня нож метнул. Я не оборачиваюсь, я иду в темноте, и белые камни, как призраки, кружат вокруг меня, тело онемело от холода… Это не высокогорье, но я проваливаюсь в транс, как от горной болезни, в глазах мутится, она стоит прямо передо мною, и через неё просвечивает скала с оттиском раковины, она качает головой, так укоризненно, и перламутровые слёзы скатываются по прозрачным щекам. Она отирает их обеими руками, тусклые призраки бриллиантов на пальцах и запястьях…Не вини его, Руфус, виновата я одна, это я, я захотела…- её горло дрожит под бриллиантовым ошейником ожерелья, - Мне так хотелось, чтобы он меня любил… …Удар, меня едва не сшибает с ног стремительное, горячее тело, живое, тяжело дышащее… Рено!
- Сэр, что с вами? – шапка у него съехала набок, лицо испуганное. Призраков больше нет, мы стоим среди белых камней, я сжимаю плечо Рено, опираюсь на него всем телом, я упал бы, если бы не он, не его живая сила.
- Эй, вы в порядке? – он заглядывает мне в глаза.
Я в порядке, Рено! Теперь – в порядке.
- А где…
- Нет, не ходи туда! – я сжимаю его плечо крепче, - Пошли отсюда, быстро! Мисс Ту… мисс Локхарт и твой приятель… сделали всё как следует?
Он кивает:
- Ну да… А мы разве не соберёмся и…
- Зачем? – спрашиваю я.
- Да в общем, незачем, - Рено пожимает плечами, - Тогда всё ок, нам бы теперь только вернуться без проблем!
- Значит, возвращаемся!

…Чёрно-красная схема дороги, тугой свежий ветер, пахнущий рассветом, щека Рено то и дело падает мне между лопаток, когда он задремывает, руки, слабея, соскальзывают вниз, тогда я прихлопываю их ладонью, и он просыпается, вскидывает голову. Я бросаю взгляд на часы – начало пятого. Когда мы с Рено добрались до байка, грузовичок Лавины всё ещё стоял под деревьями. Вампир заметает следы? Справедливо!..
Пока я закрываю байк брезентом в подземном гараже, Рено судорожно зевает, через парк мне приходится вести его за руку, он спит на ходу. Ещё немного, мой мальчик. Кухарка начинает работу в шесть, и нам следует успеть до её прихода. Он не отказывается, когда я предлагаю немного выпить за успех, это полностью совпадает с понятиями «крутизны», которыми набита его лохматая рыжая голова, он сидит напротив меня за чисто выскобленным кухонным столом, локти разъезжаются, серо-голубые глаза сонно моргают, на щеках – пятна румянца, коньяк, который кухарка использует для фламбе – крепкая штука, мне он прочищает мозги от остатков адреналина, и я мыслю кристально-ясно, во всяком случае, я надеюсь на это, когда протягиваю руку через стол, запускаю пальцы в рыжие лохмы Рено и притягиваю его к себе. Он такой сонный и уставший, что даже не сопротивляется, я шепчу ему на ухо его личный номер и приказываю спать, спать, чтобы не случилось, пока я не позову его по имени. Опускаю его отяжелевшую голову себе на плечо, поворачиваюсь и касаюсь губами обветренных губ со вкусом коньяка. Прости, Рено, это в последний раз! Я больше не хочу… так. Не хочу быть как моя мать, не хочу, чтобы история повторилась. И даже рисковать не собираюсь! Он спит, пока я окунаю нож в коньяк, подношу к лезвию спичку и устраиваю своё собственное маленькое фламбе. Спит, когда я осторожно, самым кончиком лезвия, делаю разрез у него на левой скуле, на границе татуировки и чистой кожи. Доктор Ивенс не возится, если на теле будущего Турка есть старый шрам, он имплантирует туда императивный чип, под рубцовой тканью имплантат не выделяется. Закрыв глаза, я представляю себе томографический снимок из закрытого файла Рено, сделанный сразу после имплантации, пока чип ещё не укрыт коллагеном и не стал невидимым для томографа. Чуть левее… Поддавливая пальцами, нащупываю кончиком ножа твёрдый подвижный комочек в глубине раны, и вытаскиваю его наружу. Кровь сбегает тонкой струйкой на шею Рено, и я подбираю её полотенцем, растираю в пальцах то, что достал. Твёрдая крупинка органокерамики. Я бросаю её в духовку, пока холодную. Вот и всё! Рено вздыхает во сне и пытается перевернуться, я удерживаю его голову на месте, стягиваю края ранки и заклеиваю полоской кровеостанавливающего пластыря. Вот и всё, теперь он неподконтролен моему отцу и мне, никому из Шинра. Я быстро убираю следы моей маленькой операции. Я поступил верно. Я не хочу рисковать, у меня сейчас нет ни времени, ни возможностей для этого, да и потом вряд ли появятся. Я осторожно трясу Рено за плечо и окликаю по имени. Он вскидывает голову, хлопает глазами, потом хватается за щёку.
- Прости, Рено, с коньяком я погорячился! – говорю я. Он недоумённо хмурится.
- Ты… эээ… отрубился и упал, - поясняю я, - Иди–ка лучше спать… Дойдёшь сам?
Он вспыхивает и кивает, подскакивает, опрокидывая табуретку, краснеет гуще.
- Давай, иди… - говорю я, - ты молодец… я и сам еле на ногах стою! – делаю вид, что зеваю, прикрывая рот рукой.
- Да, сэр! – хрипло говорит он, - Какие будут распоряжения на завтра?
- Выспись. И никому не слова.
- О чём? – он хитро улыбается. Старые императивы будут работать, я перебираю их в памяти, их немного, и они верные.
- Рено. Спать! – я делаю вид, что собираюсь запустить в него бутылкой, и он, хмыкнув, исчезает за дверью. А я глотаю коньяк прямо из горлышка. Обжигаюсь до слёз и глотаю ещё.

…Потом говорили, что планета рассердилась. Что оскорблённая Гейя проснулась, и повела плечом из белого камня, и стряхнула Кольцо Арджита, как крестьянка в поле стряхивает жалящего слепня. Говорили, что белые кораллы встрепенулись, ожили подземные ключи, озеро поднялось, разбило перемычку, и хлынуло в котлован реактора, и бесчисленных Арджитских озёр стало на одно больше.
…Потом говорили, что главный инженер строительства просто поторопился и запорол расчеты, желая угодить президенту Шинра, который во что бы то ни стало хотел побыстрее запустить реактор в Арджите. Что поделаешь, бывает, несчастный случай на производстве.
…И мало кому известно, что правда всё равно потом выплыла наружу, как водится, не к месту и не ко времени… Что ж, на то она и правда!

2 часть.

Елена Корелли.

Потолок белый, белый, белый, едва заметные белые разводы и узоры покрывают его прихотливой сетью, увидеть их можно, только если смотреть очень, очень долго и внимательно, но у Образца № 15 достаточно времени, чтобы изучить потолок во всех подробностях, каждую чёрточку, каждую бледную полутень, светильники в матовом стекле – тусклые солнца этого неба. Образец №15 парит в мягчайших крахмальных облаках между небом и землёй, счастливое беззаботное божество своего Образцового мира. Игра слов смешит, смех плывет в воздухе, покачиваясь радужными колокольчиками и растворяется в невероятной переливчато-белой выси с масляно-жёлтыми солнышками.
- Что с ней такое, чёрт побери? – голос, хриплый, шершавый, падает в облака, как ком земли, но пушистое белое блаженство смыкается вновь, как будто ничего и не было.
- Легкий антидепрессивный эффект у транквилизатора, Артур. Радостное настроение, улыбка, никаких забот… То, что надо, уверяю тебя!
- Это не опасно? Для…
- Ни капли! Всё под контролем, старина, биохимический скрининг крови каждые полчаса, сбалансированное кормление…
- Кор… Ты хочешь сказать, она сама ложку в руках не держит?!
- Артур. Седативный эффект прямо пропорционален миорелаксации, я же говорил тебе, вспомни!
- Ты мне много чего говорил… Господи, с теми двумя, в 67-м и 70-м, помнишь, когда ты применил лоботомию, было куда меньше возни! Послушные, как куколки, любо-дорого смотреть!
- Да, но клоны получились с дефектами! Нормальная электромагнитная активность мозга реципиентки положительно влияет на развитие мозга клона, я же тебе объяснял…
- Я помню! Я ещё не выжил из ума!
Комья земли падают всё чаще и чаще, прорехи в блаженных сияющих облаках не успевают затягиваться, Образец №15 испытывает странное, незнакомое чувство, оно отличается от привычного тихого счастья, ему нет названия, нет определения в Образцовом мире, оно… в груди частит, ресницы моргают быстро-быстро, радужные облака мутнеют, растворяются, тают… тают…тают… Голоса змеями заползают в уши.
- А если я просто прикажу ей лежать спокойно?
- Мммм… Бесполезно, Артур, если имплантация удалась, то субстанция уже перестраивает её организм, и чип отторгнется со дня на день…
- Черт, смотри на неё, она же…
- Бартон!
Змея кусает в шею. Образец №15 вскрикивает и хнычет громче, но змеиные зубы уже превратились в розовые шипы, а потом шипы спрятались, опали, белые душистые лепестки щекочут шею, щёки, всё тело, даже голову изнутри, краснеют, наливаются радостным алым соком, вихрем проникают в кровь, уносят высь, в небо, в небо, в небо… Голоса скользят теперь вдалеке, змеи изгнаны из райского сада.
… - Так что боюсь, транквилизаторы – единственный выбор… Ты прочитал мою прошлогоднюю монографию, я должен был дать тебе, о взаимодействии атипичных пиренов и Дже…
- Да будь я проклят, если понял там хоть полслова!
- Артур… Артур, старина, ты безнадёжен!
- Сделай мне ещё одного Сефирота, и я обещаю, что прочту всю твою галиматью, Ходжо!
- Ловлю тебя на слове, я…
Щелчок двери за тысячи миль отсюда.
- Бартон, ещё один такой эксцесс, и я вас уволю! Вы осведомлены, как отсюда увольняют?!
- Сэр! Я прошу прощения, сэр, я не могу поверить, мы ведём её на средневысокой дозе макседала, я лично…
- Дайте сюда распечатки!
Каждая секунда в райском саду равна вечности. Ветер кружит в танце разноцветные лепестки. Змеи шуршат за оградой.
… - Всё равно, слишком низкий уровень связанного мако, Бартон, какая у неё была последняя суточная доза?
- Вот здесь, сэр…
- Да не тыкайте пальцем, не мешайте мне… С завтрашнего дня повышаем дозу, пока не достигнем четырнадцати промилле свободного мако.
- Сэр… прошу простить меня, сэр…
- Да что такое?
- Если мы усилим мако-стимуляцию, то уже не сможем держать образец на физически безопасном уровне сознания… Концентрация транквилизатора в крови, сэр… Она и так близка к токсической. Вчера мне пришлось отменить девятичасовую дозу, и Образец… мы вынуждены были применить свивальники…
- Дьявол!
- Мы… дозу мако не стоит увеличивать, сэр, поверьте! Образец… Образец может стать слишком активным, некоррегируемым с помощью безопасной дозы макседала, и я бы порекомендовал...
- Не указывайте мне, Бартон!
- Прошу прощения, сэр, и в мыслях не было!
- Уровень связанного мако в крови должен быть не ниже семи с половиной, болван, я передавал её вам под мониторинг двое суток назад с показателем семь и три, надо быть полным кретином, чтобы снизить показатели ниже порога мутации!
- Но сэр…
- Что?
- Сэр, я прошу…
- …сказать мне что-то дельное, Бартон? …очередную глупость?
- Сэр… Докладная на вашем столе… Критическое падение уровня связанного мако в первые сутки после имплантации… естественное очищение организма…
- … вздор!
- …в случае… недостаточной… предварительной мако-стимуляции…
- …обманывала меня?..
- …возможно… нерегулярное наблюдение… уклонение от предписанных инъекций…
Змеи шипят и плюются ядом за оградой, все дальше и дальше, а Образец №15 танцует на облаках вальс цветов со своими эндорфинами. Материя и макседал, активность и сон, чёрное и белое. Образец №15 напевает свирельную песню «еленакореллиеленакорелли», на лице – улыбка, расфокусированные глаза горят, как зелёные болотные огни, Инь и Янь, смерть и жизнь, день и ночь, и снова день и ночь далеко за краем радужного поля…
Образец №15 приходит в себя от резкой боли в руке. Боль – это когда падаешь с облаков, и змеи подползают ближе. Образец №15 рычит и хватает змею за теплое резиновое тело, продавливая пальцы до хребта и отшвыривает прочь, сломанную, истекающую липким, горячим. Шипение, пронзительный звон, медленные сонные фигуры вокруг. Образец танцует между ними, как между каменными статуями. Это музей? На лицах у статуй – гротескные маски испуга и удивления, слова по букве выползаю из распяленных ртов, едва касаясь сознания. Парадоксальная реакция. Инъектор. Доктор Ходжо. Быстро. Образец №15 хохочет. Быстро может только она. Еленакорелли. Вот так. Она обходит две статуи изящным, размытым от скорости пируэтом, роняя их друг на друга, уклоняется от шприц-пули с транквилизатором, ещё одну ловит у своего лица, и впечатывает в глаз случайно подвернувшейся статуе в белом. Мрамор взрывается кровью. Еленакорелли смеётся, и ещё одна статуя медленно опрокидывается навзничь со сломанной мраморной шеей. Воют сирены, облака обжигают подошвы холодом, в глазах бешенным хороводом вертится белая уютная палата, красные брызги на полу и стенах, разворошенная белая постель, медленно мигающие приборы, четыре тела валяются на полу, белые халаты заляпаны багровыми пятнами. Шипение, в белой стене прорезается прямоугольник, Еленакорелли прыгает в стону, уходя от залпа снотворных пуль, хватает какой-то прибор, с корнем выдирая его из пола, и швыряет в открывшуюся дверь, в стреляющие чёрные фигуры, крики, грохот, шипение, искры, сияющая электрическая дуга, дикий вопль и запах горелого мяса. Свет гаснет, темно – хоть глаз выколи, но Еленекорелли темнота не помеха, она кружит по комнате, как буря, случайно, по инерции её выносит в коридор, она движется так быстро, что разбивает в кровь плечо о стену, головка плечевой кости подаётся вниз и выходит из сустава с тихим мокрым щелчком. Еленакорелли воет от боли, сейчас же в то место, откуда раздался вой, летит дымящая белым граната, Елена отбивает её прочь и слепым, звериным прыжком ныряет за угол, спасаясь от грохотя и дыма. Она попадает в гущу тёплых, слабо шевелящихся фигур, она проходит сквозь них, как раскалённый нож сквозь масло. Она несётся паутиной коридоров и лестниц, едва не падая, прыгая через пролёты, оскальзываясь на поворотах, сбивая медленные неповоротливые фигуры, как шар сбивает кегли в кегельбане, выбивая и распахивая двери, иногда затаиваясь, иногда – напролом, её ведёт инстинкт загнанного зверя, помноженный на чистую Материю, она не знает, сколько времени проходит, время размазано, растянуто, условно, она приходит в себя в очередном сумрачном коридоре, у неподвижного тела в серой форме. Надрываются сирены, далёкий топот ног в тяжёлых башмаках. Аварийное освещение тускло мигает. Еленакорелли сидит у стены, сжавшись в комок, зубы стучат, в голове – мутная круговерть мыслекартинок – небо, змеи, удар о землю, статуи с окровавленными пустыми глазами, лабиринт коридоров и поворотов. Дикая, нечеловеческая сила сводит судорогами руки и ноги, наполняет тело разламывающей болью. Еленакорелли волчком крутится на сером ковролине, выронив пистолет, и зажимает рот, чтобы не кричать в голос. Сухая рвота выворачивает её наизнанку, обессиленная, она пытается отдышаться, прижимает руки к животу… и тут же отдёргивает, как будто получила заряд шокером. Воздух превращается в огонь. Елена Корелли из корпуса Турков поднимается на колени, цепляясь за стенку, встаёт на ноги. Взгляд её упирается в фосфоресцирующие цифры на стене. Сто тридцать первый этаж. Лаборатории «Блока Икс». Елена Корелли не помнит, как здесь оказалась. Её знобит. Она оглядывает себя – из одежды на ней только короткая ночная рубашка, розовая фланель свисает окровавленными лохмотьями, кожа на локтевых сгибах – чёрная от инъекций. Очень сильно болит голова, мысли путаются. Человек в серой форме валяется у стены ничком, как сломанная кукла, на светлой штукатурке – багровая клякса с кусочками чего-то сизого. Елена Корелли подползает ближе, протягивает руку, трогает место на вывернутой шее, там, где у живых бьётся пульс. Ничего. Кто это сделал, кто это сде… Далёкий шум, выкрики, треск рации, она испуганно вздрагивает. Ей надо уходить отсюда, быстро. Надо уходить.

- Ну где она, Сабия?
- Где она?
- …Спокойно, парни… Момент! Сука выдрала камеру, но я… - треск радиопомех.
- Вот дрянь!
- Чёртова дрянь!
- Я убью её!
- Не убьёшь! Начинка! Помни о начинке!
- …Есть! Я вижу её! Вышла из лифта на сто пятнадцатом… повернула вправо… к оранжерее гостевого крыла…
- Смит, быстро передай…
- Не дёргайся! Ну их! Устроим охоту?
- Охоту?
- Отличную, первосортную охоту…
- Парни, я не уверена, что… Я должна доложить!
- Заткнись, Сабия!

- Да, заткнись! Смотри кино!
- Парни, её приказано взять живой и невредимой! Доктор Ходжо…
- К чертям его, Вессон!.. Вессон?.. Что ты де…
- Выброси патроны!
- Какого чёрта?
- Делай, что сказано! Выброси боевую обойму и поставь… поставь эти… стекляшки поставь!
- Ну Ве-е-ессон!..
Звук удара и короткий злобный вопль… чмокающие звуки, сопение, потом шёпот:
- Заряди стекляшки с транками, сладкий, и я позволю тебе поохотится!..
Сабия смотрит в огромный вогнутый фасеточный монитор, её глаза поблёскивают, язык часто облизывает сухие губы. Она кладёт ладонь на мышку, пальцы дрожат мелкой дрожью и почти не слушаются. Сегодня ей не досталось ни капли мако, но вечер только начинается, и какой вечер! Если она поможет, если не выпустит из виду сбежавший образец, если парни справятся быстро… Их ждёт награда, награда, на… Сабия захлёбывается от предвкушения и елозит мышкой по столу, одна из фасеток увеличивается, вырастает на полэкрана – Смит и Вессон целуются взасос, не отрываясь от губ Вессона, Смит выщёлкивает обойму из пистолета, которым прижимает к себе затылок напарника, Вессон стонет, и Сабия почти вторит ему…
- Агент Ковальски?
Сабия подскакивает в кресле, сердце ухает вниз. Она вытягивается по стойке смирно, она не обязана, но ничего не может с собой поделать. Когда коммандер Ценг говорит таким тоном… Коммандер Ценг зашёл в VIP-мониторную совершенно бесшумно, у него есть ключ-карта допуска в любое служебное помещение Шинра-Билдинг, и Сабия слишком поздно вспоминает, что в течение суток он обязательно проверяет мониторные, и общую, на шестидесятом, и эту, из которой ведётся наблюдение за VIP-этажами – пентхаусы семьи Шинра, лаборатории…
- Вы меня слышите, Ковальски?
Сабия моргает, оказывается, коммандер что-то сказал ей.
- Да, сэр! – бодро врёт она.
Ценг смотрит на неё с усталой брезгливостью.
- Тогда выполняйте приказ!
Сабия бестолково перебирает пальцами по клавиатуре, потом решается.
- С…сэр! Прошу повторить!
- Повторить что?
- Приказ.
- Уберите это с экрана и доложите обстановку! – холодно повторяет Ценг.
Сабия выдыхает. Чёрт! Могла бы и сама догадаться! Как назло, нужная кнопка не скоро попадается её дрожащим пальцам. Ценг наблюдает её метания с привычной глухой злостью. Поняв, что агенту Ковальски объявили жёсткий бойкот в отделе информационного обеспечения, и выяснив причины этого бойкота, он подал рапорт президенту о негодности Ковальски к службе по состоянию здоровья. Официальная формулировка отлично подходила в данном случае, хотя и нуждалась в уточнении. По состоянию нравственного здоровья, разъяснил бы Ценг президенту, если бы его спросили. Никто не любит людей, которые сдают своих. Но президент не спрашивал. Он отклонил рапорт и вернул Сабию Ковальски в оперативный отдел, а Ценгу пришлось стиснуть зубы и промолчать, в который раз.
Ковальски, наконец, справляется с монитором. Фасетки светятся в полумраке серовато-белыми пятнами.
- Я жду, - говорит Ценг. После разговора с президентом он четыре часа работал в спортзале с катаной. В одиночку, потому что не хотел вымещать на подчинённых своё… разочарование.
- Всё в порядке, сэр, в полнейшем! Только из лаборатории на сто тридцатом сбежала… сбежал образец… подопытный, то есть, но всё под контролем, доктор Ходжо лично занимается… Всем занимается он и его солджеры. Ну и Смит с Вессоном! – частит Ковальски.
Красивый рот Ценга едва заметно сжимается.
- Характеристики образца? Контагиозность? Местонахождение? – вопросы вылетают как пули, - Почему не доложено мне?
- Образец… покинул пределы лабораторий… минут десять назад, я доложила агентам Смиту и Вессону, сэр! – голос Ковальски одновременно испуганный и злой, губы кривит ухмылка.
- Местонахождение образца, Ковальски, быстро! – говорит Ценг сквозь зубы. Сабия Ковальски пожимает плечами и поворачивается к монитору.
- Где она, Сабия, детка? – весёлый голос Вессона по громкой связи пробивается сквозь треск радиопомех. Сабия тянется к микрофону ответить, но рука Ценга ложится на выключатель и обрывает связь.
- Я даю указания агентам, Ковальски! – лицо вутайца бесстрастно, только в речи прорезается заметный акцент. Сабия вновь пожимает плечами и переводит глаза на монитор.
- Она в служебном лифте на сто седьмом, сэр… а теперь на сто шестом…
Одна из фасеток разрастается – на чёткой бело-серой картинке – коробка лифта изнутри, сжавшаяся в комок фигура в углу, несомненно, гуманоидная, фигура поднимает голову, смотрит прямо в камеру сквозь спутанные светлые волосы… Коммандер Ценг замирает, на секунду Сабии Ковальски кажется, что у неё за спиной пустота, она испуганно оборачивается, но нет, Ценг здесь, смотрит в экран, на котором светловолосый образец плачет, размазывая слёзы по грязным щекам… потом, оскалившись, срывается с места, на мгновение лицо – ярость пополам со слезами, бешенный сбивчивый шёпот – оказывается совсем близко, потом - помехи, треск, и экран становится чёрным.
- О, ещё одна камера накрылась! – говорит Сабия, - Ну и хитрая же сука! А что она сказала?
У неё за спиной раздаётся тихий сдержанный выдох.
- Она сказала, что видит нас. Что нас достанет. Ждите здесь, Ковальски… И не спускайте глаз с монитора!
Чёткие шаги за спиной, шипение двери, Сабия Ковальски, порядком напуганная, барабанит по клавиатуре. Образец вырвал камеру на сто шестом этаже, а на сто пятом – вот эта самая VIP-мониторная, сука сказала, что достанет их, достанет и… Пальцы попадают мимо кнопок и тумблеров, наконец Сабии удаётся вывести на экран коридоры сто пятого этажа, все чисто, а то движение в углу… да ей просто показалось… Сабия обеими руками протирает глаза, ладони мокрые от пота, глаза щиплет и заволакивает слезами, она не видит, как на самом краю одной из фасеток, совсем недалеко от двери в мониторную, сталкиваются коммандер Ценг, метнувшийся из-за поворота, и гуманоидный образец, вся схватка занимает четыре-пять секунд, образец получает два оглушающих удара – поддых и выше лопаток, и падает к ногам шефа Турков, тот хватает образец поперёк живота и тащит в слепую зону, маленький пятачок сбоку от двери в мониторную, приваливает к стене, за подбородок вздёргивает к себе опухшее от слёз лицо с кровавыми разводами на щеках. Серо-зелёные глаза открываются, взгляд плавает, образец не узнаёт Ценга, полупарализованные ударом руки шарят по чёрному костюму, образец беззвучно плачет, захлёбываясь воздухом…
Сабия Ковальски, наконец, проморгалась, её взгляд перебегает с фасетки на фасетку, вроде чисто... Сзади вновь шипит дверь, Сабия вскакивает, пальцы нащупывают рукоять пистолета в наплечной кобуре.
- Это я, Ковальски.
Сабия облегчённо выдыхает и падает в кресло.
- Чёрт, а я подумала…
Выстрел в затылок, и Сабия Ковальски уже никогда ничего не подумает, её мозги почти целиком вылетели на фасеточный монитор, который Ценг разносит следующим выстрелом. Шеф Турков знаком со строением следящей системы и не экономит патроны. Меньше чем через пять минут мониторная разнесена вдребезги – экраны погасли и осыпались осколками, системные блоки вырваны из стояков и разбиты металлической крестовиной от стула, носители раздавлены в мелкую крошку, переговорное устройство получило третью разрывную пулю из пистолета Ценга. Образец № 15 стоит в маленьком коридорчике мониторной, цепляясь за стену, и смотрит на этот разгром воспалёнными, покрасневшими глазами, искусанные губы что-то безостановочно шепчут. Ценг опускает покорёженный стул с отвалившимися подлокотниками, одевает предварительно снятый пиджак, поправляет галстук. Вынимает из кармана белоснежный платок, протирает ножку стула. Идёт к образцу, берёт безвольно опущенную правую руку, сжимает пальцы на металлическом штыре, оставляя кровавые отпечатки. Образец стонет и тяжело приваливается к Ценгу.
- Корелли? Корелли!
Она говорит что-то ему в пиджак и всхлипывает, он нетерпеливым движением отрывает её голову от своего плеча, с беспокойством смотрит в зарёванное обморочное лицо, наклоняется ближе.
- Рено… - шепчет Елена Корелли, - мне надо… к Рено…
У неё по бедрам, с внутренней стороны, там где бледная кожа не тронута синяками и грязью, сползают вязкие красные капли.

Рено Шевалье.

- Эй, Болдер, ты где сейчас? – одной рукой Рено прижимает к уху мобильник, а другой – втыкает карту-ключ в замок своего блока.
- В кафе на девяносто третьем. Подтягивайся.
- Неа, не хочу, - дверь открывается, Рено вваливается в темноту, в застоявшийся воздух, пахнет пылью и особым запахом много дней пустого, запертого жилья. Дарк Нэйшн фыркает и крадётся вперёд, - я тут с Дарк Нэйшн, босс сказал её взять… Свет!
Лампы вспыхивают мягким светом, освещая следы поспешных сборов в Арджит неделю назад. Рено оглядывается, спотыкается о галстук, валяющийся на полу, чертыхается. Дарк Нэйшн засовывает нос в разорённую кровать, сопит, потом кладёт лапу на подушку и вопросительно оглядывается на Рено.
- Давай, не стесняйся! – буркает Рено, и в следующее мгновение чёрная зверюга уже валяется на кровати.
- Что ты сказал? – переспрашивает Руд.
- Я не тебе. Слушай, пожрёшь – и давай быстро сюда, времени мало, вылетаем через два часа.
Молчаливое жевание в трубке.
- Блин, ну куда его несёт на ночь глядя! – ноет Рено и открывает шкаф.
- Урвоу! – рассудительно отвечает Дарк Нэйшн, поднимая голову с подушки.
- Слушай, не ной, - говорит Руд после паузы, прожевав и проглотив, - Ты пожрать мне дашь?
- Да жри, кто тебе мешает! – огрызается Рено, - Слышь, Болдер, у тебя есть лыжный костюм?
- Нету. Да на месте купим. Куда летим, кстати?
- В Трено. Шикарное местечко!
- Угу. Ну лад…
- Стой! Тебе уже сказали? Ну что типа образец у Ходжо сбежал?
- Ну.
- Может, не полетим сегодня?
- Полетим, - отвечает Руд, подумав, - общей тревоги не объявлено, ну вроде как локальное ЧП. Секретное.
- Блин! – с чувством говорит Рено и нажимает отбой. Ну вот всегда так! Не успели прилететь, не успели доложиться президенту о том ЧП, в Арджите и о проведенном – гы-гы! - расследовании, не успели получить головомойку, и снова-здорово! «Нет, я не создан для таких потрясений!» – заявил вице-президент Рено, покинув кабинет отца, голубые глаза насмешливо поблёскивают, уголок рта трогает улыбка, - «Мне необходим отдых, Турк… Сегодня же летим в Трено, пока снег на трассах ещё крепкий! Ты умеешь кататься на лыжах?.. Эээ… я так и думал!» Рено неудержимо улыбается в недрах шкафа и утыкается лицом в шмотки, тайна, их с вице-президентом тайна, искрит в голове, как фейерверк. Да чёрт с ней, с этой спешкой, и жаловался он с Болдеру просто так, для порядка, на самом деле – ему нравится то, что происходит, ужасно нравится, это круто, это – жизнь, настоящая, это тебе не торчать в Парламенте, и вице-президент… Рено смеётся в стопку маек, он не знает, как так получилось, но они снова ладят, с той самой бредовой зимней ночи, когда повстречались с Лавиной, Рено пробовал ещё… сопротивляться, но надолго его не хватило, Руфус Шинра больше не… не отмороженная сволочь, и пререкаться с ним – значит выставляешь себя надутым малолеткой, и вообще - он же не дурак, он запомнил, что говорил ему вице-президент, когда его развезло тогда после виски и ширева, каждое слово, и ему кажется теперь, он понимает – что к чему… Ну и глупо, Руфус Шинра просто не знает ещё, с кем связался, Рено круче его прежних Турков, в десять раз, ха, в сто, тот пижон, Уэйн, никогда бы в жизни не придумал про реактор, и вообще, вице-президент ему не доверял, а Рено доверяет, ещё как! Мысли в голове путаются, он не может выразить словами то, что происходит, он и Болдеру поэтому не может рассказать, вообще ничего… сказать – что изменилось, Болдер не поймёт или.. ну… поймёт как-нибудь не так, а что плохого, если… ну, если… Он бодает шмотки улыбающимся лицом и замирает, сердце бьётся у горла, на кончиках пальцев, везде, щёки горят… Переждав приступ ликования, он, как ни в чём не бывало, вытаскивает из шкафа две майки и швыряет на кровать к Дарк Нэйшн. Ты рычит, и Рено оглядывается. Майки валяются на полу, а Дарк Нэйшн все равно рычит, не шутя, оскалив зубы.
- Эй, ты чего? – спрашивает Рено, встревожившись. Дарк Нэйшн смотрит на дверь, шерсть на загривке стоит дыбом.
- Кто там? – спрашивает Рено громко, и тут же прыгает в сторону, к своему шокеру, забытому на столе. Когда он поворачивается, шокер падает у него из рук. Прислонившись спиной к двери, в комнате стоит коммандер Ценг, лицо ещё бледнее, чем всегда, у него на руках – светловолосая избитая женщина в розовых лохмотьях с кровавыми пятнами. Пистолет в руке Ценга смотрит из-под слипшихся грязно-золотистых волос прямо в сердце Рено.
- Не вздумай орать, - говорит Ценг, - она сказала – ей надо к тебе.

Рено стоит, беззвучно открывая и закрывая рот, пока Дарк Нэйшн не спрыгивает с кровати, к его колену, хвост хлещет по бокам, чёрные ноздри втягивают воздух, раз, другой, и зверь вдруг начинает пятится, в горле клокочет глухое рычание, Рено растерянно оглядывается – Дарк Нэйшн забилась за кресло, как напуганный щенок, что с ней такое, она же не пистолета…
- Не стой столбом! – рявкает Ценг, и Рено вздрагивает. Ужасный, резкий запах плывёт по комнате, Рено спрашивает, голос как чужой:
- Она ранена?
- Да. Кажется да, - Ценг сглатывает, проходит вперёд и кладёт Елену на смятые простыни, резко выпрямляется, продолжая сжимать пистолет в руке, Рено видит, необычайно ясно и остро, что пиджак и брюки шефа Турков покрывают пятна, тёмные на тёмном, но другого оттенка, Ценг поднимает руку, из рукава показывается манжет рубашки, чисто алого цвета.
- Агент Корелли ранена, - хрипло повторяет Ценг. Рено оживает, бросается к кровати и снова замирает. Как он будет осматривать… Елену? Как? Стиснув зубы, он заставляет себя прикоснуться к ней, к её окровавленным лохмотьям… Она такая нежная, тонкая, светлокожая, она лежит неподвижно, закинув голову, синяя жилка на бледной шее, тёмные длинные ресницы сомкнуты неплотно, глаза закатились, она в обмороке, это не то, что Руда штопать после дела, Руд здоровенный бык, он скрипит зубами и матерится, если его зацепят, в нём надо дыру с кулак проделать, чтобы он отрубился, у него и шкура грубая, как у быка, а Елена… она совсем не такая, совсем, она как… У Рено начинают трястись руки, злые слёзы вскипают в глазах… Она как мама… Его пальцы бережно, едва касаясь, проходят по синякам и ссадинам Елены. Господи, она такая маленькая! Женщин нельзя… нельзя бить! Наверно, он говорит это вслух – железная ладонь Ценга сжимается у него на плече в жесте безмолвного согласия. Рено поднимает глаза:
- Ничего… ничего нет, - шепчет он, - надо её перевернуть и…
Ценг отталкивает его, приподнимает Елену на руки – Рено вскрикивает и хватает его за рукав. Рана найдена. Простыни под бёдрами Елены покрыты кровавыми пятнами.
- Это… - Рено беспомощно разводит руками, - я ничего в этом н-не… не понимаю.
- Я тоже, - стиснув зубы, произносит Ценг, он скручивает простыни в ком и пристраивает между ног Елены, - Ей нужен врач! Она может истечь кровью, я видел…
Елена мучительно стонет, сворачивается в жалкий клубочек, прижимая руки к животу, и Ценг отшатывается. Дарк Нэйшн рычит за своим креслом, звук открывающейся двери, Рено вскидывает голову – в проёме стоит Руд, его карие глаза широко раскрыты, губы шевелятся беззвучно, Рено бросается к нему и затаскивает внутрь, запирает дверь на замок, начинает объяснять что-то сбивчиво, Руд оказывается у кровати в два шага, протягивает руку, касается слипшихся от пота и крови золотистых волос Елены, голос сбивается на хрип:
- Елена? Елена, детка…
Елена глухо всхлипывает, и сжимается ещё больше. Руд опускает протянутую руку, оглядывается на Рено и Ценга. Они стоят втроём, плечом к плечу, а кровавые пятна на простынях всё шире, и ни один врач в Шинра-Билдинг не станет им помогать, и им не успеть, не вытащить её, они это понимают, пятьдесят этажей вверх и сто этажей вниз, и маленькая армия солджеров, поднятая по тревоге, и постоянная слежка, и двери, рассчитанные на попадание атомной бомбы…
На столе оживает рация:
- Рено? Я передумал. Вылетаем сейчас же. Бери Дарк Нэйшн и жди меня у лифта.

Руфус Шинра.

Я взял пиджак с кресла. Полчаса на сборы вполне достаточно, не люблю терять время.
- Рено? – молчание, лёгкий треск помех, я постучал пальцем по микрофону комма. Он ответил после паузы:
- С… сэр!.. Я… через двадцать минут, я…
- Рено, немедленно! Если что-то забудешь, неважно, в Трено есть магазины.
- Да, сэр… П…послушайте!
Да что с ним такое, с этим мальчишкой?
- Рено, я жду у лифта, поторапливайся!
- …Можно я…
Пронзительный звук накладывается на его голос, Дарк Нэйшн воет во всю глотку, она в блоке Рено, потом звук удара, громовые шорохи, какого чёрта, что там происходит?.. Я уже в коридоре, Рено поместили совсем недалеко от меня, я успеваю… Отец не мог, не мог ничего пронюхать, я уверен, я зову Дарк Нэйшн, уже у нужной двери, ответ приходит немедленно. Самка. Кровь. Страшно. Страшно. Болезнь. Страшно. Дверь заперта. Я стучусь.
- Открой, Рено!
Мне не стоило так орать. Прислушиваюсь – чертыханье, шаги, потом тишина. Мне кажется, я слышу дыхание за дверью. Становлюсь сбоку, чтобы не стать мишенью, и бесшумно вставляю в замок универсальную ключ-карту. Пронзительно скулит Дарк Нэйшн, и я распахиваю дверь.
Они не успели сделать то, что хотели, я застал их, когда они тащили прочь из комнаты в ванную какой-то окровавленный свёрток, размером с человеческой тело. Агент Ван Рейне и – невероятно! – Ценг! А Рено, которого я намеревался спасти от неведомой страшной участи, суетится рядом, живой и невредимый, только бледный до зелени.
- Что здесь происходит?
У серьёзных противников руки заняты, Рено не в счёт… Хорошо, что я успел захватить пистолет.
- Дарк Нэйшн!
Мой зверь стрелой вылетел из-за кресла, стал у колена. Самка. Там. Болезнь. Страшно.
Мне и самому было страшно интересно, во что они втянули Рено.
- Я жду объяснений!
Рено смотрел на меня отчаянными глазами, но первым заговорил Ценг.
- Господин вице-президент… - он бы вытянулся по стойке смирно, да ноша не позволяла, - господин вице-президент, полчаса назад у малой мониторной на сто пятом этаже я обнаружил агента Елену Корелли, она была ранена и… просила о помощи.
- Вам бы следовало доставить её в госпиталь, коммандер Ценг… или хотя бы в лаборатории на сто тридцатом, там тоже могут оказать неотложную помощь, - говорю я, не опуская пистолета. Да, пусть объяснит, какого чёрта он притащил эту самую Елену Корелли к Рено? На мой этаж?
Ценг выпрямляется ещё больше, если это возможно и смотрит прямо мне в глаза. Ему похоже, плевать, что он у меня на прицеле.
- Люди из лабораторий называли её… «образец» называли её. Гнали и охотились, как за зверем. Агент Корелли – хороший… работник. Моя подчинённая. Я не мог допустить… Это против чести! – его голос срывается, на скулах вспыхивают пятна румянца, - Это против чести – так поступать с… преданными людьми!
Он не лжёт. Я смотрю в его гневные черные глаза, на черную тику между бровей. Воин, чёрт бы его побрал! Он замолкает, рот презрительно сжат, весь его вид говорит – а теперь делайте со мной, что хотите.
Окровавленный сверток шевелится и стонет. Рено сильно вздрагивает, он больше не смотрит на меня, только сжимает руки, ужасным неосознанно-беспомощным жестом. Чёрт, черт, чёрт! Даже Ван Рейне выглядит оглушенным. Я опускаю пистолет, ставлю на предохранитель. Чёрт бы их всех побрал!
- Положите её на кровать. Куда… её ранили?
Они слушаются меня, осторожно укладывают стонущий сверток, распутывают окровавленные простыни. Я смутно помню эту женщину, вернее, я помню похожую на неё – собранную, аккуратную, светловолосую, с лицом настоящей Сетра, такие лица часто видишь в пуэбло, но в сочетании с форменным костюмом и стрижкой… Теперь она выглядит, как жертва изнасилования – синяки, сероватая бледность, какое-то подобие рубашки едва прикрывает избитое тело. Я надеюсь, моих знаний хватит, чтобы помочь ей.
- Они её накачивали мако под завязку весь последний месяц, - торопливо говорит Рено у меня за плечом, - она ходила все время как пьяная, а потом вообще перестала… ну… приходить, встречаться, как будто… я… или Руд… как будто она обиделась и не хочет видеть… совсем…
Плохо. Всё очень плохо. Она не ранена. Маточное кровотечение, довольно обильное.
- Рено, мне нужен пакет… или наволочка, или рубашка…
Я встаю и иду на кухню блока, оглядываюсь – непохоже, чтобы здесь готовили, нетронутый слой пыли на столах и пустых полках, я открываю холодильник – тоже пусто, только на нижней полке горой навалены пакеты с чипсами. Ох, Рено… В морозилке, против ожидания, есть лёд. Упаковка с рекламным логотипом, я разрываю её, враз онемевшими пальцами перекладываю липкие, обжигающие холодом кубики в подставленную Рено наволочку, иду в комнату и кладу ледяной сверток на низ живота Корелли. Рено не отходит от меня ни на шаг. Ценг и Ван Рейне молча стоят у кровати. Ценг непроницаем, Ван Рейне смотрит на меня с надеждой. Мне… неприятно будет разочаровать их.
- Она говорила, что с ней делали… в «Блоке Икс»? Она ведь убежала из «Блока Икс», да? Тот самый образец, который тайно ищут?
- Да, - говорит Ценг, - но она ничего не говорила. Сказала только, что ей надо к… к нему, - он кивает на Рено.
- Рено?
Он беспокойно переступает на месте, голос срывается:
- Я не знаю, почему она… не знаю! Я же говорю, она… странная была всё это время!
- С ней будет все в порядке? – хрипло спрашивает Ван Рейне.
Нет. Ни с ней, ни с нами.
- Ей нужен врач, - говорю я, - лёд приостановит кровотечение, но ей все равно нужна… квалифицированная помощь.
У Ван Рейне опускаются плечи.
- Мы не пробьёмся, – говорит он, - я уже думал, мы не сможем вынести её в город… к врачу. А здесь ни одна… ни одна сволочь не… - он замолкает, сильно втягивает в себя воздух, челюсти каменеют. Он не о том думает. Местонахождение Корелли сто раз уже могли вычислить по записям в камерах слежения, я не сомневаюсь, разумеется, что у Рено чисто, но…
- Малая мониторная уничтожена, - говорит Ценг, словно прочитав мои мысли, - никто не видел, как я принёс Корелли сюда.
Отлично. Это кажется мне отличным, я уже рассуждаю, как террорист, а не как вице-президент Корпорации Шинра.
- Я знаю одного врача, здесь, в Шинра-Билдинг, который… окажет помощь и будет молчать, – говорю я, - но он… Он на двенадцатом этаже, в госпитале Рэли Шинра. Вызвать его сюда? Его увидят в большой мониторной, и я не уверен, что он … сделает всё необходимое здесь. А нам её на двенадцатый не пронести…
- Уничтожить вторую мониторную? – Ценг криво, невесело усмехается, - Самоубийство...
Повисает тяжелая, воняющая кровью и безнадёжностью пауза. Я смотрю на часы, я позвонил Рено всего пятнадцать минут назад, а кажется – прошло часа два.
Агент Корелли мучительно всхлипывает, руки шарят по груди и животу, задевая пакет со льдом, когда она вздрагивает особенно сильно, простыни под ней хлюпают от крови и растаявшего льда. Я машинально поправляю мокрый оплывающий сверток. Бесполезно. Дьявол, всё бесполезно!
- Рено, - говорит Ван Рейне, отнимая руки от лица, - Рено…
Он смотрит на Рено и кивает. Рено… Рено почему-то оглядывается на меня.
- Ладно, - говорит он с каким-то злым весельем.
Встаёт и идёт к своему ноутбуку, включает.
- Ты… ты же быстро, да? – спрашивает Ван Рейне.
- Десять минут, полчаса… как получится, - Рено ослабляет галстук, вытаскивает медную монету, которая висит у него на шее на шнурке, я как-то сказал ему, что это вульгарно, а он огрызнулся, что под рубашкой не видно. Монета распадается на две части и оказывается флэш-диском незнакомой мне конфигурации. Рено вставляет его в разъём, и мерцающая голубизна экрана ноутбука сменяется чернотой. Рено подхватывает стул с ноутбуком, одним движением переставляет его к стене, достаёт отвертку из кармана, поддевает ею стенную панель, снимает, отставляет в сторону. Холодный, затхлый сквозняк проносится по комнате, в открывшейся дыре – переплетение проводов и кабелей толщиной с руку. Пальцы Рено работают ловко и привычно, он вычленяет нужные провода, срезает изоляцию, крепит клеммы, соединённые с плоской чёрной коробкой, провод от коробки втыкает в выход ноутбука.