Название: Возвышенность.
Автор: Melemina
Рейтинг: NC-17
Жанр: фантастика, ориджинал
Пейринг: Пятый Волк/Первый Призрак
Статус: завершен
Размещение: по договоренности со мной.
читать дальше** *
Плечи под тяжелыми пластинами бронежилета ныли нестерпимо. Видимо, тонкая красноватая пыль набилась под ремни, а пот растворил ее, превратив в кислоту.
Ныли и руки, обожженные на Алом Плато, перед глазами плыла мутноватая скользкая дымка, а короткоствольный автомат превратился в проклятие – с каждым пройденным километром он словно набирал по килограмму веса.
Несмотря на все эти неудобства, Пятый Волк продвигался вперед уверенным, тренированным бегом опытного пехотинца. Под тяжелыми военными ботинками скрипела пыль, на утоптанную дорожку то и дело падали капельки пота, но Волк бежал, иногда закрывая глаза и полностью полагаясь на одни лишь инстинкты и интуицию. Они подвели его лишь однажды, и он не успел среагировать, зацепился за коварно поблескивающую в рыжей траве колючую проволоку и упал тяжело, больно, еле успев сгруппироваться.
Секунду после падения Волк лежал на спине, блаженно отдыхая, облизывая растрескавшиеся губы, а потом поднялся и снова побежал, уже глядя в оба. Местность здесь была опасная, больная почва, изуродованная противотанковыми ежами и окопами, так и норовила сбить с ног, в небольших ямках скопилась кислота пополам с мазутом. Ямки эти Волк огибал с большой осторожностью, опасаясь за ботинки, – других не предвиделось, полоса трупов осталась далеко позади.
Там, на полосе трупов, Волк нашел несколько смятых банок с консервами и питался ими на протяжении всей следующей недели, на привалах вскрывая скрипящую жесть полевым ножом и выбрасывая подпорченные, склизкие куски, выискивая более-менее съедобные. Эти банки и карта составляли его основное сокровище, но вскоре консервы кончились, мясо обитающих в полях зверьков воняло тухлятиной, и единственной надеждой стала карта. Карта, на которой была обозначена Возвышенность.
Волк иногда разглядывал карту часами, слизывая с израненных пальцев выступавшую кровь, всматривался в нее жадно, так, как в детстве смотрел в звездное небо, представляя, что когда-нибудь станет звездолетчиком.
Звездолетчиком стать не удалось. Мобилизация застала Волка в пятнадцать лет, и ничего он тогда не умел, и даже не представлял себе, как выглядит рубка космического военного истребителя. Зато уже через год он отлично знал, как выглядят выбитые из черепной коробки мозги, и как пахнет кислая, протухшая кровь.
Еще через год Волк забыл свое настоящее имя, и вызубрил устав – разбуди его ночью и спроси любой параграф, вскочил бы, вытянулся и ответил. Радостно, громко, сорванным голосом проорал бы что-нибудь вроде: «Мы несем не смерть, но справедливость!».
И нес бы он справедливость дальше, забыв о звездном, прохладном глубоком небе, но случилось что-то, отчего он выжил, а остальные – нет.
И теперь Волк бежал ровным шагом тренированного пехотинца, надеясь только на одно – на кусок истертого пластика, на котором была обозначена Возвышенность.
Там он надеялся найти то, что полагалось ему в его девятнадцать лет – жизнь. Настоящую жизнь, ту, которая почему-то так и не досталась ему во всей красе, утонув в крови и запахе кислоты.
Волк остановился, внимательно оглядел тусклую полосу горизонта, на которой проступали очертания маленьких, ломких силуэтов. Присмотревшись, Волк понял, что силуэты эти – строения, видимо, разрушенной деревушки или городка, и снова ринулся вперед, надеясь найти в городе трупы, с которых можно было бы снять более легкое обмундирование, а главное – найти консервы. Божественно вкусные волокнистые куски синтетического мяса, запаянные в круглые тяжелые шайбы.
Солнце, мутный дрожащий шар, уже клонилось куда-то на запад, пьяное, неуверенное, оно мельтешило перед глазами, и то и дело окрашивалось в алый цвет. Волк смотрел по сторонам, отмечая каждую деталь: ближе к деревушке появились забитые песком и бетоном колодцы, виднелись наспех сколоченные ржавые бараки с покосившимися стенами. Из бараков пахло дерьмом и мочой, а стены их были забрызганы чем-то бурым, разлетевшимся веером.
Вряд ли там можно было найти себе еду. По пути Волк нашел несколько неразорвавшихся гранат, поднял, прикинул на руке, но не взял. Черт знает, кто гранаты эти изготовлял, а весом они были меньше, чем земные, и Волк не стал рисковать: с непривычки он мог бы не успеть рассчитать дальность своего броска при таком весе гранат, а неточность грозила бы неприятностями.
К вечеру он оказался у ворот поселения. Город-не город, деревня-не деревня… Кто теперь разберет. Башня какая-то торчала посередине, кривая и черная, а больше высоких зданий не было, а были только приземистые полуразрушенные домишки. Трупов тоже нигде не было видно, и Волк расстроился. Из-под ремней бронежилета уже стекает липкая сукровица, но без него не обойтись… Как же – пехотинец, военный и без брони? Все равно, что голым в театр припереться. Т-е-а-т-р… Слово-то какое. Помнится что-то о бархатных и шелковых платьях, блистающих обнаженных плечах, строгом звонке, напоминающем звонок при разрядке ультрафиолетовой ловушки.
Волк толкнул ворота и с удивлением обнаружил, что они заперты. Пришлось прижать дуло автомата к замку и нажать на курок. Внутри что-то лопнуло, и дверь поддалась. Волк подождал еще немного, прислушиваясь, а потом решительно толкнул ворота.
Сначала ему показалось, что все – началось, и снова нужно стрелять, уворачиваться, бегать, вжиматься в кислую нездоровую почву, потому что на него вдруг кинулось тонкое, подчерненное ночью тело, но потом он понял, что тело это не нападает, а падает, падает медленно, болезненно подергиваясь, и осталось только подхватить его.
Волк сперва ощупал раненного осколками парня, надеясь найти на нем легкую броню или рюкзак с едой, не нашел, и расстроился вторично. Потом увидел, как в муке подрагивают закушенные губы парня, и как он царапает пальцами тощую грудь, явно задыхаясь. Можно было бы забить его раны антисептиком, потратить на них разряд микрохирурга, лежащего в аптечке, но заряд был чуть ли не последним, да и антисептики на дороге не валялись. По крайней мере, на этой дороге – точно не валялись.
Волк аккуратно спихнул с колен тело парня, поднялся, огляделся. Подвалов много… Это хорошо. Консервы нужно искать там, только предварительно закидывать туда шашки с ядовитым газом, вытравливая всякую животную нечисть…
Парень застонал и с трудом перевернулся на живот, подтянув ноги чуть ли не к самому подбородку. Мучается… пытается уменьшить боль.
Интересно, лаборатории в этих деревнях имелись? Должны же они были где-то заряжать свои «батарейки»?
На роль лаборатории как раз подходит эта чудовищная башня… Волк поправил на плече автомат и пошел по узкой улочке, держа башню в поле зрения.
Пройдя несколько шагов, он остановился. Волк… ты же Возвышенность ищешь… Ты же умница, Волк… ты же жизнь ищешь, настоящую жизнь, прекрасную, сильную и истинную… Разве поймешь ты, что такое эта самая прекрасная жизнь, если бросишь умирать раненного тобой парня? Это раньше можно было всех в капусту, в фарш… А теперь ты, Волк, ищешь Возвышенность… Так нельзя теперь…
Он вернулся, присел перед парнем и расстегнул рюкзак. Плеснув на пальцы спиртом из фляжки, наглухо забил раны антисептиком, не обращая внимания на то, что кровь лилась тяжелыми медленными потоками, а парень выл на одной ноте, страшно, как умирающий. Микрохирург – маленькая умная машинка, - устало пискнул, но раны все же затянул, тревожно мигая разрядившейся батареей. Остались уродливые бугристые шрамы, странно розовеющие на бледной коже парня.
Уже укладывая микрохирурга в рюкзак, Волк знал, что за ним наблюдает не один десяток глаз, но опасности не чувствовал, чувствовал только тягучий, липкий страх, который источали эти взгляды. Полоснуть бы по ним очередью… И им легче, и самому хорошо. Возвышенность, Волк…
Парень неловко приподнялся, шатаясь, схватился за руку Волка и поднял глаза.
- Спасибо, - с трудом сказал он. – Спасибо.
… В одном из подвалов, в которые Волк намеревался закидывать ядовитые шашки, ютилось человек двадцать. Посередине стоял деревянный грязный стол, дощатый, как раз под размер гроба, по стенам тянулись узкие полки, прикрытые различным тряпьем. С полок на Волка смотрели круглые немигающие детские глаза. Видимо, пехотинца так близко они видели впервые. Были здесь и женщины, худые, ротастые, с выступающими ключицами. Женщины смотрели на Волка жалобно, злобно, но молчали. Одной из них оказалась мать раненого паренька – такая же худая, как и остальные, с глубокой грязноватой ямой на месте правого глаза. Мужчин – раз-два и обчелся. Пара подрагивающих старцев, глухих и неразговорчивых, да молодняк. Мобилизация…
Дети-то откуда, хрен поймешь…
Мать паренька усадила Волка за стол, поставила перед ним глубокую миску с тепловатым жидким супом:
- Ешь.
Волк ел, рассматривая обитателей подвала. Делают вид, что заняты своими делами… Только парень этот, который, оказывается, считался охранником ворот, - должность, немало Волка удивившая… Только этот парень смотрит на Волка прямо, с интересом.
- Имя? – спросил Волк, не зная, как с такими еще общаться.
Парень почему-то отвел глаза и промолчал, за него ответила севшая напротив Волка мать.
- Нет у него имени.
- Позывной? – предположил Волк, с сожалением глядя в опустевшую миску.
Заметив этот взгляд, женщина поднялась, исчезла в темноте и вернулась с мятым алюминиевым половником, полным того же супа.
- Позывные – у вас. А у нас имена только у тех, кто по доброй воле рожден. А эти… - женщина пренебрежительно махнула рукой в сторону парня. – Они от таких, как ты, родились. Вы разрешения не спрашивали… А мы вас за людей не считали. Поэтому и дети от вас – безымянные.
Волк наелся, и сонное тепло заставило его сложить руки на столе, чуть расслабившись. Подумав, он сунулся под стол, достал из рюкзака флягу со спиртом. Ты же ищешь Возвышенность… Значит, надо научиться благодарить.
Женщина посмотрела на флягу и опять исчезла в темноте. На этот раз она вернулась с двумя мятыми крышками от походных термосов.
Волк плеснул спирта в обе крышки, свою одолел залпом, а потом смотрел, как женщина аккуратными медленными глотками пьет спирт, окуная тоненькое лицо в тень импровизированной кружки. При неверном освещении показалось, что глаз у нее на месте, и сама она какая-то… Из прошлого, что ли. Наверное, так когда-то пили вино дамы, которые умели ходить в театр.
- А меня зовут Марта, - сказала женщина. – А тебя?
- Пятый Волк, - автоматически сказал Волк, разливая остатки спирта по крышкам.
- Ну, конечно… - усмехнулась Марта. – Пятый Волк, Седьмой Сокол, Двенадцатый Смерч…
Волк увидел, что безымянный парень подобрался ближе и теперь сидит, жадно всматриваясь в его лицо. Был он тощим, невдалым, потрепанным, но с неожиданно глубокими карими глазами, большими. Тревожными.
Откуда-то из темноты донеслось жалобное верещание, похожее на голосок раненого зверька, но Волк угадал в нем детский голос.
- А откуда же эти дети? – спросил он.
- Оттуда же, - сказала женщина с отвращением. – Вас тут таких много раньше шлялось… Сначала бараки строили, зачистки проводили, потом передрались, перессорились…
Волк подумал немного, но потом решил, что о таких вещах надо думать, находясь на Возвышенности. Говорят, там сразу все становится понятно. Может, станет понятно, почему эти люди, пережившие зачистки, не попытались его убить.
Марта словно угадала его мысли:
- Ты… делай, что хочешь. Хочешь – убивай нас, хочешь – насилуй. Нам все равно. Давно уже все равно.
Волк помотал головой.
- Нет. Я ищу Возвышенность. Мне такого делать нельзя.
- Почему? – шепотом вдруг спросил безымянный паренек, придвигаясь ближе.
- Потому что… Возвышенность может к себе не пустить. Она, говорят, не каждому поддается. Только хорошим людям.
- Это ты-то – хороший человек? – с недоброй улыбкой спросила Марта.
- Да, - ответил Волк. – А почему нет? Я убивал только ради справедливости.
Он подумал еще немного, сказал убежденно:
- Я много убивал, но теперь хочу найти настоящую жизнь, я хочу найти Возвышенность. Разве плохой человек так может?
Марта покачала головой, а вопрос задал ее осмелевший сын.
- Убивать… это как?
Марта фыркнула.
- Гены, - злобно сказала она. – Чтоб вас всех, мрази…
Проговорив это, она тяжело поднялась и куда-то ушла. Волк услышал, как она шуршит чем-то в углу подвала и не удивился, когда она вернулась с тяжелой бутылью, в которой плескалось что-то, по цвету напоминающее чай. По запаху это был коньяк, а по вкусу – коньячный спирт.
Волк опять подумал о Возвышенности и щедро поделился с Мартой последними рыжими шариками витаминок.
- Детям отдам, - сказала Марта, пряча витамины в карман серого фартука.
Волк покачал спирт в мятой крышечке, сказал:
- Мне неудобно без позывного. Первые отряды нашей пехоты были Призраками. Так что ты теперь – Первый Призрак. Запомнил?
Парень, получивший позывной, кивнул, а Марта посмотрела на него с жалостью.
- Убивать – никак, - продолжил Волк. – Тебе же не больно, когда ты убиваешь. Больно кому-то другому. Этого никогда не чувствуешь.
- Зачем же тебе тогда Возвышенность? – спросила Марта.
- Я жизнь ищу, - коротко ответил Волк. – Настоящую. Говорят, она вся там. А здесь только смерть. Я видел смерть, теперь хочу посмотреть на жизнь.
- Возвышенность… - еле шевеля губами, повторил Призрак.
- Говорят, раньше она была доступна каждому. Каждый мог ее достичь. О ней фильмы снимали, книги писали, и везде говорили одно и то же: она самая важная для человека, без нее ты и не человек вовсе, а так, заготовка. Даже смеялись над теми, кто не мог ее достичь. А потом стало не до нее.
- Бежишь, значит… - сказала Марта.
Волк непонимающе посмотрел на нее, покачал головой, давая знать, что не смог разобраться в смысле фразы.
- Военные захотели жизни, - прошептала Марта. – Военные считают, что они достойны Возвышенности…
Она вдруг засмеялась резким, неприятным смехом, и в глубине подвала вновь заплакал ребенок.
Волк допил спирт, поморщился от неприятного вкуса, но, в общем, он был доволен, сыт и спокоен. Опасности здесь не было, а еда была, и приятное алкогольное тепло разливалось по телу. Бронежилет бы еще найти…
- А почему вас не убили? – спросил он сонно. – Зачистки должны быть полными.
- Мы тогда еще очень хотели жить, - сказала Марта. – Боролись. Оказывается, мы выжили для того, чтобы оказаться самой смертью… Ложись спать.
Она указала рукой на низкую деревянную полку у стены и задула свечу, бывшую единственным источником света.
Волк отлично видел в темноте, поэтому уверенно нашел указанное место, но оказалось, что там, у стенки, уже расположился Призрак.
- Больше мест нет, - виновато сказал он. – Если только на полу…
- На полу крысы, - раздался спокойный голос Марты откуда-то сверху. Волк поднял голову и увидел, что она залезла на вторую полку, воспользовавшись импровизированной ступенькой-чурбачком, прикрепленным к стене.
Волк лег с краю, расстегнув растершие кожу ремни бронежилета, закрыл глаза.
Волк… А, Волк… Что ты будешь делать, когда поймешь, что такое жизнь? Вдруг там, на Возвышенности, есть театры и женщины, у которых дети имеют имена? Женщины с двумя глазами, округлые, гладкие женщины? Что с такими делать?
Волк живо представил себе, как он рвет на белоснежных грудях женщины тонкую ткань роскошного платья, как точным ударом бросает ее на пол так, чтобы задралась юбка, обнажив брыкающиеся красивые ноги. Женщина кричит, раскрывая накрашенный рот, от нее пахнет духами и шоколадом. Ее нужно заткнуть. Бить прикладом в этот распяленный криком рот, пока кровь не польется вперемежку с осколками белоснежных зубов, а потом раздвинуть эти ее красивые ноги и…
Волк нахмурился, вспомнив, как однажды с похожей ситуацией вышла отвратительная ошибка. Проглядев разноцветные больные зрачки девушки, он задрал ее юбку и увидел источенное грибком влагалище, опухшее, в гнойных подтеках.
Вспомнив это, Волк поморщился, но потом успокоился. На Возвышенности такого не будет, там же жизнь…
Что еще ассоциируется у тебя с жизнью, Волк? Чистота, наверное. Запахи. Не будет вонючих кислых тряпок, кислоты и мазута, ржавого железа и вони немытых тел, мочи и дерьма. На Возвышенности должно пахнуть листвой и прозрачной водой. И, наверное, паразитов там выводят не радиоактивным облучением, а какими-нибудь вкусными таблетками.
Наверное, там можно будет завести ребенка. Мальчишку. Кто-нибудь родит мальчишку, которого можно будет учить стрелять, бесшумно подкрадываться, ломать шею противнику одним движением ладони…
Волк так явственно представил себе процесс обучения, что его ладонь непроизвольно сжалась в страшном, смертоносном движении.
От этого движения кожа на израненном плече лопнула, выплеснув тонкие струйки крови, и Волк поморщился. Потянул руку, пытаясь вытереть кровь, но остановился, почувствовав на своем плече теплую ласку быстрого язычка.
Повернулся, глядя в смущенные глаза Призрака. А что, если…
Призрак, поняв, что его не собираются останавливать, прикрыл глаза и старательно вылизал кровь с гладкой кожи, сдерживая теплое дыхание. От него тоже пахло кислыми тряпками и пылью, но Волк, быстро проведя рукой по его груди и животу, ощутил гибкое, стройное тело и окончательно уверился в своем решении.
- Подожди, - сказал он, нашарил свой рюкзак, нашел аптечку и разгрыз плотную ампулу с антибиотиком. Вторую такую же ампулу он вложил в рот Призрака, проведя пальцами по его губам.
Интересно, на Возвышенности такой секс возможен? Вряд ли. В настоящей, истинной жизни такому места нет. На то она и Возвышенность.
Призрак потянулся за поцелуем, и Волк не стал отказываться, провел языком по его языку, чувствуя горьковатый вкус антибиотика. После недавних мыслей о женщинах член стоял, как каменный, и Волк притянул ладошку Призрака к своей ширинке.
Тот неуверенно провел рукой по твердой выпуклости под плотной тканью, потянул молнию, высвобождая член Волка, и принялся поглаживать головку, растирая выступившую смазку по тонкой коже.
Призрак дрожал в руках Волка мелкой, пугливой дрожью, изгибался, и Волку приходилось поддерживать его под худенькую спину, ловя губами лихорадочное, горячее дыхание. Призрак порывался было гладить живот и грудь Волка, но натыкался на пластины бронежилета, царапался о него, и принимался сосать окровавленные пальцы.
Волк терся членом о его бедро, свободной рукой нащупывая нужное ему местечко между тощих ягодиц, нашел и нажал пальцами на пульсирующую, горячую впадинку.
Призрак не сдержал стона, и Волк вдруг увидел, что Марта свесилась с верхней полки и смотрит на них мутным, странным взглядом. Ее волосы свисали вниз, как лохмотья, и Волк показал рукой: «исчезни».
Она тут же послушалась, повозилась немного наверху и затихла.
Призрак вцепился в плечи Волка, царапая недавние раны, вцепился отчаянно и жалко, но ноги не сдвинул и лишь завыл тоненько, захлебываясь, когда Волк нажал на него всем своим весом, настойчиво раздвигая головкой своего члена сомкнутые мышцы его ануса.
Был он внутри жаркий и тесный, и колотило его, как припадочного. Волк рванулся вперед, отводя тонкие руки, которыми Призрак почему-то решил закрыть лицо, и увидел, что глаза Призрака влажно блестят, а губы кривятся, как у ребенка, который вот-вот заплачет.
- Тихо, - сказал Волк. - Теперь будет легче.
Призрак кивнул, всхлипнув, а на верхней полке опять завозилась Марта.
Волк… А, Волк… Хорошо тебе, Волк?.. Хорошо… Усталость не помеха, когда под руками крутится, изнывая от боли, теплое гибкое тельце. Если бы это было на Возвышенности, был бы он откормленный и чистый, а не тощий и замученный, завернутый в это чертово тряпье. Главное, Волк – вести себя так, чтобы Возвышенность поняла, что ты ее достоин, что ты хороший человек. Значит, потом нужно парнишку вознаградить, или все-таки сделать ему приятно сейчас…
Волк обхватил ладонью подрагивающий член Призрака, сжал его и провел рукой вниз-вверх… Призрак задохнулся, смешно, по-щенячьи прижался лбом к плечу Волка.
- Нормально? – спросил Волк, придавливая парнишку тяжестью тела, закованного в бронежилет.
- Да…
Слышала, Возвышенность?
Волк приподнялся, опираясь на руки, качнулся вперед, утомленно наклонил голову. Хорошо-то как… Не с каждой женщиной так бывает…
А Призрак опять лезет целоваться. Вкус антибиотика исчез, теперь он просто теплый и влажный, отзывчивый.
Теперь он сам взялся за свой член, и Волк почувствовал ритмичные движения его руки у своего живота. Расслабился парнишка…
А потом в темноте снова заверещал ребенок, и Волк сжал хрупкое тело Призрака со всей силы так, что у того кости хрустнули. Еще немного же, а… Еще… немного…
Волк скрипнул зубами, сосредоточившись на теплой сладостной волне оргазма, затянувшей тело в целлулоидную пленку – звуки стали далекими, темнота – неважной, а сердце бьется чуть ли не в глотке.
Призрак неловко повернулся на бок, постанывая, а Волк расцепил руки, обессилено улегся на спину. Вымотал… Вымотал, выжал до капли…
Волк быстро восстановил сбившееся дыхание, разгрыз еще одну таблетку антибиотика и закрыл глаза, отдыхая блаженно.
- Расскажи мне… - шепнул вдруг Призрак, прижавшись лбом к его плечу. – Расскажи мне еще про Возвышенность.
- Ладно, - вполголоса сказал Волк. – Слушай: говорят, все, что мы чувствуем здесь – неправда. Говорят, что настоящие эмоции и чувства можно испытать только на Возвышенности. Там они чистые, человеческие…
… Танк, разбудивший Волка, вилял по дороге, как будто его вел пьяный. Он дребезжал всеми своими частями, на башне бестолково мотался укрепленный пулемет, но дуло было грозно задрано, а тепловой маячок жадно мигал своим алым глазком. Танк искал людей, и был он страшен потому, что искал он их автоматически, бездушно. Видимо, его пригнало издалека, потому что был он покрыт алой пылью, грязен и ржав. Но его системы работали отменно, иначе он не нашел бы цель – не учуял бы скрытые под толщей земли жалкие жизни нескольких десятков человек. Волк осторожно отполз назад, намеренно приостанавливая биотоки своего тела – танку ничего не стоило бы его засечь, если бы не это умение. Отсюда надо выбираться, такая техника – плохое соседство.
Волк приподнялся и, пригнувшись, побежал обратно в подвал, оставив позади скрежещущий осколок войны.
Его встретила равнодушная, сумрачная Марта, почесывающая бугристую яму глазницы.
- Я ухожу, - бросил Волк. – Сюда идет «Проводник Смерти», на поиски людей ему понадобится час-полтора.
- Значит, конец, - задумчиво сказала Марта.
Из темноты к ней потянулись худенькие источенные чесоткой ручонки, и она достала из кармана фартука рыжую витаминку, вложила в сморщенную детскую ладошку.
Волк застегнул ремни бронежилета, закинул на плечо автомат и наклонился за рюкзаком. Остановился на мгновение, увидев темные, страшные глаза Призрака.
- Не уходи, - сказал Призрак.
- Что? – не понял Волк.
- Не уходи! – окрепшим голосом повторил Призрак, сползая с полки и выпрямляясь. – Ты же можешь его остановить.
Волк посмотрел на него. В сумраке, в утренней грязной дряни, он выглядел так жалко-уверенно, что разобраться в его желаниях было невозможно.
- Не уходи, - в третий раз сказал Призрак. – Не дай нам умереть. Мама соврала. Мы не хотим умирать. Я не хочу умирать! – сорвался он на крик.
- Не позорься, - зло бросила ему Марта. – Ты посмотри на него… Нам от таких жизни не надо.
- Жизни… - сказал Призрак упавшим голосом. – Волк… Ты же ищешь настоящей жизни… Пойми нас.
Марта шагнула к нему и вдруг коротким, злобным движением обожгла ладонь об его щеку, прошипев:
- Нам от него ничего не надо. И жизни нам такой не надо!
- Надо! – выкрикнул Призрак. – Вспомни, почему ты меня родила! Почему вы все, вы, рожали после изнасилований! Вы же думали, что все кончится, и что земле нужны будут люди! Что все забудется, и кто-то должен будет жить!
Он оттолкнул Марту и вцепился руками в плечи Волка:
- Помоги нам.
Волк огляделся. В полумраке подвала мерцали десятки ожидающих, тусклых, как грибы-гнилушки, глаз: женских, детских…
Волк… А, Волк… «Проводник Смерти» - такая ерунда… В конце-концов, жалко эту старую рухлядь, одержимую жаждой убийства. Волк… Кто, если не ты?
- Пойдем со мной, - сказал Волк через плечо, разворачиваясь.
Марта что-то крикнула им вслед, но Волк не разобрал, что именно.
Танк уже нашел источник тепла и теперь пер целенаправленно, напропалую, радостно. Волк спустился с верхнего этажа покосившейся башни, оказавшейся какой-то обсерваторией, крикнул Призраку:
- Он пойдет через ворота! Времени: двадцать минут. Нам нужны гранаты… Я на подходе много видел. Должны успеть!
Быстрым, уверенным бегом Волк ринулся по узкой улочке, сосредоточенный, собранный. Автомат тут не спасет, броня у этой заразы аховая… Только гранаты, те самые гранаты… Если бы не пришлось на Алом Плато отмахиваться от какого-то обезумевшего птеродактиля, были бы в рюкзаке и гранаты…
Интересно, «Проводник» с полным боезапасом или собрался просто утюжить все живое гусеницами? Судя по тому, что он прет в деревню, со снарядами у него туго… А то дал бы дальним и разнес бы все давным-давно. Но все равно… Кто его знает, они хитрые, твари…
Вспомнив о связи, Волк остановился и подождал Призрака, который бегать явно не умел. Вставив ему, задыхающемуся, таблетку наушника в ухо, Волк предупредил:
- Нам нужно двадцать гранат минимум. О каждой найденной – сообщать.
Призрак кивнул, и Волк вдруг увидел, что он совсем еще малой, лет пятнадцать от силы, то есть, такой же, каким был сам Волк четыре года назад, когда впервые взялся за оружие.
Миновав ворота, зияющие дырой на месте прежнего хлипкого замка, Волк показал рукой: «разделяемся», и нырнул в колючие заросли рыжеватых кустов. В наушнике явственно слышалось тяжелое дыхание Призрака.
За кустами оказалась траншея, накрытая присыпанным землей брезентом. Под брезентом нашлась граната.
- Пятый Волк – Первому Призраку. Один.
Призрак простонал в ответ что-то невразумительное.
Волк остановился, раздумывая. Отвлечь бы «Проводника» тепловым ударом… С таким напарником быстро с поисками не справиться.
- Пятый Волк – Первому Призраку. Иду на отвлечение. Напоминаю: один.
- Все остальные девятнадцать мне искать? – с ужасом отозвался Призрак.
- Ищи, - зло ответил Волк и кинулся вперед, все так же пригибаясь, внимательно следя за своими биотоками, чтобы не выдать себя раньше времени. Прижимая к груди автомат, он мчался вперед, бесшумный, уверенный, сосредоточенный. Горячий ветер донес запах кислоты и застарелой смазки, на дороге появились глубокие отпечатки гусениц. Танк уже вертелся поблизости, видимо, что-то решая.
Волк увидел его, поднявшись на небольшой пригорок. Вот он, прет себе, ломая высохшие деревца, жутковатый, с неугасимым зрачком теплоискателя.
- Волк… - шепнул в наушник Призрак. – Две…
Волк… А, Волк… Нравится тебе это? Нравится. Адреналин нравится. Сила твоя нравится. Ты ведь только и умеешь, что воевать, ты ведь даже в детстве мечтал быть звездолетчиком… Последний раз воюешь, Волк? Хватит с тебя… Последний раз, и к черту все… На Возвышенность, к жизни… Там тебя научат другому… Чувствам научат, человеком быть научат…
- Волк… Три…
Волк скатился с пригорка, расслабился и полоснул короткой очередью в сторону танка, а потом кинулся ему наперерез, позволив телу бить опасным, живым теплом. Танк остановился, лязгнув, словно прислушался и развернул башню, а потом развернулся сам, пополз следом, ворочая грязными гусеницами.
Волк перепрыгнул через кольца колючей проволоки, спрятанной в траве, издалека приметил удобную траншею. Танк грохотал позади, набирая ход.
- Пять… - прошептал Призрак в наушник, и Волк, развернувшись, точным размашистым движением метнул гранату, понимая, что уступает технике в скорости. Танк дернулся обиженно, ворочая гусеницами, взревел, буксуя на месте, а потом застыл, латая повреждения.
Эх, легкие они для него… Пять минут – и он снова в порядке…
Волк замер, приглушив свое тепло, и танк недоуменно заворочал башней, снова нацеливаясь на деревню.
- Волк! – Голос Призрака радостный. – Я нашел! Нашел ящик с ними, но он придавлен каким-то железом… Если я его вытащу… Все будет хорошо… Ты вернешься. Я вытащу!
- Пятый Волк – Первому Призраку, - сказал Волк. – Предполагаемое время исполнения?
- Не знаю… Хотя бы минут десять…
Танк, развернувшийся было в сторону деревни, вновь жадно мигнул алым зрачком, учуяв тепло.
Волк развернулся и кинулся бежать, прикидывая маршрут так, чтобы потом можно было вернуться к воротам по дуге большого круга.
Сзади взревели двигатели, и раздался хруст вперемежку с железным лязганьем.
Волк скатился в заранее намеченный окоп, закрыл глаза, дыша глубоко, стараясь контролировать свое тепло так, чтобы танк то терял его, то вновь находил. Десять минут…
Десять минут, Волк… Протянешь?
Волк поднял голову. Танк навис над окопом, и снизу было отчетливо видно, что днище его подтекает кислотой и кое-где прогнило. Волк замер, глядя на то, как затягиваются, срастаются поврежденные его гранатой цепи на гусеницах.
Танк восстанавливался и ждал. Ждал, пока вновь вспыхнувшее человеческое тепло не приведет его к цели, а прямо под ним и сжался источник того самого тепла, такой хрупкий по сравнению с металлической тушей.
Тише, Волк… Спокойнее, Волк… Если ты выдашь себя хоть одним импульсом… Ты помнишь, как выглядят попавшие под танк люди? Помнишь плоские лица с зубастыми осколочными ямками ртов?
- Волк… - тихо прошептал наушник. – Я не могу… Слишком тяжело… Я не могу!
Приехали…
- Волк, - встревожено позвал Призрак. – Ты жив?
Речевая активность может сбить контроль за биотоками…
- Волк! – снова позвал Призрак, и вдруг голос его дрогнул. – Не вздумай там умереть! Ты не можешь умереть, раз решил искать жизнь! Прости нас… Меня… Только не умирай!
Танк шевельнулся, и Волк осторожно перевел дыхание.
- Я смогу… Подожди… Я знаю, что ты живой… Я тебе пока что-нибудь расскажу… Ты доберешься до Возвышенности, ты поймешь, что такое настоящие человеческие чувства, ты увидишь истинную жизнь. Мама говорит, вы все мрази, но не может мразь искать Возвышенность. Может, ты и не умеешь быть человеком, но ты этого хочешь… Ты доберешься до Возвышенности, и разберешься, что к чему, узнаешь, что такое любовь, что такое тепло… Я сам бы хотел узнать, я так хочу это узнать, но я не могу бросить маму и остальных. Я так благодарен тебе за то, что ты оставил меня в живых, ведь я единственный, кто пытается их защитить. Потом, когда вернешься с Возвышенности, расскажешь мне о человеческих чувствах? Волк…
Волк поднял глаза. Танк возвышался над ним огромной металлической тушей и не двигался, словно тоже слушая слова Призрака.
- Волк… - Призрак плакал, голос его дрожал и говорил он теперь быстро, словно захлебываясь. – Прости… Я ночью… Я просто подумал, что что-то, похожее на чувства, осталось и здесь, а не только на Возвышенности. Я думал, может, здесь тоже что-то осталось… Я подумал: вдруг ты что-то почувствуешь?
Волк покрепче сжал автомат, опустил голову.
- И зачем ты согласился за нас умирать, если ищешь жизнь? – отчаянно выкрикнул Призрак.
А потом он как-то странно захрипел, страшно, словно умирая, завыл, и Волк услышал треск, а потом гулкий, дребезжащий грохот.
- Первый Призрак – Пятому Волку, - выдохнул Призрак. – Есть гранаты.
И почему-то опять заплакал.
Из-под гусениц танка потекли ручьи песка. Танк разворачивался, намереваясь вернуться к деревне, и Волк побежал по тесному, осыпающемуся окопу, тщательно сдерживая свое тепло.
Фора – около пяти минут. Теперь все будет нормально. Вынырнув из-под влажного грязного брезента, Волк увидел пыльный ящик с гранатами, а рядом неподвижное, тоненькое тело.
… Танк догорал у самых ворот, клубясь черным жирным дымом. Красный глазок погас, гусеницы беспомощно размыкали и вновь спаивали свои соединения, и казалось, что это последняя агония.
Марта смотрела в глаза Волка странно, спокойно.
- Что будешь делать дальше? – спросила она.
Волк поправил автомат:
- Буду искать Возвышенность, - сказал он.
- Значит, все-таки, бежишь…
Волк опять помотал головой:
- Не понимаю я тебя, - сказал он и повернулся к Призраку.
Тот стоял, прижимая к груди вывернутую руку, маленький и жалкий, угасший.
- Пятый Волк – Первому Призраку, - проговорил Волк. – Мы не убиваем, мы несем справедливость.
Это была единственная фраза, что использовалось в качестве благодарности за сотрудничество.
- Ты вернешься? – спросил Призрак.
Волк отрицательно покачал головой.
** *
Элла провела теплыми тоненькими пальчиками по губам Волка, потом приподнялась и прильнула губами к его шее, дыша мягко и нежно.
От нее пахло чем-то неуловимо легким, прозрачным, как родниковая вода, и все вокруг было таким же родниково-прозрачным, кисейным, легким.
Тонкие тюлевые занавеси колыхались под теплым ветерком, лучи вечернего солнца дрожали на белом подоконнике. На столике в округлом аквариуме плавала золотая рыбка, толстенькая и довольная жизнью.
Элла, обнаженная, гладкая, с бело-розовой кожей, манящая и удивительно- живая, качнула головой:
- Любимый… - тихонько сказала она и улыбнулась, обнажив белоснежные зубы под пухлыми красивыми губами.
Волк приподнялся на застеленной шелковистой идеально-белоснежной простыней кровати, замялся:
- Антибиотики…
- Глупый, - ласково улыбнулась Элла. – Любовь возможна только при идеальной чистоте тела и души. Это самое возвышенное состояние, на которое только способен человек… Разве ты этого до сих пор не понял?
- Понял, - сказал Волк и поднялся.
Подошел к окну, прижался лбом к стеклу.
За окном таял медовый закат. Вдали расстилались дрожащие изумрудные тени лесов и рощ, а прямо внизу блестел быстрый прозрачный ручеек.
- Тебя еще многому нужно учить, - сказала Элла. – Возвышенность допустила тебя сюда, и дала тебе меня для ее постижения. Она же вложила в меня настоящую к тебе любовь, ведь только тот, кто любит, будет помогать другому со всей страстью своей души. Давай повторим еще раз. Любовь – единение душ, высшее наслаждение – в слиянии чистом, целомудренном. От такого слияния рождаются счастливые дети, приносящие родителям радость. Красота – необходимое условие для гармонии. Человек – не кусок мяса, как ты привык думать, а целая вселенная, заполненная прекрасными стремлениями. Возвышенность собрала здесь самое прекрасное, что только может существовать. Только здесь есть истинная, высшая, духовная жизнь человека, то, для чего он рожден, здесь и только здесь можно получить высшие знания, самые ценные мысли, которые только приходили в голову людям. Человек должен стремиться к лучшему, выбираться из грязи, потому что грязь проникает в души. Уродует их и превращает в животных. Ты поймешь это, очень скоро поймешь…
Волк потерся лбом о теплое стекло.
- Да, - сказал он. – Я понимаю. Все для себя, все для других.
- Неверно, - лукаво улыбнулась Элла. – Ты сейчас проповедуешь эгоизм, а ему нет места в чистой душе. Все – для других. И только. Если бы люди знали об этом, войн бы не было, и ты бы так не страдал.
- Войн. Не было, - повторил Волк. – А если бы и здесь были войны? Что бы ты делала? Если бы… я выбил бы тебе глаз, изнасиловал и сам попал бы после этого под расстрел, что бы ты делала?
- Глупый, - нежно повторила Элла. – Это невозможно. Это не жизнь, это сплошная грязь. Отмойся от нее, пойми – мы рождены для счастья, для радости. Это и только это настоящая жизнь, а остальное – где-то у подножия Возвышенности. Мы не должны об этом думать, не должны об этом слышать.
- Счастье…
- Да, - сказала Элла, подходя к нему и обнимая его обнаженными руками. – Мы будем вместе всегда, у нас будут прекрасные дети, ты станешь прекрасным отцом… Ты умел только убивать, ты был бесполезным, слепым, немощным. Ты только подумай – что хорошего ты принес в этот мир? Ничего. А теперь у тебя все будет по-другому. Весь мир наш, весь прекрасный, бескрайний мир. Осенью мы поедем к морю, там будут синие волны и желтое солнце… Я умею рисовать пейзажи – тебе понравится. Мы будем лежать на теплом песке, есть персики и слушать ветер…
Волк… А, Волк… Хочешь персиков? А женщину эту хочешь? Эту чистую, вымытую, кудрявую женщину?
Где же ты ошибся, Волк? Что же произошло? Почему так вышло? Что здесь не так?
Возвышенность… Настоящая жизнь. Где же ты так ошибся, Волк, что впервые хочется плакать? Тебе, который терял друзей пачками, и убивал втрое больше, чем терял, почему тебе хочется плакать?
Ты же хотел быть человеком… Ты хотел спать на чистых простынях и трахать здоровых баб, ты хотел еще чего-то смутного, того, что называлось – человеческими чувствами, отчего же ничего не чувствуешь?
Отчего так, Волк? Может, потому, что от белой тюли отчетливо воняет елеем, а от этой женщины – ложью? Может, потому, что Возвышенность приняла тебя с распростертыми объятиями, тебя, грязного оборванного пехотинца, убийцу убийц? Может, потому, что странно было жрать таблетки от сифилиса под ласковым взглядом Эллы, обещающей скорую чистоту души?
Может, потому, что встретился здесь, за ручейком, давно умерший Восьмой Ветер? Он сказал, что Возвышенность – это когда не забывают умерших друзей и бережно хранят в памяти их образ, а на самом деле ты ни хрена не помнил ничего об этом Восьмом Ветре, кроме позывного?
Волк… А, Волк…
- Я могу уйти отсюда? – спросил Волк.
- Да, - Элла небрежно полировала ногти кусочком замши. – Только запомни: уходя, ты оставляешь позади настоящую жизнь и любовь.
- Ну-ну… - хмыкнул Волк.
** *
- Пятый Волк – Первому Призраку. Я возвращаюсь.
- Первый Призрак – Пятому Волку. Спасибо.
-
-
30.04.2009 в 08:00очень проникновенно.
-
-
01.05.2009 в 20:09